Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди

Часть XIX

Хенчард и Элизабет сидели, беседуя, у огня. Прошло три недели со дня похорон миссис Хенчард; свечи еще не были зажжены, и беспокойное пламя, кувыркаясь на углях, как акробат, отбрасывало на темные стены улыбки всех способных на отблески предметов: старого трюмо с золочеными столбиками и массивным антаблементом, рамок, разнокалиберных дверных ручек и шишек, медных розеток на концах широких лент от звонков, висевших по обеим сторонам камина.

– Элизабет, ты часто думаешь о прошлом? – спросил Хенчард.

– Да, сэр, часто, – ответила она.

– Кого же ты вспоминаешь?

– Мать и отца... больше почти никого.

Всякий раз, как Элизабет-Джейн называла Ричарда Ньюсона отцом, лицо Хенчарда менялось, – он словно старался преодолеть боль.

– Так, так! А я, значит, в стороне? – проговорил он. -...Ньюсон был добрым отцом?

– Да, сэр, очень.

Лицо у Хенчарда застыло, казалось, он решил стоически переносить свое одиночество; по мало-помалу черты его смягчились.

– Вообрази, что я твой родной отец, – сказал он. – Ты так же любила бы меня, как Ричарда Ньюсона?

– Этого я не могу себе представить, – быстро ответила она. – Я никого другого не могу вообразить своим отцом.

Жена Хенчарда была разлучена с ним смертью; его друг и помощник Фарфрэ – их разрывом; Элизабет-Джейн – ее неведением. – Хенчард подумал, что из них троих ему удастся вновь приблизить к себе только эту девушку. Он долго колебался между желанием открыться ей и мыслью, что лучше оставить все, как было; наконец он не смог больше сидеть спокойно. Он прошелся взад и вперед по комнате, потом подошел к креслу, в котором сидела девушка, и стал сзади него, глядя вниз, на ее волосы. Он уже был не в силах бороться с собой.

– Что рассказывала тебе мать обо мне... о моей жизни? – Что вы с нею в свойстве.

– Ей следовало рассказать больше... и раньше, чем ты познакомилась со мной! Тогда моя задача была бы не такой трудной... Элизабет, это я твой отец, а не Ричард Ньюсон. Только стыд помешал твоим несчастным родителям признаться в этом тебе, когда они были живы оба.

Голоса Элизабет была все так же неподвижна, а плечи даже не приподнимались в такт дыханию. Хенчард продолжал: