Страх. Пронизывающий, жуткий, холодный, липкий. Он всегда со мной... теперь всегда со мной. Воспоминание не дает покоя. Мысли, как мельничные жернова, со скрипом елозят у меня в голове, а мозг определяет только одно чувство из всех. Страх.
Это случилось больше года назад. Я был обычным парнем. В меру симпатичный, в меру умный, работящий, такой, каких много на земле. Был не таким, что сейчас: руки трясутся, седина на висках, взгляд неживой... Откуда у двадцатипятилетнего парня седина, почему трясутся руки и что вообще произошло? Я расскажу...
Это произошло летом 2011 года. Июль, жара, полуголые парни сидят у фонтана, девочки в топиках и мини-юбках снуют по городу. Намечалась неплохая тусовка — был день рождения моего друга. Как и договаривались, все встретились в три часа дня на площади, чтобы друг сказал, куда едем и где празднуем. Он решил, что нет ничего лучше, кроме как этот день провести на природе. Так и сказал:
— Ну что, мальчики и девочки, мы едем на природу! Нет ничего лучше, чем отдых в кругу друзей в тишине леса у прохладной речки! А если честно, чуваки, меня задолбала эта жара! Так что ноги в руки и по машинам, по машинам!
А так как город у нас небольшой, даже, скажем так, маленький, немудрено, что в лесу мы были уже где-то минут через сорок. Кто чем занимался — я с парнями ставил палатки, кто-то огораживал камнями место для костра, кто-то мангал ставил. Девчонки резали мясо и развешивали везде мешки для мусора. Мы же хомо сапиенсы, культурные, как ни как. В общем, все было отлично. Незаметно наступил вечер, все веселились, остатки мяса дожаривались, пиво и водка допивались. Естественно, большая часть нашей дружной компании была уже, так сказать, подшофе. Ближе к полуночи пошли пьяные разговоры, страшные истории, кто-то уже просто без задних ног спал в палатке, влюбленные гуляли в лесу или сидели у речки и смотрели на звезды. А я был один, моя любимая уехала к родственникам, поэтому и не пошла. Но у нас был уговор — созвониться после полуночи. Как только часы пискнули, извещая меня, что пора звонить, я отошел от костра и набрал ее номер. Пока разговаривал, сам не заметил, как вошел в лес и забрел довольно-таки далеко. Так бывает. Вроде идешь, разговариваешь, кустики пинаешь, травку топчешь, палочкой что-нибудь на земле рисуешь, а когда приходишь в себя — стоишь и хлопаешь глазами с немым вопросом в голове: «И когда это я успел сюда зайти?».
В общем, закончив разговаривать и попрощавшись со своей девушкой, я стоял и думал, где же я и как вообще найти путь обратно. Это было странно — до этого я ни разу не жаловался на то, что у меня нет способности к ориентации по местности, наоборот, я всегда как будто чувствовал природу. А тут заблудился.
Покрутившись на месте, я выбрал направление и пошел туда, где по моим прикидкам должна была находится наша стоянка. Но вышел я на полянку. Мне сначала стало просто жутковато. Представьте: темная ночь, полная луна — причем не желтая, а бледная, даже серебристая — освещает деревья мертвенным светом, и ни звука — не скрипят деревья, никто не угугукает, не крякает, не рычит. Вообще нет звуков. Так, как будто их за ненадобностью удалили из нашего мира. А на краю полянки стоит домик, не маленький, но и не большой, обычная деревенская изба. Рядом пристрой — наверное, мастерская или сарай. Вот от этой жутковатой картины мне и стало не по себе. Честное слово, был бы в галстуке, то обязательно чуть-чуть бы его расслабил, чтобы дышать стало свободнее. И ведь в чем проблема — сколько бы я с друзьями в этом лесу ни был, ни разу не слышал про избу и не видел ее. Откуда она?
Я пошел к избушке. Да, страшно, да, неуютно, но как найти дорогу назад, я не знал. И это на тот момент казалось мне самым рациональным решением.
Я ошибался...
По мере приближения к дому я стал различать звуки, доносящиеся из окна. Ставни у него были старые, высохшие, и одна из них болталась на одной ржавой петле. Звуки были странные, от них веяло угнетенностью, болью, потерей. Чем ближе я подходил, тем яснее мне становилось, что это кто-то поет. Слова я никогда не забуду:
— Баю-бай, баю-бай,
Ты, собачечка, не лай,
Ты, собачечка, не лай,
Нашу Машу не пугай.
Чем ближе я подходил к домику, тем медленнее, неувереннее и тише становились мои шаги.
— И в дудочек не гуди,
До утра не разбуди.
А приди к нам ночевать —
Нашу Машеньку качать.
Шаг.
— Баю-бай, баю-бай,
Ты, собачечка, не лай,
Белолапа, не скули,
Нашу Машу не буди.
Я уже был совсем близко к дому, но решил сначала заглянуть в окно.
Еще шаг.
— Ночка темная, не спится,
Наша Машенька боится.
Ты, собачечка, не лай,
Ты мне Машу не пугай!
Последние слова, можно сказать, выкрикнули, если это можно назвать криком, потому что голос больше походил на скрип пенопласта по стеклу. Я заглянул в окно. Там было темно. Но недостаточно для того, чтобы я не увидел, что около печи стоит, склонившись над кем-то, женщина. Я не смог определить, сколько ей лет и кого она такой песней убаюкивает. Но голос... от него волосы становились дыбом.
На пару секунд женщина замолчала, а затем продолжила, как старая, заезженная пластинка на допотопном граммофоне:
— Смотри, малыш, там кто-то ходит,
Ты слышишь шепот за окном?
Он ходит, бродит, не заходит,
Но он опять с большим ножом.
От этого голоса я как будто впал в ступор, тело одеревенело, словно я стал статуей, а страх и ужас, которые наводил на меня этот голос, заставил бегать по всему моему телу толпы мурашек. Они казались мне уже не мурашками, а муравьями, которые решили со своего среднего размера муравейника переползти на мое тело... Казалось, все мои мысли замерзли. Этот голос поглощал меня целиком — душу, тело, все. Мозги будто стали жидкостью, а затем они превратились в пар и стали выходить из черепа сквозь глаза, нос, уши, рот.
Я хотел отойти от окна, убежать, уйти далеко-далеко, чтобы больше не слышать этого... или хотя бы зажмуриться и заткнуть уши, но нервные импульсы, которые должны были поступать от мозга к конечностям, не достигли кончиков пальцев. Я не чувствовал тела, а женщина продолжала петь и вроде кого-то взяла на руки и начала качать:
— Он близко, скоро он придет,
Злой дядя в двери к нам войдет.
Я уже не мог стоять на ногах и тут услышал, как сзади нарастает хруст веток, сминаемых подошвами и телом, судя по звуку, кого-то немаленького и нелегкого. Кто-то шел в сторону этого дома, и довольно быстро. Женщина вскинула голову, но получилось это у нее как-то механически, будто она не человек, а сломанный робот:
— О, ты слышишь? Кто-то рядом!
Она сделала движение рукой. Жест был похож на то, как несмышленому ребенку делают легонький щелбан по носу.
— Притаился, прожигает взглядом...
И тут она посмотрела на меня. Я думал, что пугаться мне уже дальше некуда. Но, как оказалось, еще много докуда можно пугаться. Потому что она смотрела сквозь меня, я для нее словно не существовал, будто меня не было. Смотрела женщина мне за спину. Туда, откуда доносился хруст веток. А я... я даже не мог повернуться.
— Ты спи, малыш, спи сладко, мое солнце...
В последних словах мне показалась грусть, но, может, я ошибаюсь — трудно в таком голосе разбирать эмоции.
— Ведь мы с тобою завтра не проснемся...
И в этот момент, когда женщина закончила петь, из леса вышел мужчина. Он был огромный. Правда. Он остановился и как будто принюхался, а потом побежал на меня. В руках его был огромный нож. «Все. Прощай», — подумал я сам себе. Но мужик пробежал сквозь меня и вломился в дом. И вот в этот-то момент у меня подломились коленки, и я упал. Из дома доносились звуки жестокой борьбы, а потом механический крик женщины, но в нем я услышал боль. Странно было чувствовать боль в механическом голосе. Потом мужчина вышел из дома. Он был весь в крови, и его нож тоже. Посмотрев на меня, мужчина вроде как прозрел и, хищно улыбнувшись, подошел ко мне. Остановившись около меня, он спросил:
— Ты ведь никому ничего не расскажешь, правда, мальчик?
Голос его был такой же механический, как и у женщины. А я — я не мог ему ничего ответить, горло сдавило спазмом от всепоглащающего страха, я даже не мог просто кивнуть. Но он воспринял это по-своему. Он так же, как и дама, резкими движениями пожал плечами и сказал:
— Ну, на нет и суда нет.
И воткнул нож мне в голову.
Очнулся я уже на нашей стоянке. На часах было пять утра. Вокруг меня столпились все мои друзья. Парни рассказали мне, что где-то час назад я с бешеным криком выбежал из леса, голова у меня была в крови, там был глубокий порез. Они меня кое-как словили и уложили на землю, придавив руки и ноги. И держали, пока я не успокоился. А потом девчонки дали мне зеркало. Я увидел, что я поседел. Где я был, никто не знал — они три часа ходили и искали меня в лесу. Но я сам выбежал к ним. К счастью...
После того дня мне каждый день снится одно и тоже — женщина с кем-то на руках и мужчина с ножом. Всегда переживая этот сон, будто наяву, я думаю, что скоро не выдержу...
