Сказки об Италии.

XXVI

Пепе — лет десять, он хрупкий, тоненький, быстрый, как ящерица, пестрые лохмотья болтаются на узких плечах, в бесчисленные дыры выглядывает кожа, темная от солнца и грязи.Он похож на сухую былинку, — дует ветер с моря и носит ее, играя ею, — Пепе прыгает по камням острова, с восхода солнца по закат, и ежечасно откуда-нибудь льется его неутомимый голосишко:Италия прекрасная,
Италия моя!..Его всё занимает: цветы, густыми ручьями текущие по доброй земле, ящерицы среди лиловатых камней, птицы в чеканной листве олив, в малахитовом кружеве виноградника, рыбы в темных садах на дне моря и форестьеры на узких, запутанных улицах города: толстый немец, с расковырянным шпагою лицом, англичанин, всегда напоминающий актера, который привык играть роль мизантропа, американец, которому упрямо, но безуспешно хочется быть похожим на англичанина, и неподражаемый француз, шумный, как погремушка.— Какое лицо! — говорит Пепе товарищам, указывая всевидящими глазами на немца, надутого важностью до такой степени, что у него все волосы дыбом стоят. — Вот лицо, не меньше моего живота!Пепе не любит немцев, он живет идеями и настроениями улицы, площади и темных лавочек, где свои люди пьют вино, играют в карты и, читая газеты, говорят о политике.— Нам, — говорят они, — нам, бедным южанам, ближе и приятнее славяне Балкан, чем добрые союзники, наградившие нас за дружбу с ними песком Африки.Всё чаще говорят это простые люди юга, а Пепе всё слышит и всё помнит.Скучно, ногами, похожими на ножницы, шагает англичанин, — Пепе впереди его и напевает что-то из заупокойной мессы или печальную песенку:Мой друг недавно умер,
Грустит моя жена...
А я не понимаю,
Отчего она так грустна?Товарищи Пепе идут сзади, кувыркаясь со смеха, и прячутся, как мыши, в кусты, за углы стен, когда форестьер посмотрит на них спокойным взглядом выцветших глаз.Множество интересных историй можно рассказать о Пепе.Однажды какая-то синьора поручила ему отнести в подарок подруге ее корзину яблок своего сада.— Заработаешь сольдо! — сказала она. — Это ведь не вредно тебе...Он с полной готовностью взял корзину, поставил ее на голову себе и пошел, а воротился за сольдо лишь вечером.— Ты не очень спешил! — сказала ему женщина.— Но все-таки я устал, дорогая синьора! — вздохнув, ответил Пепе. — Ведь их было более десятка!— В полной до верха корзине? Десяток яблок?— Мальчишек, синьора.— Но — яблоки?— Сначала — мальчишки: Микеле, Джованни...Она начала сердиться, схватила его за плечо, встряхнула.— Отвечай, ты отнес яблоки?— До площади, синьора! Вы послушайте, как хорошо я вел себя: сначала я вовсе не обращал внимания на их насмешки, — пусть, думаю, они сравнивают меня с ослом, я всё стерплю из уважения к синьоре, — к вам, синьора. Но когда они начали смеяться над моей матерью, — ага, подумал я, ну, это вам не пройдет даром. Тут я поставил корзину, и — нужно было видеть, добрая синьора, как ловко и метко попадал я в этих разбойников, — вы бы очень смеялись!— Они растащили мои плоды?! — закричала женщина.Пепе, грустно вздохнув, сказал:— О нет. Но те плоды, которые не попали в мальчишек, разбились о стены, а остальные мы съели, после того как я победил и помирился с врагами...Женщина долго кричала, извергая на бритую голову Пепе все проклятия, известные ей, — он слушал ее внимательно и покорно, время от времени прищелкивая языком, а иногда, с тихим одобрением, восклицая:— О-о, как сказано! Какие слова!А когда она, устав, пошла прочь от него, он сказал вслед ей:— Но, право, вы не беспокоились бы так, если б видели, как метко попадал я прекрасными плодами вашего сада в грязные головы этих мошенников, — ах, если б вы видели это! — вы дали бы мне два сольдо вместо обещанного одного!Грубая женщина не поняла скромной гордости победителя, — она только погрозила ему железным кулаком.Сестра Пепе, девушка много старше, но не умнее его, поступила прислугой — убирать комнаты — на виллу богатого американца. Она сразу же стала чистенькой, румяной и, на хороших хлебах, начала заметно наливаться здоровым соком, как груша в августе.Брат спросил ее однажды:— Ты ешь каждый день?— Два и три раза, если хочу, — с гордостью ответила она.— Пожалела бы зубы! — посоветовал ей Пепе и задумался, а потом спросил снова:— Очень богат твой хозяин?— Он? Я думаю — богаче короля!— Ну, оставим глупости соседям! А сколько брюк у твоего хозяина?— Это трудно сказать.— Десять?— Может быть, больше...— Поди-ка, принеси мне одни не очень длинные и теплые, — сказал Пепе.— Зачем?— Ты видишь — какие у меня?Видеть это было трудно, — от штанов Пепе на ногах его оставалось совсем немного.— Да, — согласилась сестра, — тебе необходимо одеться! Но он ведь может подумать, что мы украли?Пепе внушительно сказал ей:— Не нужно считать людей глупее нас! Когда от многого берут немножко, это не кража, а просто дележка!— Ведь это песня! — не соглашалась сестра, но Пепе быстро уговорил ее, а когда она принесла в кухню хорошие брюки светло-серого цвета и они оказались несколько длиннее всего тела Пепе, он тотчас догадался, как нужно сделать.— Дай-ка нож! — сказал он.Вдвоем они живо превратили брюки американца в очень удобный костюм для мальчика: вышел несколько широковатый, но уютный мешок, он придерживался на плечах веревочками, их можно было завязывать вокруг шеи, а вместо рукавов отлично служили карманы.Они устроили бы еще лучше и удобнее, но им помешала в этом супруга хозяина брюк: явилась в кухню и начала говорить самые грубые слова на всех языках одинаково плохо, как это принято американцами.Пепе ничем не мог остановить ее красноречие, он морщился, прикладывал руку к сердцу, хватался в отчаянии за голову, устало вздыхал, но она не могла успокоиться до поры, пока не явился ее муж.— В чем дело? — спросил он.И тогда Пепе сказал:— Синьор, меня очень удивляет шум, поднятый вашей синьорой, я даже несколько обижен за вас. Она, как я понял, думает, что мы испортили брюки, но уверяю вас, что для меня они удобны! Она, должно быть, думает, что я взял последние ваши брюки и вы не можете купить других...Американец, спокойно выслушав его, заметил:— А я думаю, молодчик, что надобно позвать полицию.— Да-а? — очень удивился Пепе. — Зачем?— Чтобы тебя отвели в тюрьму...Это очень огорчило Пепе, он едва не заплакал, но сдержался и сказал с достоинством:— Если это вам нравится, синьор, если вы любите сажать людей в тюрьму, то — конечно! Но я бы не сделал так, будь у меня много брюк, а у вас ни одной пары! Я бы дал вам две, пожалуй — три пары даже; хотя три пары брюк нельзя надеть сразу! Особенно в жаркий день...Американец расхохотался; ведь иногда и богатому бывает весело.Потом он угощал Пепе шоколадом и дал ему франк. Пепе попробовал монету зубом и поблагодарил:— Благодарю вас, синьор! Кажется, монета настоящая?Всего лучше Пепе, когда он один стоит где-нибудь в камнях, вдумчиво разглядывая их трещины, как будто читая по ним темную историю жизни камня. В эти минуты живые его глаза расширены, подернуты красивой пленкой, тонкие руки за спиною и голова, немножко склоненная, чуть-чуть покачивается, точно чашечка цветка. Он что-то мурлычет тихонько, — он всегда поет.Хорош он также, когда смотрит на цветы, — лиловыми ручьями льются по стене глицинии, а перед ними этот мальчик вытянулся струною, будто вслушиваясь в тихий трепет шёлковых лепестков под дыханием морского ветра.Смотрит и поет:— Фиорино-о... фиорино-о...Издали, как удары огромного тамбурина, доносятся глухие вздохи моря. Играют бабочки над цветами, — Пепе поднял голову и следит за ними, щурясь от солнца, улыбаясь немножко завистливой и грустной, но все-таки доброй улыбкой старшего на земле.— Чо! — кричит он, хлопая ладонями, пугая изумрудную ящерицу.А когда море спокойно, как зеркало, и в камнях нет белого кружева прибоя, Пепе, сидя где-нибудь на камне, смотрит острыми глазами в прозрачную воду: там, среди рыжеватых водорослей, плавно ходят рыбы, быстро мелькают креветки, боком ползет краб. И в тишине, над голубою водой, тихонько течет звонкий задумчивый голос мальчика:О море... море...Взрослые люди говорят о мальчике:— Этот будет анархистом!А кто подобрей, из тех, что более внимательно присматриваются друг ко другу, — те говорят иначе:— Пепе будет нашим поэтом...Пасквалино же, столяр, старик с головою, отлитой из серебра, и лицом, точно с древней римской монеты, мудрый и всеми почитаемый Пасквалино говорит свое:— Дети будут лучше нас, и жить им будет лучше!Очень многие верят ему.