У постоялого двора его ждал хозяин. Он сам не решался заговорить первым, поэтому К. спросил, что ему нужно. "Ты нашел новую квартиру?" -- спросил хозяин, уставившись в землю. "Это тебе жена велела узнать? -- сказал К. -- Наверно, ты очень от нее зависишь?" "Нет, -- сказал хозяин, -- спрашиваю я от себя. Но она очень волнуется и расстраивается из-за тебя, не может работать, все лежит в постели, вздыхает и без конца жалуется". "Пойти мне к ней, что ли?" -- спросил К. "Очень тебя прошу, -- сказал хозяин, -- я уже хотел было зайти за тобой к старосте, постоял у него под дверью, послушал, но вы все разговаривали, и я не хотел вам мешать, да и беспокоился за жену, побежал домой, а она меня к себе не пустила, вот и пришлось тебя тут дожидаться". "Тогда пойдем к ней скорее, -- сказал К., -- я ее быстро успокою". "Хорошо, если бы удалось", -- сказал хозяин. Они прошли через светлую кухню, где три или четыре служанки в отдалении друг от друга, занятые каждая своей работой, буквально оцепенели при виде К. Уже из кухни слышались вздохи хозяйки. Она лежала в тесном закутке без окна, отделенном от кухни тонкой фанерной перегородкой. Там помещались только большая двуспальная кровать и шкаф. Кровать стояла так, что с нее можно было наблюдать за всей кухней и за теми, кто там работал. Зато из кухни почти ничего нельзя было разглядеть в закутке. Там было совсем темно, только белые с красным одеяла чуть выделялись во мраке. Лишь войдя туда и дав глазам немного привыкнуть, можно было разглядеть подробности. "Наконец-то вы пришли", -- слабым голосом сказала хозяйка. Она лежала на спине, вытянувшись, дышать ей, как видно, удавалось с трудом, и она откинула перину. В постели она выглядела гораздо моложе, чем в платье, но ее осунувшееся лицо вызывало жалость, особенно из-за ночного чепчика с тонким кружевцем, который она надела, хотя он был ей мал и плохо держался на прическе. "Как же я мог прийти, -- сказал К. мягко, -- вы ведь не велели меня звать". "Вы не должны были заставлять меня ждать так долго, -- сказала хозяйка с упрямством, свойственным всем больным. -- Садитесь, -- и она указала ему на край постели, -- а вы все уходите!" Кроме помощников в закуток проникли и служанки. "Я тоже уйду, Гардена", -- сказал хозяин, и К. впервые услыхал имя хозяйки. "Ну конечно, -- медленно проговорила она и, словно думая о чем-то другом, рассеянно добавила: -- Зачем тебе оставаться?" Но когда все вышли на кухню -- даже помощники сразу послушались, впрочем, они приставали к одной из служанок, -- Гардена все же вовремя сообразила, что из кухни слышно все, о чем говорится за перегородкой -- дверей тут не было, -- и потому она всем велела выйти из кухни. Что и произошло тотчас же. "Прошу вас, господин землемер, -- сказала Гардена, -- там, в шкафу, поблизости висит платок, подайте его мне, пожалуйста, я укроюсь, перину я не выношу, под ней дышать тяжело". А когда К. подал ей платок, она сказала: "Взгляните, правда, красивый платок?" Похоже, что это был обыкновенный шерстяной платок, К. только из вежливости потрогал его еще раз, но ничего не сказал. "Да, платок очень красивый", -- сказала Гардена, кутаясь в него. Теперь она лежала спокойно, казалось, все боли прошли, более того, она даже заметила, что у нее растрепались волосы от лежания, и, сев на минуту в постели, поправила прическу под чепчиком. Волосы у нее были пышные. К. вышел из терпения: "Вы, хозяйка, велели узнать, нашел ли я себе новую квартиру?" -- "Я велела? Нет-нет, это ошибка". -- "Но ваш муж только что меня об этом спросил". "Верю, верю, -- сказала хозяйка, -- у нас вечно стычки. Когда я не хотела вас принять, он вас удерживал, а когда я счастлива, что вы тут живете, он вас гонит. Он всегда так делает. Вечно он выкидывает такие штуки". "Значит, -- сказал К., -- вы настолько изменили свое мнение обо мне? И всего за час-другой?" "Мнение свое я не изменила, -- сказала хозяйка ослабевшим голосом, -- дайте мне руку. Так. А теперь обещайте, что будете говорить со мной совершенно откровенно, тогда и я с вами буду откровенна". "Хорошо, -- сказал К., -- кто же начнет?" "Я!" -- сказала хозяйка. Видно было, что она не просто хочет пойти К. навстречу, но что ей не терпится заговорить первой. Она вынула из-под одеяла фотографию и протянула ее К. "Взгляните на эту карточку", -- попросила она. Чтобы лучше видеть, К. шагнул на кухню, но и там было нелегко разглядеть что-нибудь на фотографии -- от времени она выцвела, пошла трещинами и пятнами и вся измялась. "Не очень-то она сохранилась", -- сказал К. "Да, жаль, -- сказала хозяйка, -- носишь при себе годами, вот и портится. Но если вы хорошенько вглядитесь, вы все разберете. А я могу вам помочь: скажите, что вы разглядели, мне так приятно поговорить про эту карточку. Ну, что же увидели?" "Молодого человека", -- сказал К. "Правильно, -- сказала хозяйка. -- А что он делает?" -- "По-моему, он лежит на какой-то доске, потягивается и зевает". Хозяйка рассмеялась. "Ничего похожего!" -- сказала она. "Но ведь вот она, доска, а вот он лежит", -- настаивал на своем К. "А вы посмотрите повнимательней, -- с раздражением сказала хозяйка. -- Разве он лежит?" "Нет, -- согласился К., -- он не лежит, а, скорее, парит в воздухе, да, теперь я вижу -- это вовсе не доска, скорее какой-то канат, и молодой человек прыгает через него". "Ну вот, -- обрадованно сказала хозяйка, -- он прыгает, это так тренируются курьеры из канцелярии. Я же знала, что вы все разглядите. А его лицо вам видно?" "Лица почти совсем не видать, -- сказал К., -- видно только, что он очень напрягается, рот открыл, глаза зажмурил, волосы у него растрепались". "Очень хорошо, -- с благодарностью сказала хозяйка, -- тому, кто его лично не знал, трудно разглядеть еще что-нибудь. Но мальчик был очень красивый, яви-дела его только мельком и то не могу забыть". "А кто же он был?" -- спросил К. "Это был, -- сказала хозяйка, -- это был курьер, через которого Кламм в первый раз вызвал меня к себе". К. не мог как следует слушать -- его отвлекало дребезжание стекол. Он сразу понял, откуда идет эта помеха. За кухонным окном, прыгая с ноги на ногу по снегу, вертелись его помощники. Они старались показать, что они счастливы видеть К., и радостно указывали на него друг другу, тыча пальцами в оконное стекло. К. им погрозил пальцем, и они сразу отскочили, стараясь оттолкнуть друг друга от окна, но один вырвался вперед, и оба снова прильнули к стеклу. К. юркнул за перегородку -- там помощники не могли его видеть, да и ему не надо было на них смотреть. Но тихое, словно просительное дребезжание оконного стекла еще долго преследовало его и в закутке. "Опять эти помощники", -- сказал он хозяйке, как бы извиняясь, и показал на окно. Но она не обращала на него внимания; отняв фотографию, она посмотрела на нее, расправила и снова сунула под одеяло. Движения ее стали замедленными, но не от усталости, а, как видно, под тяжестью воспоминаний. Ей хотелось все рассказать К., но она позабыла о нем, перебирая в памяти прошлое. Только через некоторое время она очнулась, провела рукой по глазам и сказала: "И платок у меня от Кламма. И чепчик тоже. Фотография, платок и чепчик -- вот три вещи на память о нем, Я не такая молодая, как Фрида, не такая честолюбивая, да и не такая чувствительная -- она у нас очень чувствительная; словом, я сумела примириться с жизнью, но должна сознаться: без этих трех вещей я бы тут так долго не выдержала, да что я говорю -- я бы и дня тут не выдержала. Может быть, вам эти три подарка покажутся жалкими, но вы только подумайте: у Фриды, которая так долго встречалась с Кламмом, никаких сувениров нет, я ее спрашивала, но она слишком о многом мечтает, да и все недовольна; а вот я -- ведь я была у Кламма всего три раза, больше он меня не звал, сама не знаю почему, -- я принесла с собой эти вещички на память, наверно, предчувствовала, что мое время уже истекает. Правда, о подарках надо было самой позаботиться -- Кламм от себя никогда ничего не даст, но, если увидишь что-нибудь подходящее, можно у него выпросить". К. чувствовал себя неловко, слушая этот рассказ, хотя все это непосредственно его касалось. "А когда это было?" -- спросил он со вздохом. "Больше двадца
