ПРОЩАНИЕ С ДРУГОМ
Как-то после охоты Иван Иваныч пришел домой, накормил Бима и лег в постель, не поужинав и не выключив свет. В тот день Бим здорово наработался, потому быстро уснул и ничего не слышал. Но в последующие дни и Бим стал замечать, что хозяин все чаще ложится и днем, о чем-то печалится, иногда внезапно охнет от боли. Больше недели Бим гулял один, неподолгу - по надобности. Потом Иван Иваныч слег, он еле-еле доходил до двери, чтобы выпустить или впустить Бима. Однажды он простонал в постели как-то особенно тоскливо. Бим подошел, сел у кровати, внимательно посмотрел в лицо друга, затем положил голову на вытянутую его руку. Он увидел, какое стало у хозяина лицо: бледное бледное, под глазами темные каемки, небритый подбородок заострился. Иван Иваныч повернул голову к Биму и тихо, ослабевшим голосом сказал: - Ну? Что будем делать, мальчик?.. Худо мне, Бим, плохо. Осколок... Подполз под сердце. Плохо, Бим. Голос его был таким необычным, что Бим заволновался. Он заходил по комнате, то и дело царапаясь в дверь, как бы зовя: "Вставай, дескать, пойдем, пойдем". А Иван Иваныч боялся пошевелиться. Бим снова сел около него и проскулил тихонько. - Что же, Бимка, давай попробуем, - еле выговорил Иван Иваныч и осторожно привстал. Он немного посидел на кровати, затем стал на ноги и, опираясь одной рукой о стену, другую держа у сердца, тихо переступал к двери. Бим шел рядом с ним, не спуская взгляда с друга, и ни разу, ни разу не вильнул хвостом. Он будто хотел сказать: ну, вот и хорошо. Пошли, пошли потихоньку, пошли. На лестничной площадке Иван Иваныч позвонил в соседнюю дверь, а когда появилась девочка, Люся, он что-то ей сказал. Та убежала к себе в комнату и вернулась со старушкой, Степановной. Как только Иван Иваныч сказал ей то же самое слово "осколок", она засуетилась, взяла его под руку и повела обратно. - Вам надо лежать, Иван Иваныч. Лежать. Вот так, - заключила она, когда тот вновь лег на спину. - Только лежать. - Она взяла со стола ключи и быстро ушла, почти побежала, засеменив по старушечьи. Конечно, Бим воспринял слово "лежать", повторенное трижды, так, будто оно относится и к нему. Он лег рядом с кроватью, не спуская взора с двери: горестное состояние хозяина, волнение Степановны и то, что она взяла со стола ключи, - все это передалось Биму, и он находился в тревожном ожидании. Вскоре он услышал: ключ вставили в скважину, замок щелкнул, дверь открылась, в прихожей заговорили, затем вошла Степановна, а за нею трое чужих в белых халатах - две женщины и мужчина. От них пахло не так, как от других людей, а скорее тем ящичком, что висит на стене, который хозяин открывал только тогда, когда говорил: "Худо мне, Бим, худо, плохо". Мужчина решительно шагнул к кровати, но... Бим бросился на него зверем, упер ему в грудь лапы и дважды гавкнул изо всей силы. "Вон! Вон!" - Прокричал Бим. Мужчина отпрянул, оттолкнув Бима, женщины выскочили в прихожую, а Бим сел у кровати, дрожал всем телом и, видно, был готов скорее отдать жизнь, чем подпустить неведомых людей к другу в такую трудную для него минуту. Врач, стоя в дверях, сказал: - Ну и собака! Что же делать? Тогда Иван Иваныч позвал Бима жестом поближе, погладил его по голове, чуть повернувшись. А Бим прижался к другу плечом и лизал ему шею, лицо, руки... - Подойдите, - тихо произнес Иван Иваныч, глядя на врача. Тот подошел. - Дайте мне руку. Тот подал. - Здравствуйте. - Здравствуйте, - сказал врач. Бим прикоснулся носом к руке врача, что и означало на собачьем языке: "Что ж поделаешь! Так тому быть: друг моего друга - мне друг". Внесли носилки. Положили на них Ивана Иваныча. Он проговорил: - Степановна... Присмотрите за Бимом, дорогая. Выпускайте утром. Он сам приходит скоро... Бим будет меня ждать. - И к Биму: - Ждать... Ждать... Бим знал слово "ждать": у магазина - "сидеть, ждать", у рюкзака на охоте - "сидеть, ждать". Сейчас он привизгнул, повиляв хвостом, что означало: "О, мой друг вернется! Он уходит, но скоро вернется". Только понял его один Иван Иваныч, остальные не поняли - это он увидел в глазах всех. Бим сел у носилок и положил на них лапу. Иван Иваныч пожал ее. - Ждать, мальчик. Ждать. Вот этого Бим никогда не видел у своего друга, чтобы вот так горошинами скатилась вода из глаз. Когда унесли носилки и щелкнул замок, он лег у двери, вытянул передние лапы, а голову положил на пол, вывернув ее на сторону: так собаки ложатся, когда им больно и тоскливо они и умирают чаще всего в такой позе. Но Бим не умер от тоски, как та собака поводырь, прожившая со слепым человеком много лет. Та легла около могилы хозяина, отказалась от пищи, приносимой кладбищенскими доброхотами, а на пятый день, когда взошло солнце, она умерла. И это быль, а не выдумка. Зная необыкновенную собачью преданность и любовь, редко какой охотник скажет о собаке: "издохла", он всегда скажет: "умерла". Нет, Бим не умер. Биму сказано точно: "ждать". Он верит - друг придет. Ведь сколько раз было так: скажет "ждать" - и обязательно придет. Ждать! Вот теперь вся цель жизни Бима. Но как тяжко было в ту ночь одному, как больно! Что-то делается не так, как обычно... От халатов пахнет бедой. И Бим затосковал. В полночь, когда взошла луна, стало невыносимо. Рядом с хозяином и то она всегда беспокоила Бима, эта луна: у нее глаза есть, она смотрит этими мертвыми глазами, светит мертвым холодным светом, и Бим уходил от нее в темный угол. А теперь даже в дрожь бросает от ее взгляда, а хозяина нет. И вот глубокой ночью он завыл, протяжно, с подголоском, завыл как перед напастью. Он верил, что кто-то услышит, а может быть, и сам хозяин услышит. Пришла Степановна. - Ну, что ты, Бим? Что? Ивана Иваныча нету. Ай-ай-ай, плохо. Бим не ответил ни взглядом, ни хвостом. Он только смотрел на дверь. Степановна включила свет и ушла. С огнем стало легче - луна отодвинулась дальше и стала меньше. Бим устроился под самой лампочкой, спиной к луне, но вскоре снова лег перед дверью: ждать. Утром Степановна принесла кашу, положила ее в Бимову миску, но он даже и не встал. Так поступала и собака поводырь - она не поднималась с места и тогда, когда приносили пищу. - Ты смотри, сердешный какой, а? Это ж уму непостижимо. Ну, пойди погуляй, Бим. - Она распахнула дверь. - Пойди погуляй. Бим поднял голову, внимательно посмотрел на старушку. Слово "гулять" ему знакомо, оно означает - воля, а "поди, поди гулять" - полная свобода. О, Бим знал, что такое свобода: делай все, что разрешит хозяин. Но вот его нет, а говорят: "пойди погуляй". Какая же это свобода? Степановна не умела обращаться с собаками, не знала, что такие, как Бим, понимают человека и без слов, а те слова, что они знают, вмещают в себе многое, и, соответственно случаю, разное. Она, по простоте душевной, сказала: - Не хочешь кашу, пойди поищи чего-нибудь. Ты и травку любишь. Небось и на помойке что-то раскопаешь (не знала она по наивности, что Бим к помойкам не прикасался). Пойди поищи. Бим встал, даже встрепенулся. Что такое? "Ищи"? Что искать? "Ищи" означает: ищи спрятанный кусочек сыра, ищи дичь, ищи потерянную или спрятанную вещь. "Ищи" - это приказ, а что искать - Бим определяет по обстоятельствам, по ходу дела. Что же сейчас искать? Все это он сказал Степановне глазами, хвостом, вопросительным перебором передних лам, но она ничегошеньки не поняла, а повторила: - Пойди гулять. Ищи! И Бим бросился в дверь. Молнией проскочил ступеньки со второго этажа, выскочил во двор. Искать, искать хозяина! Вот что искать - больше нечего: так он понял. Вот здесь стояли носилки. Да, стояли. Вот уже со слабым запахом следы людей в белых халатах. След автомобиля. Бим сделал круг, вошел в него (так поступила бы даже самая бездарная собака), но опять - тот же след. Он потянул по нему, вышел на улицу и сразу же потерял его около угла: там вся дорога пахла той же резиной. Человеческие следы есть разные и много, а автомобильные слились все вместе и все одинаковые. Но тот, нужный ему след пошел со двора туда, за угол, значит, и надо - туда. Бим пробежал по одной улице, по другой, вернулся к дому, обегал места, где они гуляли с Иваном Иванычем, - нет признаков, никаких и нигде. Однажды он издали увидел клетчатую фуражку, догнал того человека - нет, не он. Присмотревшись внимательнее, он установил: оказывается, в клетчатых фуражках идут многие-многие. Откуда ему было знать, что в эту осень продавали только клетчатые фуражки и потому они нравились всем. Раньше он этого как-то не приметил, потому что собаки всегда обращают внимание (и запоминают) главным образом на нижнюю часть одеяния человека. Это у них еще от волка, от природы, от многих столетий. Так, лиса, например, если охотник стал за густой куст, закрывающий только до пояса, не замечает человека, если он не шевелится и если ветер не доносит от него запаха. Так что Бим увидел неожиданно в этом какой-то отдаленный смысл: поверху искать нечего, так как головы могут быть одинаковыми по цвету, подогнанными друг под друга. День выдался ясный. На некоторых улицах листья пятнами покрыли тротуары, на некоторых лежали сплошь, так-что, попадись хоть частичка следа хозяина, Бим ее уловил бы. Но - нигде и ничего. К середине дня Бим отчаялся. И вдруг в одном из дворов он наткнулся на след носилок: тут они стояли. А потом струя того же запаха потекла со стороны. Бим пошел по ней, как по битой дорожке. Пороги отдавали людьми в белых халатах. Бим поцарапался в дверь. Ему открыла девушка тоже в белом халате и отпрянула с испуга. Но Бим приветствовал ее всеми способами, спрашивая: "Нет ли здесь Ивана Иваныча?" - Уйди, уйди! - закричала она и закрыла дверь. Потом приоткрыла и крикнула кому-то: - Петров! Прогони кобеля, а то мне шеф намылит шею, начнет выпинаться: "Псарня, а не "скорая помощь"! Гони! От гаража подошел человек в черном халате, затопал ногами на Бима и вовсе незлобно прокричал, как бы по обязанности и даже с ленцой: - Вот я тебе, тварь! Пошел! Пошел! Никаких таких слов, как "шеф", "псарня", "гони", "мылить шею", "выпинаться" и уж тем более "скорая помощь", Бим не понимал и даже вовсе никогда не слышал, но слова "уйди" и "пошел", в сочетании с интонацией и настроением, он понял прекрасно. Тут Бима не обмануть. Он отбежал на некоторое расстояние и сел, и смотрел на ту дверь. Если бы люди знали, что ищет Бим, они ему помогли бы, хотя Ивана Ивановича сюда и не привозили, а доставили прямо в больницу. Но что поделаешь, если собаки понимают людей, а люди не всегда понимают собак и даже друг друга. Кстати, Биму недоступны такие глубокие мысли непонятно было и то, на каком основании его не пропускают в дверь, в которую он честно царапался, доверительно и прямодушно, и за которой, по всей вероятности, находится его друг. Бим сидел у куста сирени с поблеклыми уже листьями до самого вечера. Приезжали машины, из них выходили люди в белых халатах и вели кого-то под руки или просто шли следом изредка выносили из автомобиля человека на носилках, тогда Бим чуть приближался, проверял запах: нет, не он. В вечеру на собаку обратили внимание и другие люди. Кто-то принес ему кусочек колбасы - Бим не притронулся, кто-то хотел взять его за ошейник - Бим отбежал, даже тот дядька в черном халате несколько раз проходил мимо и, остановившись, смотрел на Бима сочувственно и не топал ногами. Бим сидел статуей и никому ничего не говорил. Он ждал. В сумерках он спохватился: вдруг хозяин-то дома? И побежал торопливо, легким наметом. По городу бежала красивая с блестящей шерстью, ухоженная собака - белая, с черным ухом. Любой добрый гражданин скажет: "Ах, какая милая охотничья собака!" Бим поцарапался в родную дверь, но она не открылась. Тогда он лег у порожка, свернувшись калачиком. Не хотелось ни есть, ни пить - ничего не хотелось. Тоска. На площадку вышла Степановна: - Пришел, горемышный? Бим вильнул хвостом только один раз ("пришел"). - Ну вот теперь и поужинай. - Она пододвинула ему миску с утренней кашей. Бим не притронулся. - Так и знала: накормился сам. Умница. Спи, - и закрыла за собой дверь. В эту ночь Бим уже не выл. Но и не отходил от двери: ждать! А утром снова забеспокоился. Искать, искать друга! В этом весь смысл жизни. И когда Степановна выпустила его, он, во-первых, сбегал к людям в белых халатах. Но на этот раз какой-то тучный человек кричал на всех и часто повторял слово "собака". В Бима бросали камнями, хотя и нарочито мимо, махали на него палками и наконец больно-пребольно стегнули длинной хворостинкой. Бим отбежал, сел, посидел малость и, видимо, решил: тут его быть не может, иначе не гнали бы так жестоко. И ушел Бим, слегка опустив голову. По городу шел одинокий, грустный, ни за что обиженный пес. Вышел он на кипучую улицу. Людей было видимо-невидимо, и все спешили, изредка торопливо перебрасываясь словами, текли куда-то и текли без конца. Наверняка Биму пришло в голову: "А не пройдет ли он здесь?" И без всякой логики сел в тени, на углу, неподалеку от калитки, и стал следить, не пропуская своим вниманием почти ни одного человека. Во-первых, Бим заметил, что все люди, оказывается, пахнут автомобильным дымом, а уж через него пробиваются другие запахи разной силы. Вот идет человек, тощий, высокий, в больших, порядком стоптанных ботинках, и несет в сетке картошку, такую же, какую приносил домой хозяин. Тощий несет картошку, а пахнет табаком. Шагает быстренько, спешит, будто кого-то догоняет. Но это только показалось - догоняют кого-то все. И все что-то ищут, как на полевых испытаниях, иначе зачем и бежать по улице, забегать в двери и выбегать и снова бежать? - Привет, Черное Ухо! - бросил тощий на ходу. "Здравствуй" - угрюмо ответил Бим, двинув по земле хвостом, не растрачивая сосредоточенности и вглядываясь в людей. А вот за ним идет человек в комбинезоне, пахнет он так, как пахнет стена, когда ее лизнешь (мокрая стена). Он почти весь серо-белый. Несет длинную белую палку с бородкой на конце и тяжелую сумку. - Ты чего тут? - спросил он у Бима, остановившись. - Уселся ждать хозяина или затерялся? "Да, ждать", - ответил Бим, посеменив передними лапами. - Тогда на-ка вот тебе. - Он вынул из сумки кулек, положил перед Бимом конфету и потрепал пса за черное ушко. - Ешь, ешь. (Бим не прикоснулся.) Дрессированный. Интеллигент! Из чужой тарелки есть не будет. - И пошел дальше тихо, спокойненько, не так, как все. Кому как, а для Бима этот человек - хороший: он знает, что такое "ждать", он сказал "ждать", он понял Бима. Толстый-претолстый, с толстой палкой в руке, в толстых черных очках на носу, несет толстую папку: все все у него толсто. Пахнет он явно бумагами, по каким Иван Иваныч шептал палочкой, и еще, кажется, теми желтыми бумажками, какие всегда кладут в карман. Он остановился около Бима и сказал: - Фух! Ну и ну! Дошли: кобели на проспекте. Из калитки появился дворник с метлой и стал рядом с толстым. А тот продолжал, обращаясь к дворнику, указывая пальцем на Бима: - Видишь? На твоей небось территории? - Факт, вижу, - и оперся на метлу, поставив ее вверх бородой. - Видишь... Ничего ты не видишь, - сказал сердито. - Даже конфету не жрет, заелся. Как же дальше жить?! - он злился вовсю. - А ты не живи, - сказал дворник и равнодушно добавил: - Ишь как ты исхудал, бедняга. - Оскорбляешь! - рявкнул толстый. Остановились трое молодых ребят и почему-то улыбались, глядя то на толстого, то на Бима. - Чего вам смешно? Чего смешно? Я ему говорю... Собака! Тыща собак, по два три кило мяса каждой - две три тонны в день. Соображаете, сколько получится? Один из ребят возразил: - Три кило и верблюд не съест. Дворник невозмутимо внес поправку: - Верблюды мясо не едят. - Неожиданно он перехватил метлу поперек палки и так-то сильно замахал ею по асфальту перед ногами толстого. - Посторонись, гражданин! Ну? Я чего сказал, дубова твоя голова! Толстый ушел, отплевываясь. Те трое ребят тоже пошли своей дорогой, посмеиваясь. Дворник тут же и перестал мести. Он погладил Бима по спине, постоял немного и сказал: - Сиди, жди. Придет, - и ушел в калитку. Из всей этой перепалки Бим не только понял - "мясо", "собака", возможно, "кобели", но слышал интонацию голосов, и, главное, все видел, а этого уже достаточно для того, чтобы умной собаке догадаться: толстому - плохо жить, дворнику - хорошо. Один - злой, другой - добрый. Кому уж лучше знать, как не Биму, что ни свет ни заря на улицах живут только дворники и что они уважают собак. То, что дворник прогнал толстого, Биму даже отчасти понравилось. А в общем-то это случайная пустяковая история только отвлекла Бима. Хотя, может быть, оказалась полезной в том смысле, что он начинал смутно догадываться: люди все разные, они могут быть и хорошими, и плохими. Ну что ж, и то польза, скажем мы со стороны. Но пока для Бима это было совершенно неважно - не до того: он смотрел и смотрел на проходящих. От некоторых женщин пахло остро и невыносимо, как от ландышей, пахло теми беленькими цветами, что ошарашивают нюх и возле которых Бим становился бесчутым. В таких случаях Бим отворачивался и несколько секунд не дышал - ему не нравилось. У большинства женщин губы были такого цвета, как флажки на волчьей облаве. Биму такой цвет тоже не нравился, как и всем животным, а собакам и быкам в особенности. Почти все женщины что-нибудь несли в руках. Бим приметил, что мужчины с поноской попадаются реже, а женщины - часто. ...А Ивана Иваныча все нет и нет. Друг ты мой! Где же ты?... Люди текли и текли. Тоска Бима как-то немножко забылась, рассеялась среди людей, и он еще внимательней вглядывался вперед - не идет ли он. Сегодня Бим будет ждать здесь. Ждать! Около него остановился человек с мясистыми обвислыми губами, крупно морщинистый, курносый, с глазами навыкате, и вскричал: - Безобразие! (Люди стали останавливаться.) Кругом грипп, эпидемия, рак желудка, а тут что? - тыкал он всей ладонью в Бима. - Тут среди массы народа, в гуще тружеников, сидит живая зараза! - Не каждая собака - зараза. Смотрите, какой он милый пес, - возразила девушка. Курносый смерил ее взглядом сверху вниз и обратно и отвернулся, возмущаясь: - Какая дикость! Какая в вас дикость, гражданочка. И вот... Эх, если бы Бим был человеком! Вот подошла та самая тетка, "советская женщина" - та клеветница. Бим сначала испугался, но потом, взъерошив шерсть на холке, принял оборонительную позицию. А тетка затараторила, обращаясь ко всем, стоящим полукругом в некотором отдалении от Бима: - Дикость и есть дикость! Она же меня укусила. У-ку-си-ла! - и показывала всем руку. - Где укусила? - спросил юноша с портфельчиком. - Покажите. - Ты мне еще, щенок! - Да и спрятала руку. Все, кроме курносого, рассмеялись. - Воспитали тебя в институте, чертенка, вот уж воспитали, гаденыш, - набросилась она на студента. - Ты мне, советской женщине, и не веришь? Да как же ты дальше-то будешь? Куда же мы идем, дорогие граждане? Или уж у нас советской власти нету? Юноша покраснел и вспылил: - Если бы вы знали, как выглядите со стороны, по позавидовали бы этой собаке. - Он шагнул к тетке и крикнул: - Кто дал вам право оскорблять? Хотя Бим не понял слов, но выдержать больше не смог: он прыгнул в сторону тетки, гавкнул изо всей силы и уперся всеми четырьмя лапами, сдерживаясь от дальнейших поступков (за последствия он уже не ручался). Интеллигент! Но все-таки - собака! Тетка завопила истошно: - Мили-иция! Мили-иция! Где-то засвистел свисток, кто-то, подходя, крикнул: - Пройдемте, гр-раждане! Пройдемте по своим делам! - Это был милиционер (Бим даже повилял чуть хвостом, несмотря на возбуждение). - Кто кричал?! Вы? - обратился милиционер к тетке. - Она, - подтвердил юноша студент. Вмешался курносый: - Куда вы смотрите! Чем занимаетесь? - запилил он милиционера. - Собаки, собаки - на проспекте областного города! - Собаки! - кричала тетка. - И такие вот дикие питекантропусы! - кричал и студент. - Он меня оскорбил! - почти рыдала тетка. - Граждане, р-разойдись! А вы, вы, да и вы, пройдемте в милицию, - указал он тетке, юноше и курносому. - А собака? - взвизгнула тетка. - Честных людей - в милицию, а собаку... - Не пойду, - отрубил юноша. Подошел второй милиционер. - Что тут? Человек в галстуке и шляпе резонно и с достоинством разъяснил: - Да вон, энтот студентишка не хочеть в милицию, не подчиняется. Энти вон, обоя, хотять, а энтот не хочеть. Неподчинение. А это не положено. Ведуть - должон иттить. Мало бы чего... - И он, отвернувшись от всех прочих, поковырял в собственном ухе большим пальцем, как бы расширяя слуховое отверстие. Явно это был жест убежденности, уверенности в прочности мыслей и безусловного превосходства перед присутствующими - даже перед милиционерами. Оба милиционера переглянулись и все же увели студента с собой. Следом за ними потопали курносый и тетка. Люди разошлись, уже не обращая внимания на собаку, кроме той милой девушки. Она подошла к Биму, погладила его, но тоже пошла за милиционером. Сама пошла, как установил Бим. Он посмотрел ей вслед, потоптался на месте, да и побежал, догнал ее и пошел рядышком. Человек и собака шли в милицию. - Кого же ты ждал, Черное Ухо? - спросила она, остановившись. Бим уныло присел, опустил голову. - И подвело у тебя живот, милый. Я тебя накормлю, подожди, накормлю, Черное Ухо. Вот уже несколько раз называли Бима "Черное Ухо". И хозяин когда-то говорил: "Эх ты, черное ухо!" Давно-давно он так произнес, еще в детстве. "Где же мой друг?" - думал Бим. И пошел опять же с девушкой в печали и унынии. В милицию они вошли вместе. Там кричала тетка, рыкал курносый дядька, понурив голову, молчал студент, а за столом сидел милиционер, незнакомый, и явно недружелюбно посматривал на всех троих. Девушка сказала: - Привела виновника, - и указала на Бима. - Милейшее животное. Я все видела и слышала там с самого начала. Этот парень, - она кивнула на студента, - ни в чем не виноват. Рассказывала она спокойно, то указывая на Бима, то на кого-нибудь из тех трех. Ее пытались перебить, но милиционер строго останавливал и тетку, и курносого. Он явно дружелюбно относился к девушке. В заключение она спросила шутя: - Правильно я говорю, Черное Ухо? - А обратившись к милиционеру, еще добавила: - Меня зовут Даша. - Потом к Биму: - Я Даша. Понял? Бим все существом показал, что он ее уважает. - А ну, пойди ко мне, Черное Ухо. Ко мне? - позвал милиционер. О, Бим знал это слово: "Ко мне". Точно знал. И подошел. Тот пошлепал по шее легонько, взял за ошейник, рассмотрел номерок и записал что-то. А Биму приказал: - Лежать! Бим лег, как и полагается: задние ноги под себя, передние вытянуты вперед, голова - глаза в глаза с собеседником и чуть набочок. Теперь милиционер спрашивал в телефонную трубку: - Союз охотников? "Охота! - вздрогнул Бим. - Охота! Что же это значит здесь-то?" - Союз охотников? Из милиции. Номер двадцать четыре посмотрите. Сеттер... Как так нету? Не может быть. Собака хорошая, дрессированная... В горсовет? Хорошо. - Положил трубку и еще раз взял, что-то спрашивал и стал записывать, повторял вслух: - Сеттер... С внешними наследственными дефектами, свидетельства о родословной нет, владелец Иван Иванович Иванов, улица Проезжая, сорок один. Спасибо. - Теперь он обратился к девушке: - Вы, Даша, молодец. Хозяин нашелся. Бим запрыгал, ткнул носом в колено милиционера, лизнул руку Даше и смотрел ей в глаза, прямо в глаза, так, как могут смотреть только умные и ласковые доверчивые собаки. Он ведь понял, что говорили про Ивана Иваныча, про его друга, про его брата, про его бога, как сказал бы человек в таком случае. И вздрагивал от волнения. Милиционер строго буркнул тетке и курносому: - Идите. До свидания. Дядька начал пилить дежурного: - И это все? Какой же у вас будет порядок после такого? Распустили! - Идите, идите, дед. До свидания. Отдыхайте. - Какой я тебе дед? Я тебе - отец, папаша. Даже нежное обращение позабывали, с-сукины сыны. А хотите вот таких, - ткнул он в студента, - воспитывать, по головке гладить, по головке. А он вас - подождите! - гав! и скушает. - Гавкнул действительно по-собачьи, натурально. Бим, конечно, ответил тем же. Дежурный рассмеялся: - Смотрите-ка, папаша, собака-то понимает, сочувствует. А тетка, вздрогнув от двойного лая человека и собаки, попятилась от Бима к двери и кричала: - Это он на меня, на меня! И в милиции - никакой защиты советской женщине! Они ушли все-таки. - А меня что - задержите? - угрюмо спросил студент. - Подчиняться надо, дорогой. Раз приглашают - обязан идти. Так положено. - Положено? Ничего такого не положено, чтобы трезвого вести в милицию под руки, как вора. Тетке этой надо бы пятнадцать суток, а вы... Эх, вы! - И ушел, пошевелив Биму ухо. Теперь Бим уже совсем ничего не понимал: плохие люди ругают милиционера, хорошие тоже ругают, а милиционер терпит да еще посмеивается тут, видимо, и умной собаке не разобраться. - Сами отведете? - спросил дежурный у Даши. - Сама. Д_о_м_о_й. Черное Ухо, д_о_м_о_й. Бим теперь шел впереди, оглядываясь на Дашу и поджидая: он отлично знал слово "домой" и вел ее именно домой. Люди-то не сообразили, что он и сам пришел бы в квартиру, им казалось, что он малоумный пес, только Даша все поняла, одна Даша - вот эта белокурая девушка, с большими задумчивыми и теплыми глазами, которым Бим поверил с первого взгляда. И он привел ее к своей двери. Она позвонила - ответа не было. Еще раз позвонила, теперь к соседям. Вышла Степановна. Бим ее приветствовал: он явно был веселее, чем вчера, он говорил: "Пришла Даша. Я привел Дашу". (Иными словами нельзя объяснить взгляды Бима на Степановну и на Дашу попеременно.) Женщины разговаривали тихо, при этом произносили "Иван Иваныч" и "осколок", затем Степановна открыла дверь. Бим приглашал Дашу: не спускал с нее глаз. Она же первым делом взяла миску, понюхала кашу и сказала: - Прокисла. - Выбросила кашу в мусорную ведро, вымыла миску и поставила опять на пол. - Я сейчас приду. Жди, Черное Ухо. - Его зовут Бим, - поправила Степановна. - Ж_д_и, Б_и_м. - И Даша вышла. Степановна села на стул. Бим сел против нее, однако поглядывая все время на дверь. - А ты пес сообразительный, - заговорила Степановна. - Остался один, а видишь вот, понимаешь, кто к тебе с душой. Я вот, Бимка, тоже... На старости лет с внучкой живу. Родители-то народили да и подались аж в Сибирь, а я воспитала. И она, внучка то, х_о_р_о_ш_о меня любит, всем сердцем к_о м_н_е. Степановна изливала душу сама перед собой, обращаясь к Биму. Так иногда люди, если некому сказать, обращаются к собаке, к любимой лошади или кормилице корове. Собаки же выдающегося ума очень хорошо отличают несчастного человека и всегда выражают сочувствие. А тут обоюдно: Степановна явно жалуется ему, а Бим горюет, страдает оттого, что люди в белых халатах унесли друга ведь все неприятности дня всего лишь немного отвлекли боль Бима, сейчас же она вновь возникла с еще большей силой. Он отличил в речи Степановны два знакомых слова "хорошо" и "ко мне", сказанных с грустной теплотой. Конечно же, Бим приблизился к ней вплотную и положил голову на колени, а Степановна приложила платок к глазам. Даша вернулась со свертком. Бим тихо подошел, лег животом на пол, положил одну лапу на ее туфлю, а голову - на другую лапу. Так он сказал: "Спасибо тебе". Даша достала из бумаги две котлеты, две картофелины и положила их в миску: - Возьми. Бим не стал есть, хотя третьи сутки у него не было во рту ни крохи. Даша легонько трепала его за холку и ласково говорила: - Возьми, Бим, возьми. Голос у Даши мягкий, душевный, тихий и, казалось, спокойный, руки теплые и нежные, ласковые. Но Бим отвернулся от котлет. Даша открыла рот Бима и втолкнула туда котлету. Бим подержал, подержал ее во рту, удивленно глядя на Дашу, а котлета тем временем проглотилась сама. Так произошло и со второй. С картошкой - то же. - Его надо кормить насильно, - сказала Даша Степановне. - Он тоскует о хозяине, потому и не ест. - Да что ты! - удивилась Степановна. - Собака сама себе найдет. Сколько их бродит, а едят же. - Что же делать? - спросила Даша у Бима. - Ты ведь так пропадешь. - Не пропадет, - уверенно сказала Степановна. - Такая умная собака не пропадет. Раз в день буду варить ему кулеш. Что ж поделаешь? Живность. Даша о чем-то задумалась, потом сняла ошейник. - Пока я не принесу ошейник, не выпускайте Бима. Завтра часам к десяти утра приду... А где же теперь И_в_а_н И_в_а_н_ы_ч? - спросила она у Степановны. Бим встрепенулся: о нем! - Увезли самолетом в Москву. Операция на сердце сложная. О_с_к_о_л_о_к_-_т_о рядом. Бим - весь внимание: "осколок", опять "осколок". Слово это звучит горем. Но раз они говорят про Ивана Иваныча, значит, где-то должен быть. Надо искать. Искать! Даша ушла. Степановна - тоже. Бим снова остался один коротать ночь. Теперь он нет-нет да и вздремнет, но только на несколько минут. И каждый раз он видел во сне Ивана Иваныча - дома или на охоте. И тогда он вскакивал, осматривался, ходил по комнате, нюхал по углам, прислушивался к тишине и вновь ложился у двери. Очень сильно болел рубец от хворостины, но это было ничто в сравнении с большим горем и неизвестностью. Ждать. Ждать. Стиснуть зубы и ждать.
