За облаками - жизнь

Преступление

  Я перечитывал письмо Зверя снова и снова, тщетно пытаясь разгадать скрытый смысл, зашифрованный в нем. На мир опустилась бездонная ночь, в доме погасли лампы, и лишь я один не торопился отправляться в постель.

-Канализационные люки – в них много тайн, - полушепотом проговаривал я, держа у глаз светодиодный фонарик. – Тот, кому ты не доверяешь, может оказаться другом...

 За окном, где стояла дегтярная тьма, резвился ветер. Точно барабанщик, он ударял по крыше дома и поддерживающим навес столбам, по садовой оградке и почтовому ящику, по металлическим бочкам для сбора воды и пластиковому флюгеру, создавая забавную мелодию «оживших вещей», ибо вещи действительно пели. Как люди. Как те дети из церковного хора, что дают концерты на городской площади каждое воскресенье.

«Россия восстанет из пепла,

И купола наших храмов озарятся светом,

Когда Бенедикт Куинси, не человек – Всевышний,

 Поднимет знамя над прочим гниющим миром» - щебечут они, облаченные в сарафаны и косоворотки, и пусть в их песне отсутствует рифма, их голоса, способные сравниться, пожалуй, с голосами ангелов, завораживают и очаровывают, и ты уже не можешь остановиться.

 Когда, окончив выступление, певчие приближаются к тебе, с широкополыми шляпами в своих бледных ручках, и милостиво просят: «Господин, копеечку! Для русского народа!», ты отстегиваешь им целый стольник. Как минимум! Настолько их жалко, этих светловолосых детишек с небесно-голубыми глазами и маленькими круглыми щечками...

-Туман над городом – вина Человека, – стараясь не отвлекаться на музыку «оживших вещей» и завывание их дирижера, осеннего ветра, полушепотом произносил я.

 Фонарик в моей руке то погасал, то снова загорался. Точнее, я сам выключал и включал его. Мне казалось, что где-то неподалеку, возможно, прямо за дверью, притаился кровожадный монстр. Глупость, не правда ли? Я вздрагивал от каждого шороха в тишине и каждого отблеска во мраке; я зажмуривался всякий раз, когда слышал протяжный скрип половиц, и даже во сне, недолгом и беспокойном, я видел его, брызжущее слюной чудовище, что вновь и вновь настигало меня, когда мне уже почти удавалось спастись.

 Щелчок – свет; щелчок – темнота. И так до чертового рассвета. Рассвета искусственного солнца, которое включили отец и Лизка, когда часы пробили восемь утра.