Сэр Генри не столько удивился, сколько обрадовался своему новому
гостю, так как был уверен, что, узнав о событиях последних дней, Шерлок
Холмс не усидит в Лондоне. Тем не менее баронет изумленно поднял брови,
когда выяснилось, что мой друг явился без багажа и даже не дает себе труда
объяснить его отсутствие. Холмса тут же снабдили всем необходимым, и за
поздним ужином мы поведали баронету ту часть своих приключений, которую
ему следовало знать. Но до этого мне пришлось выполнить одну тяжкую
обязанность - сообщить Бэрримору и его жене о гибели Селдена. Дворецкий
принял это известие с нескрываемым чувством облегчения, но миссис Бэрримор
горько плакала, закрыв лицо передником. В глазах всего мира этот Селден
был преступником, чем-то средним между дьяволом и зверем, а она
по-прежнему видела в нем озорного мальчугана, ребенка, цеплявшегося в
детстве за ее руку. Поистине чудовищем должен быть человек, если не
найдется женщины, которая оплачет его смерть!
- С тех пор как вы уехали, Уотсон, я все сижу дома и пропадаю с
тоски, - сказал баронет. - Надеюсь, такое послушание мне зачтется? Если б
не данное вам слово не выходить на болота, я бы провел вечер гораздо
веселее, потому что Стэплтон прислал мне записку с приглашением.
- Да, вы провели бы вечер гораздо веселее, я в этом не сомневаюсь, -
сухо сказал Холмс. - Кстати, вы, вероятно, не цените, что, глядя на
человека со сломанной шеей, мы оплакивали вас?
Сэр Генри широко открыл глаза:
- Это почему же?
- Потому, что злосчастный каторжник был в костюме с вашего плеча. Он
получил его от Бэрримора, у которого могут быть из-за этого серьезные
неприятности с полицией.
- Нет, вряд ли. Насколько я помню, там не было никаких меток.
- Ну что ж, его счастье, да и ваше тоже, поскольку вы все замешаны в
противозаконных деяниях. В сущности говоря, мне как добросовестному сыщику
следовало бы немедленно арестовать всю вашу компанию. Обличающим
документом могут послужить письма Уотсона.
- Расскажите лучше, как обстоит наше дело? - спросил баронет. -
Удалось ли вам разобраться в этой путанице? Мы с Уотсоном с чем приехали,
с тем и сидим - ничего не разузнали.
- Я думаю, что в самом ближайшем будущем многое выяснится. Дело на
редкость трудное и запутанное. Для меня некоторые пункты до сих пор
покрыты мраком... Но он рассеется, непременно рассеется.
- Уотсон, вероятно, уже рассказывал вам о том, что мы слышали на
болотах. Так что это не пустое суеверие. Мне в свое время приходилось
иметь дело с собаками, и тут меня не проведешь - собачий вой нельзя не
узнать. Если вам удастся надеть намордник на этого пса и посадить его на
цепь, то я буду считать вас величайшим сыщиком в мире.
- Будет он и в наморднике, будет и на цепи, только помогите мне.
- Я сделаю все, что вы прикажете.
- Прекрасно! Но я потребую слепого повиновения без всяких "зачем" и
"почему".
- Как вам будет угодно.
- Если вы соглашаетесь на это, тогда мы разрешим нашу задачу. Я не
сомневаюсь, что...
Холмс осекся на полуслове и устремил пристальный взгляд куда-то
поверх моей головы. Лампа светила ему прямо в лицо - неподвижное,
застывшее, словно лицо классической статуи. Оно было олицетворением
тревоги и настороженности.
- Что случилось? - в один голос воскликнули мы с сэром Генри.
Холмс перевел взгляд на нас, и я почувствовал, что он старается
подавить свое волнение. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, но глаза
светились торжеством.
- Простите меня, но я не мог сдержать свой восторг, - сказал он,
показывая на портреты, висевшие на противоположной стене. - Уотсон
утверждает, что я ничего не смыслю в живописи, но это в нем говорит
чувство соперничества, так как мы расходимся в своих оценках произведений
искусства. А портреты на самом деле великолепные.
- Рад слышать, - сказал сэр Генри, с удивлением глядя на моего друга.
- Я в картинах мало что понимаю. Вот лошадь или бычок - другое дело. Но
кто бы мог подумать, что у вас есть время интересоваться искусством!
- Не беспокойтесь, хорошую вещь я всегда замечу. Бьюсь об заклад, что
вон та дама в голубом шелковом платье - кисти Неллера. А толстый
джентльмен в парике, безусловно, написан Рейнольдсом. Это, вероятно,
фамильные портреты?
- Да, все до одного.
- И вы знаете их по именам?
- Бэрримор долго натаскивал меня по этому предмету, и я, кажется,
могу ответить свой урок без запинки.
- Кто этот джентльмен с подзорной трубой?
- Это контр-адмирал Баскервиль, служивший в Вест-Индии. А вот тот, в
синем сюртуке и со свитком в руках, сэр Вильям Баскервиль, председатель
комиссии Палаты общин при Питте[16].
- А этот кавалер напротив меня, в черном бархатном камзоле с
кружевами?
- О! С ним вы должны познакомиться. Это и есть виновник всех бед -
злодей Гуго, положивший начало легенде о собаке Баскервилей. Мы его,
вероятно, не скоро забудем.
Я смотрел на портрет с интересом и некоторым недоумением.
- Боже мой! - сказал Холмс. - А ведь по виду он такой спокойный,
тихонький. Правда, в глазах есть что-то бесовское. Но я представлял себе
вашего Гуго эдаким дюжим молодцом с разбойничьей физиономией.
- Портрет подлинный, в этом не может быть ни малейших сомнений. Сзади
на полотне написано его имя и дата - тысяча шестьсот сорок седьмой год.
Весь остальной вечер Холмс говорил мало, но портрет беспутного Гуго
словно приковывал его к себе, и за ужином он почти не отрывал от него
глаз. Однако ход мыслей моего друга стал ясен мне только тогда, когда сэр
Генри ушел к себе. Холмс захватил свечу со своего ночного столика и,
вернувшись вместе со мной в пиршественный зал, поднес ее к потемневшему от
времени портрету.
- Вы ничего особенного не замечаете?
Я долго рассматривал широкополую шляпу с плюмажем, белый кружевной
воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое лицо. Это лицо никто
не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в жестокости выражения, но в
поджатых тонких губах, в холодном, непреклонном взгляд" было что-то
черствое, чопорное, беспощадное.
- Он никого вам не напоминает?
- В нижней части лица есть что-то общее с сэром Генри.
- Да, пожалуй, чуть-чуть есть. Но подождите минутку!
Он встал на стул и, держа свечку в левой руке, прикрыл согнутой
правой широкополую шляпу и длинные локоны.
- Силы небесные! - воскликнул я вне себя от изумления.
С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона.
- Ага! Разглядели? Мои-то глаза привыкли отделять самое лицо от того,
что его обрамляет. Умение проникать взором за маскировку - основное
качество сыщика.
- Поразительно! Как будто его портрет!
- Да, любопытный пример возврата к прошлому и в физическим и в
духовном отношении. Вот так начнешь изучать фамильные портреты и, пожалуй,
уверуешь в переселение душ. Он тоже Баскервиль, это совершенно очевидно.
- И метит в наследники.
- Безусловно. Этот случайно попавшийся мне на глаза портрет помог нам
восполнить один из самых трудных пробелов. Теперь мы его поймали, Уотсон,
теперь мы его поймали! И клянусь вам, завтра к ночи он будет биться в
наших сетях, как бьются его бабочки под сачком. Булавка, пробка, ярлычок -
и коллекция на Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром.
Холмс громко расхохотался и отошел от портрета. В тех редких случаях,
когда мне приходилось слышать его смех, я знал, что это всегда предвещает
какому-нибудь злодею большую беду.
Одеваясь на следующее утро, я выглянул в окно и увидел Холмса,
который, оказывается, встал еще раньше и уже успел куда-то отлучиться.
- Да, денек у нас будет хлопотливый, - сказал он, радостно потирая
руки в предвкушении всех этих хлопот. - Скоро начнем действовать. Сети уже
расставлены. А к вечеру будет видно, запуталась в них эта большая зубастая
Щука или уже ускользнула на волю.
- Вы уже успели побывать на болотах?
- Я дошел до Гримпена и дал оттуда телеграмму в Принстаун о смерти
Селдена. Думаю, что никого из вас не станут беспокоить по этому делу.
Кроме того, я связался с моим верным Картрайтом, который от тревоги за
меня, по всей вероятности, не замедлил бы умереть на пороге пещеры, как
собака на могиле своего хозяина.
- С чего же мы сегодня начнем?
- Прежде всего повидаем сэра Генри. Да вот и он сам!
- С добрым утром, Холмс! - сказал баронет. - Вы похожи на генерала,
который обсуждает с начальником штаба план предстоящего сражения.
- Так оно и есть. Уотсон явился за приказаниями.
- Я тоже.
- Прекрасно. Если не ошибаюсь, наши друзья Стэплтоны пригласили вас
сегодня к обеду?
- Надеюсь, что вы тоже пойдете? Они люди гостеприимные и будут очень
рады вам.
- К сожалению, мы с Уотсоном должны уехать в Лондон.
- В Лондон?
- Да. При данных обстоятельствах нам лучше быть там.
Лицо у баронета вытянулось:
- А я-то думал, что вы не покинете меня до конца! Откровенно говоря,
в Баскервиль-холле не так-то уютно одному.
- Друг мой, вы должны повиноваться мне беспрекословно и делать все,
что я от вас потребую. Скажите вашим друзьям, что мы пришли бы с
удовольствием, но неотложные дела призывают нас в Лондон. Впрочем, мы
скоро вернемся в Девоншир. Вы не забудете передать им это?
- Если вы настаиваете.
- Уверяю вас, другого выхода нет.
По тому, как баронет нахмурился в ответ на эти слова, я понял, что он
обиделся и считает наш отъезд дезертирством.
- Когда вы думаете выехать? - холодно спросил он.
- Сразу же после завтрака. Мы доедем на лошадях до Кумби-Треси, но
Уотсон оставит вам свои вещи в залог, так что ждите его обратно. Уотсон,
напишите записочку Стэплтону, извинитесь, что не можете у них быть.
- Мне тоже захотелось уехать в Лондон, - сказал баронет. - Почему я
должен сидеть здесь один?
- Потому, что вам нельзя покидать свой пост. Потому, что вы дали
слово слушаться меня во всем, а теперь я говорю вам: оставайтесь здесь.
- Хорошо, я останусь.
- Еще одна просьба. Поезжайте в Меррипит-хаус на лошадях. Отошлите
экипаж обратно и скажите Стэплтонам, что домой вы пойдете пешком.
- Пешком, через болота?
- Да.
- Но ведь вы же сами столько раз удерживали меня от этого!
- А теперь можете идти совершенно спокойно. Я настаиваю на этом
только потому, что уверен в вашем мужестве.
- Хорошо, я так и сделаю.
- И если вы хоть сколько-нибудь дорожите жизнью, не сворачивайте с
тропинки, которая ведет от Меррипит-хаус к Гримпенской дороге, тем более
что это ближайший путь к Баскервиль-холлу.
- Все будет исполнено в точности.
- Вот и хорошо. А мы постараемся выехать сразу же после завтрака,
чтобы попасть в Лондон днем.
Меня очень удивила эта программа действий, хотя я помнил, как
накануне вечером Холмс предупреждал Стэплтона о своем отъезде. Но кто бы
мог подумать, что ему придет в голову ехать вместе со мной, да еще в такое
время, которое он сам считал критическим! Впрочем, мне не оставалось
ничего другого, как беспрекословно повиноваться моему другу, и вскоре мы
простились с опечаленным баронетом, а через два часа, отослав шарабан
домой, вышли на станционную платформу в Кумби-Треси. Там нас ждал
небольшого роста мальчик.
- Какие будут приказания, сэр?
- Садись в поезд, Картрайт, и поезжай в Лондон. Как только приедешь,
сейчас же дай от моего имени телеграмму сэру Генри Баскервилю. Запроси
его, не нашел ли он где-нибудь мою записную книжку, которую я потерял.
Если нашел, пусть вышлет ее заказной бандеролью на Бейкер-стрит.
- Слушаю, сэр.
- А сейчас узнай в станционной конторе, нет ли там чего на мое имя.
Мальчик вскоре вернулся с телеграммой. Холмс прочитал ее и протянул
мне. Там было написано следующее:
"Телеграмму получил. Выезжаю ордером на арест. Буду пять сорок.
Лестрейд".
- Это ответ на мою утреннюю. Лестрейд - лучший сыщик-профессионал,
нам может понадобиться его помощь... Ну-с, Уотсон, время у нас есть, и я
думаю, что сейчас самое время нанести визит вашей знакомой миссис Лауре
Лайонс.
План кампании, составленный Холмсом, прояснялся для меня с каждой
минутой. С помощью баронета он убедит Стэплтона, что нас нет здесь, а на
самом деле мы вернемся к тому времени, когда наша помощь будет больше
всего нужна. Если сэр Генри упомянет о телеграмме, полученной от Холмса из
Лондона, это рассеет последние подозрения Стэплтона. И я уже видел
мысленно, как наши сети все туже и туже стягиваются вокруг зубастой щуки.
Миссис Лаура Лайонс сидела у себя в рабочей комнате. Шерлок Холмс
приступил к разговору с такой прямотой и откровенностью, что у нее широко
открылись глаза от изумления.
- Я расследую обстоятельства смерти сэра Чарльза Баскервиля, - начал
он. - Мой друг, доктор Уотсон, передал мне все, что вы ему сообщили в
связи с этим и о чем предпочли умолчать.
- О чем же я умолчала? - дерзко спросила она.
- Вы признались, что вызывали сэра Чарльза к калитке к десяти часам
вечера. Как мы знаем, он умер именно в тот час и на том самом месте. Вы
умолчали о связи, существующей между этими двумя фактами.
- Между ними не существует никакой связи.
- В таком случае совпадение получилось поистине поразительное. Но я
думаю, что в конце концов мы эту связь установим. Я буду с вами совершенно
откровенен, миссис Лайонс. Речь идет об убийстве, а улики по этому делу
таковы, что под следствием может оказаться не только ваш друг, мистер
Стэплтон, но и его жена.
Миссис Лайонс вскочила с кресла:
- Его жена!
- Это уже ни для кого не тайна. Особа, которую он выдает за свою
сестру, на самом деле его жена.
Миссис Лайонс опустилась в кресло и с такой силой впилась пальцами в
его ручки, что ногти у нее побелели.
- Его жена! Его жена... Но ведь он холостяк!
Шерлок Холмс пожал плечами.
- Докажите мне это! Докажите! И если сможете... - Яростный блеск ее
глаз говорил лучше всяких слов.
- За доказательствами дело не станет, - сказал Шерлок Холмс, вынимая
из кармана какие-то бумаги. - Вот фотография этой супружеской четы, снятая
четыре года назад в Йорке. На обороте надпись: "М-р и м-с Ванделер", но
вы, конечно, узнаете и его и эту женщину, если вам приходилось встречаться
с ней. Дальше - три документа, подписанные людьми, заслуживающими
всяческого доверия. Это описание мистера и миссис Ванделер, которые
содержали некогда частную школу "Сент-Оливер". Прочтите их, и у вас не
останется ни малейших сомнений в том, что это действительно знакомые вам
люди.
Миссис Лайонс мельком просмотрела лежавшие перед ней бумаги и
перевела взгляд на нас. Отчаяние превратило ее лицо в неподвижную маску.
- Мистер Холмс, - сказала она, - этот негодяй обещал жениться на мне,
если я получу развод. Значит, нельзя верить ни одному его слову? Значит,
он все время обманывал меня? Но зачем? Зачем? Я думала, что он печется
только обо мне. А выходит, я была орудием в его руках. Чего ради хранить
верность человеку, который так лжет? Чего ради выгораживать его? Пусть
поплатится за свое злодейство! Спрашивайте меня о чем угодно, я ничего не
утаю. В одном клянусь вам: когда я писала то письмо, мне и не снилось, что
это погубит сэра Чарльза, моего лучшего друга!
- Я верю каждому вашему слову, сударыня, - сказал Шерлок Холмс. -
Вам, вероятно, очень тяжело рассказывать об этом. Давайте сделаем так: я
буду говорить сам и, если ошибусь в чем-нибудь существенном, вы меня
поправите. Письмо было написано по наущению Стэплтона?
- Под его диктовку.
- Он, вероятно, говорил вам, что сэр Чарльз возьмет на себя все
издержки по бракоразводному процессу?
- Да.
- А потом, когда письмо было отослано, убедил вас не ходить на
свидание?
- Он сказал, что перестанет уважать самого себя, если деньги на
процесс даст кто-то другой. Клялся, что, несмотря на всю свою бедность,
отдаст последнее пенни, лишь бы уничтожить препятствие, которое отделяет
нас друг от друга.
- Он, по-видимому, весьма последователен в своих поступках! Итак, о
дальнейших событиях вы ничего не слышали и узнали о смерти сэра Чарльза
только из газет?
- Да.
- И Стэплтон взял с вас слово, что вы никому не скажете о
предполагавшемся свидании?
- Да. Он сказал, что смерть сэра Чарльза произошла при весьма
загадочных обстоятельствах и, если о письме узнают, я буду взята на
подозрение. Он запугал меня, и я решила молчать.
- Так, понимаю. Но вы все-таки подозревали что-то?
Миссис Лайонс опустила глаза, видимо, не решаясь ответить.
- Я хорошо знаю этого человека, - сказала она наконец. - Но если б он
не обманул меня, я бы его не выдала.
- В общем, вы счастливо отделались, - сказал Шерлок Холмс. - Он был в
ваших руках и прекрасно знал это, а вы все-таки остались живы. Последние
месяцы вы ходили по краю бездны. А теперь, миссис Лайонс, разрешите
пожелать вам всего хорошего. Но мы еще, вероятно, увидимся...
- Ну вот, все мало-помалу выясняется, туман редеет, - сказал Холмс,
когда мы снова вышли на станционную платформу к приходу лондонского
экспресса. - Скоро я смогу пункт за пунктом воссоздать это преступление -
пожалуй, самое сенсационное преступление нашего времени. Криминалисты
скажут, что нечто подобное уже было, и, конечно, вспомнят убийство в
Гродно, на Украине, в 1866 году и Андерсона из Северной Каролины, но у
теперешнего нашего дела есть некоторые совершенно своеобразные черты. Мы
даже сейчас не можем предъявить прямые улики этому коварному хитрецу. Но
помяните мое слово, Уотсон: к тому времени, когда мы ляжем спать, все
будет выяснено.
Лондонский экспресс с грохотом подкатил к станции, и из вагона
первого класса выскочил на платформу маленький коренастый человек,
напоминающий чем-то бульдога. Мы поздоровались, и по той почтительности, с
какой Лестрейд относился к моему товарищу, мне стало ясно, что он многое
понял с тех пор, как они начали работать вместе. Я прекрасно помнил,
сколько презрения вызывали когда-то у этого практика логические выкладки
нашего любителя теорий.
- Ну как, крупное дело? - спросил Лестрейд.
- Такого давно не бывало, - сказал Холмс. - У нас в запасе два часа
свободного времени. Давайте употребим его на обед, а потом, Лестрейд, мы
угостим вас чистейшим ночным воздухом Дартмура и поможем вам прочистить
горло от лондонского тумана. Никогда здесь не были? В таком случае вы не
скоро забудете свое первое знакомство с этими местами.
