ПЕРВЫЙ НЕПРИЯТЕЛЬ БИМА
Прошло лето, веселое для Бима, радостное, заполненное дружбой с Иваном Ивановичем. Походы в луга и болота (без ружья), солнечные дни, купание, тихие вечера на берегу реки - что еще надо любой собаке? Ничего не надо - это точно. При тренировке и натаске они встречались и с охотниками. С этими знакомство происходило незамедлительно, потому что с каждым человеком была собака. Еще до того, как сходились хозяева, обе собаки бежали друг к другу и коротко беседовали на собачьем языке жестов и взглядов: "Ты кто: он или она?" - Спрашивал Бим, обнюхивая соответствующие места (конечно для проформы). "Сам видишь, чего и спрашивать", - отвечала она. "Как жизнь?" - Весело спрашивал Бим. "Работаем!" - Взвизгнув, отвечала собеседница, кокетливо подпрыгнув на всех четырех лапах. После этого они мчались к хозяевам и то одному, то другому докладывали о знакомстве. Когда же оба охотника усаживались для разговор в тени куста или дерева, собаки резвились до того, что язык не умещался во рту. Тогда они ложились около хозяев и слушали тихую задушевную беседу. Другие люди, кроме охотников, для Бима были малоинтересны: люди, и все. Они хорошие. Но не охотники же! А вот собаки, эти - разные. Однажды в лугу встретился он с лохматенькой собачкой, вдвое меньше его, черненькая такая. Поздоровались сдержанно, без кокетства. Да и какое уж там кокетство, если новая знакомая на обычный для таких случаев перечень вопросов отвечала, лениво взмахивая хвостом: "Я есть хочу". У нее пахло изо рта мышонком. И Бим спросил удивленно, обнюхав ее губы: "Ты съела мышь?" "Съела мышь, - ответила та. - Я есть хочу". И принялась грызть белый узловатый корень камыша. Бим хотел попробовать камышовый корешок, но она, протестуя, сказала все то же: "Я есть хочу". Бим подождал сидя, пока она догрызла все, и пригласил ее с собой. Та пошла беспрекословно, притрухивая за ним, взлохмаченная, но чистая (видимо, любила купаться, как и большинство собак, отчего летом они и не бывают грязными, даже бездомные). Бим провел ее к хозяину, издали следившему за знакомством своего друга. Но Лохматка не поверила сразу в чужого человека, а села поодаль, несмотря на то, что Бим перебегал от хозяина к ней и обратно, зовя ее, убеждая. Иван Иваныч снял рюкзак, достал оттуда колбасу, отрезал маленький кусочек и бросил Лохматке: - Ко мне, ко мне, Лохматка. Ко мне. Кусочек упал метрах в трех от нее. Она, осторожно переступая, дотянулась, съела его и села тут же. Со следующим кусочком приблизилась еще. А потом ела уже у ног человека, даже позволила погладить себя, хотя и с опаской. Бим и Иван Иваныч отдали ей все колечко колбаски: хозяин бросал куски, а Бим не мешал Лохматке есть. Все обыкновенно: брось кусочек - подойдет ближе, брось второй - еще ближе, с третьим, четвертым - уже у ног окажется и будет служить верой и правдой. Так думал Иван Иваныч. Он ощупал Лохматку, потрепал по холке и сказал: - Нос холодный - здоровая. Это хорошо. - И дал команду обоим: - Поди, поди! Лохматка не понимала таких слов, но когда увидела, как Бим взвился челноком по траве, то сообразила: надо бегать. И конечно, они взыграли по собачьи так, что Бим забыл даже, зачем он тут находится. Иван Иваныч не возражал, а шел себе и шел, посвистывая. До города Лохматка сопровождала без никаких, но на окраине неожиданно села сбоку дороги и - ни с места. Звали, приглашали - не идет. Так и осталась сидеть, провожая их взглядом. Ошибся Иван Иваныч - не каждую собаку можно купить на приманку. Бим не знал и знать не мог, что у Лохматки тоже были хозяева, что жили они в своем маленьком домике, что улицу ту, где был домик, всю снесли, а хозяевам Лохматки дали квартиру на пятом этаже во всеми удобствами. Одним словом, Лохматку бросили на произвол судьбы. Но она нашла таки и тот новый дом, и дверь хозяина, а там ее побили и прогнали. Вот она и живет одна. По городу ходит только ночью, как и большинство бездомных собак. Иван Иваныч обо всем догадался, но Биму-то рассказать невозможно. Бим просто не хотел ее оставлять: оглядывался назад. Бим приостанавливался и обращал взор к Ивану Иванычу. Но тот шел себе и шел. Если бы он знал, как горькая судьба сведет Бима и Лохматку, если бы знал, когда и где они встретятся, не шел бы он теперь так спокойно. Но будущее неизвестно и человеку. ...Третье лето прошло. Хорошее для Бима лето, неплохое и для Ивана Иваныча. Однажды ночью хозяин закрыл окно и сказал: - Морозец, Бимка, первый морозец. Бим не понял. Он встал, ткнулся в темноте носом в колено Ивана Иваныча, чем и сказал: "Не понимаю". Иван Иваныч знал собачий язык хорошо - язык глаз и движений. Он зажег свет и спросил: - Не понимаешь, дурачок? - Затем разъяснил точно: - На вальдшнепов завтра. _В_а_л_ь_д_ш_н_е_п! О, это слово Бим знал! Бим завертелся, заюлил волчком, хватая, собственный хвост, взвизгнул, потом сел и впился глазами в лицо Ивана Иваныча, подрагивая очесами передних лап. Это обворожительное слово "охота" знакомо Биму, как сигнал к счастью. Но хозяин приказал: - А пока - спать. - Выключил свет и лег. Остаток ночи Бим пролежал у кровати друга. Какой уж тут сон! Он и сам, Иван Иваныч, то дремал, то просыпался в ожидании рассвета. Утром они вместе собрали рюкзаки, протерли от масла стволы ружья, легко позавтракали (на охоту идти - нельзя нажираться), проверили патронташ, перекладывая патроны из гнезда в гнездо. Работы было много за этот короткий час сборов: хозяин на кухню - Бим на кухню, хозяин в чулан, - Бим туда же, хозяин вынимает консервную банку из рюкзака (неудобно легла) - Бим берет ее и сует обратно, хозяин проверяет патроны - Бим следит (не ошибся бы) и в чехол с ружьем надо ткнуться носом не раз (тут ли?) А к тому же в такие колготные минуты чешется за ухом от волнения - то и дело поднимай лапу и чеши, будь оно неладно, когда и без того хлопотно до последней степени. Ну, собрались. Бим был в восторге. Как же! Хозяин, уже в охотничьей куртке, перекинул на плечо охотничью сумку, снял ружье. - На охоту, Бим! На охотку, - повторил он. "На охотку, на охотку!" - Говорил глазами и Бим в восхищении. Он даже чуть привизгивал от переполнившего чувства благодарности и любви к своему единственному в мире другу. В тот момент и вошел человек. Бим его знал - встречал во дворе, - но считал малоинтересным и не заслуживающим какого-либо особого внимания с его стороны. Коротконогий, толстый, широколицый, он сказал чуть скрипучим баском: - Привет, значит! - и сел на стул, вытирая лицо платком. - Та-ак... На охоту, значит? - На охоту, - недовольно буркнул Иван Иваныч, - по вальдшнепам. Да вы проходите - гостем будете. - Вот та-ак... На охоту... Придется повременить, значит. Бим переводил взгляд с хозяина на гостя, удивленно и внимательно. Иван Иваныч сказал почти сердито: - Не понимаю вас. Уточните. И тут Бим, наш ласковый Бим, сначала слегка взрычал и вдруг гавкнул. Сроду такого не было, чтобы вот так - дома и на гостя. Гость не испугался, он, оказалось, был равнодушен. - На место! - так же сердито приказал Иван Иваныч. Бим повиновался: лег на лежак, положил голову на лапы, и смотря в сторону чужого. - Ишь ты! Слушается, значит. Та-ак... Значит, он и жильцов в подъезде облаивает так же, как, допустим, лисиц? - Никогда. Никогда и никого. Это впервые. Честное слово! - тревожился Иван Иваныч и сердился. - Кстати, к лисицам он никакого отношения не имеет. - Та-ак... - снова протянул гость. - К делу давайте. Иван Иваныч снял куртку и сумку. - Я вас слушаю. - У вас, значит, собака... - начал гость. - А у меня, - он вынул бумагу из кармана, - жалоба на нее. Вот. - И подал бумагу хозяину. Читая, Иван Иваныч волновался. Бим, заметив это, самовольно сошел с места и сел в ногах друга, как бы защищая его, но на гостя уже не смотрел, хотя и был настороже. - Глупости здесь, - сказал Иван Иваныч уже спокойнее. - Чепуха. Бим - собака ласковая, никого он не укусил и не укусит, никого не обидит. Собака интеллигентная. - Хе-хе-хе! - потряс животом гость. И чихнул некстати. - У-у, быдло! - обратился он беззлобно к Биму. Бим отвернулся в сторону еще больше, но понял, что разговор идет о нем. И вздохнул. - Как же это вы так рассматриваете жалобы? - спросил Иван Иваныч, теперь уже совсем спокойно и улыбаясь - на кого жалоба, тому и даете ее читать. Я бы вам и так поверил, по пересказу. Бим заметил в глазах гостя смешинку. А тот проговорил: - Во-первых, так положено. Во-вторых, жалоба не на вас, а на собаку. А собаке мы не дадим читать. - И рассмеялся. Хозяин тоже посмеялся малость. Бим даже и не улыбнулся: он знал, что речь о нем, а что к чему, не мог взять в толк - очень уж непонятный гость оказался. Тот ткнул пальцем в сторону Бима и сказал: - Собаку надо увольнять. - И отмахнул рукой к двери. Бим понял, что от него требуют точно: уходи. Но от хозяина он не отступил ни на сантиметр. - А вы позовите жалобщицу - поговорим, уладим, может быть, - попросил Иван Иваныч. Гость, сверху ожидания, вышел и вскоре же вернулся с женщиной. - Вот, привел тебе тетку, значит. Бим ее тоже знал: небольшого роста, визгливенькая и жирная, она, однако, днями сидела на скамейке во дворе с другими свободными женщинами. Однажды Бим даже лизнул ей руку (не от избытка чувств только к ней лично, а к человечеству вообще), отчего та взвизгнула и стала кричать что-то на весь двор, обращаясь к открытым окнам. Что уж она там кричала, Бим не понял, но испугался, бросился прочь и зацарапал в дверь домой. Больше вины за ним перед теткой не было. И вот она вошла. Что с ним сделалось! Он сначала прижался к ногам хозяина, а когда тот погладил его, то поджав хвост, ушел на лежак и смотрел на нее исподлобья. Он ничего не понимал из слов тетки, а она стрекотала сорокой и все время показывала свою руку. Но по этим жестам, по сердитым ее взглядам Бим понял: это за то, что лизнул не тому, кому надо. Молод, молод, был Бим, почему и не все еще соображал. Может быть, он думал и так: "Виноват, конечно, но что поделаешь теперь". По крайней мере, что-то подобное в его глазах было. Только невдомек Биму, что обвиняли его ложно. - Укусить хотел! Укуси-ить!!! Почти укуси-ил! Иван Иваныч, перебив стрекот тетки, обратился прямо к Биму: - Бим! А принеси-ка мне тапки. Бим исполнил охотно и лег перед хозяином. Тот снял охотничьи ботинки и сунул ноги в тапки. - Теперь отнеси ботинки. Бим и это проделал: поочередно отнес их под вешалку. Тетка замолчала, вытаращив очи. Гость сказал похвально: - Молоде-ец! Ты смотри, умеет, значит, - и как-то вроде бы недружелюбно посмотрел на тетку. - А еще он умеет чего нибудь? - Вы садитесь, садитесь, - попросил Иван Иваныч и тетку. Она села, спрятав руки под фартук. Хозяин поставил стул Биму и скомандовал: - Бим! На стул! Биму повторять не требуется. Теперь все сидели на стульях. Тетка прикусила губу. Гость, удовлетворенно покачивал ногой, приговаривал: - Ладно получается, ладно, ладно. Хозяин же хитренько прищурил глаза в сторону Бима: - А ну дай лапу, - и протянул ладонь. Поздоровались. - Теперь, дурачок, поздоровайся с гостем, - и указал на того пальцем. Гость протянул руку: - Здравствуй, братка, здравствуй, значит. Бим все сделал элегантно, как и полагается. - А не укусит? - осторожно спросила тетка. - Что вы! - изумился Иван Иваныч. - Протяните руку и скажите: "Лапку! " Та действительно выволокла ладонь из под фартука и протянула Биму. - Только не укуси, - предупредила она. Ну, тут же описать невозможно. Что произошло. Бим шарахнулся на лежак, занял немедленно оборонительную позицию, прижавшись задом в угол, и в упор смотрел на хозяина. Иван Иваныч подошел к нему, погладил, взял за ошейник и подвел к жалобщице: - Дай лапку, дай... Нет, не подал лапу Бим. Отвернулся и смотрел в пол. Впервые ослушался. И угрюмо поплелся опять в угол, медленно, виновато и удрученно. Ой, что тут сотворилось! Тетка задребезжала рассохшейся трещоткой. - Ты ж меня оскорбил! - кричала она на Ивана Иваныча. - Какая-то паршивая собака меня, советскую женщину, ни во что не ставит! - и тыкала пальцем в сторону Бима. - Да я... Да я... Подожди-ка! - Хватит! - неожиданно рявкнул на нее гость. - Брешешь ты, значит. Не укусила она тебя и не собиралась. Она ж тебя боится, как черт ладана. - А ты не ори, - попробовала она отбиться. Тогда гость сказал однозначно: - Цыть! - и обратился к хозяину: - С такими иначе нельзя. - И снова к тетке: - Ишь ты! "Советская женщина", тоже мне... Иди отсюда! - рыкнул он. - Еще намутишь раз, опозорю. Иди! Жалобу он порвал у нее на глазах. Последнюю речь гостя Бим понял отлично. А тетка шла молча, гордо вскинув голову и ни на кого не глядя, хотя Бим теперь не спускал с нее глаз и даже продолжал смотреть на дверь после того, как она ушла, а шаги ее затихли. - Очень уж вы с ней... Грубовато, - сказал Иван Иваныч. - Иначе нельзя, говорю вам: весь двор перемутит, знаю. Раз говорю, значит, знаю. Вот они где мне, эти сплетницы да смутьяны. - Он похлопал себя по загривку. - Делать-то ей нечего, вот она и норовит, кого бы ей укусить. Таких распусти - весь дом пойдет чертокопытом. Бим все время следил за выражение лица, за жестами, интонацией и понял отлично: гость и хозяин - вовсе никакие не враги, а даже, по всей видимости, уважают друг друга. Наблюдал он еще долго, пока они о чем-то потом беседовали. Но раз уж он установил главное, то остальное его интересовало мало. Он подошел к гостю и улегся у его ног, как бы говоря этим: "извиняюсь".
