14 После происшествия этого вечера минуло дней двадцать. Однажды Есихидэ неожиданно пришел во дворец и попросил приема у его светлости: художник был человек низкого звания, но давно уже пользовался благоволением его светлости. И его светлость, который не так-то легко принимал кого бы то ни было, и на этот раз охотно соизволил дать свое согласие и сейчас же позвал его к себе. Есихидэ был в своем всегдашнем темно-желтом каригину и помятой момиэбоси; с видом еще более угрюмым, чем обычно, он почтительно простерся ниц перед его светлостью и хриплым голосом проговорил: - Дело идет о ширме с картиной мук ада, что ваша светлость давно изволили повелеть мне написать. С великим усердием днем и ночью держал я кисть и добился успеха. Большая часть моей работы уже сделана. - Прекрасно, я доволен. Однако голос его светлости, изволившего произнести эти слова, звучал как-то вяло, без воодушевления. - Нет, ничего прекрасного нет! - Есихидэ с несколько рассерженным видом опустил глаза. - Большая часть сделана, но одного я сейчас никак не могу нарисовать. - Что такое?! Не можешь нарисовать? - Да, не могу. Я никогда не могу рисовать то, чего не видел. А если нарисую, то недоволен. Выходит, все равно что не могу. Услыхав эти слова, его светлость насмешливо улыбнулся. - Значит, чтобы нарисовать ширмы с муками ада, тебе нужно увидеть ад? - Да, ваша светлость изволит говорить правду. Но несколько лет назад, во время большого пожара, я собственными глазами видел такой яростный огонь, что он может сойти за пламя ада. И пламя на картине "Едзири-Фудо" [традиционный сюжет буддийской живописи: Фудо среди извивающихся языков пламени] я написал благодаря тому, что мне привелось видеть этот пожар. Ваша светлость изволите знать эту картину. - А как же с грешниками? Да и адских слуг ты вряд ли видел? Его светлость задавал один вопрос за другим с таким видом, как будто слова Есихидэ совершенно не доходили до его ушей. - Я видел человека, закованного в цепи. Я полностью срисовал, как другого человека терзала хищная птица. Так что нельзя сказать, что я совсем не знаю мучений грешников. И адские слуги... - Есихидэ криво усмехнулся, - и адские слуги не раз являлись мне не то во сне, не то наяву. Черти с бычьими мордами, с конскими головами или с тремя лицами и шестью руками, бесшумно хлопая в ладоши, беззвучно разевая рты, приходят меня истязать, можно сказать, ежедневно и еженощно. Нет... что я хочу и не могу нарисовать - это не то. Такие слова, должно быть, изумили даже его светлость. Некоторое время его светлость недовольно смотрел на Есихидэ, а потом, грозно сдвинув брови, отрывисто бросил: - Говори, чего же ты не можешь нарисовать?
