Маришка зябко поежилась, крепче кутаясь в легкую кофточку. Запястье вновь кольнуло, обжигая руку болью.
Почему, почему?
Глаза слипались, а в голове, подобно мутной воде, плескались неприятные и пугающие мысли. Никакого калейдоскопа чувств или чего-то чарующего. Только чертова боль.
Девушка подняла лицо к прозрачной крыше обсерватории, в которой снова просидела до самого позднего вечера, а потом вздохнула — тяжело и словно бы обреченно. А как она должна себя чувствовать? Как и полагается, метка появилась. В семнадцать лет...
Вдоль тела прошелся холод, отдаваясь отголосками боли где-то в районе затылка.
...только вот ему она, кажется, была совсем не нужна.
Блондинка с ненавистью глянула на голубую, поблескивающую неизведанной красотой каплю, и резко дернула рукав кофты вниз — нечего на нее любоваться. Не нужно ей это.
Вообще-то, нужно. Очень даже, но кто в этом признается? Маришка уже с неделю чувствовала себя крайне уставшей, да и выглядела она удручающе, хоть и старалась скрыть огромные синяки под глазами, улыбалась часто, даже как-то искренне, но ничего не получалось.
— Фэш...
Ужасное имя с не менее ужасным владельцем, которого она до чертиков любила, к которому она хотела прикасаться, которым хотела дышать.
А он не хотел. И это пугало больше всего, потому что он прятался, исчезал незаметно, когда она отчаянно пыталась хоть как-то сблизиться или поговорить. Маришка топнула ногой, заторможено вслушиваясь в эхо, а потом решительно сорвалась с места. Каблучки звонко застучали по ступеням.
А вот сердце, почти мертвое, продолжало молчать.
Девушка вылетела на улицу, глядя, как черничного цвета небо разрезает молния, и поняла, что это конец. Просто как-то совершенно неожиданно поняла, что все, ничего уже не будет так, как хочется именно ей.
Громыхнуло.
Маришка подставила ладошку под дождь, с каким-то мазохизмом ощущая, что ей холодно. А какая вообще теперь разница? Для кого она должна беречь себя, если Драгоцию не нужна?
Значит, можно все.
Она уже почти шагнула по каменным ступеням вниз, но...
— Офигела совсем?!
...ее резко дернули назад. Запястье вновь обожгло, но только приятно. Значит ли это, что...
— Ты?
— Кто ж еще? — брюнет кивнул, прижимая к себе девушку, которая только сейчас поняла, насколько сильно замерзла.
Отлично. Еще простудиться не хватало.
— Чего теб... — договорить она не успела. Просто потому, что Фэш, осознавший, насколько он был слеп (и глуп, но этого он никогда не признает), когда, испугавшись слово, отталкивал ее от себя, вдруг поцеловал ее.
Маришка испуганно моргнула, ощущая его горячие губы на своих, а потом закрыла глаза.
Дурочка. Любит его, потому и дурочка.
