Уголек в пепле

35: Лайя

Все болело – кожа, кости, ногти, даже корни волос. Казалось, тело больше мне не принадлежало. Хотелось кричать. Но удавалось выдавить лишь стон.

Где я? Что со мной случилось?

Сквозь марево беспамятства прорвались вспышки воспоминаний. Потайной ход. Кулак Маркуса. Крики и нежные руки. Запах чистоты, словно дождь в пустыне. Добрый голос. Претендент Витуриус несет меня от моего убийцы, чтобы я могла умереть не на каменном полу, а на рабской койке.

Где-то рядом то шумели, то стихали голоса – тревожное бормотание Иззи, хрип Кухарки. Казалось, что слышала и гоготанье гулей. Они исчезли, когда прохладные руки открыли мне рот и влили жидкость. На несколько минут боль притупилась, но не ушла, точно враг, что нетерпеливо ждет у ворот и в конце концов врывается, сжигая и опустошая.

Я годами наблюдала, как работал Поуп, и знала, что означают такие раны, как мои. Я истекала кровью изнутри. Ни один лекарь, каким бы искусным он ни был, не сможет спасти меня. Я умирала.

Я знала это. И страдала от того больше, чем от ран, потому что, если умру я, умрет и Дарин. Иззи останется в Блэклифе навсегда. И ничего в Империи не изменится. Просто еще два книжника лягут в свои могилы.

Остатки сознания, что все еще цеплялись за жизнь, не умолкали: туннель для Мэйзена. Кинан будет ждать отчета, надо что-то передать ему.

Мой брат рассчитывает на меня. В мыслях я видела его, запертого в темной тюремной камере, дрожащего, с изможденным лицом. «Живи, Лайя. – Я слушала его. – Живи ради меня». Я не могу, Дарин. Боль – это зверь, что растерзал меня.

Внезапный холод проник в меня до самых костей. Послышался смех. Гули. Борись с ними, Лайя.

Но я была в изнеможении. Я слишком устала, чтобы бороться. Вскоре я наконец-то буду со своей семьей. А потом и Дарин присоединится ко мне. Мы увидим маму и папу, Лиз, Нэн, Поупа. Зара тоже может быть там. А позже и Иззи.

Меня окутывала тяжелая теплая усталость, вытесняющая боль. Эти ощущения манили. Казалось, будто я проработала на солнцепеке и, вернувшись домой, опустилась на перину, зная, что теперь никто меня не побеспокоит. Я радовалась этому. Я этого хотела.

– Я не собираюсь причинить ей боль.

Шепот, твердый, как стекло, ворвался в мой сон, возвращая меня назад в мир боли.