А Марку казалось, что, поддавшись пульсации ее сладостной штольни, он весь, всей своей плотью и даже черепом, ушел в свой фаллос и вырос в нем до небес, как минарет стамбульской мечети, как золоченый купол ватиканского собора Святого Петра и как башня кафедрального собора Святого Мартина в Утрехте, в Нидерландах! Волны музыки слили их в одно единое тело, подчиненное волнам чувственности.
«Господи! – снова молился Марк, – что за сладостную пытку Ты изобрел! И если Ты сделал нас по Своему образцу и подобию, то как часто Ты позволяешь Себе такие небесные удовольствия? Ведь не мог же Ты подарить это нам, грешным, не испытав это Сам! Так какую же Валенсию Ты сделал для Себя, Господи? Или Ты един, сочетая мужское и женское в Себе постоянно, всегда, во веки веков, аминь!»
Впрочем, на этом его богохульство пресеклось, потому что пресеклось вдруг его дыхание. Да, продвинув головку его фаллоса в устье матки, обольстительно могучие кольца внутреннего питона Валенсии этим не удовлетворились. Подчиняясь музыке, они продолжали взращивать его Корень Жизни и, обжимая его, с такой силой гнать по его венам все новую и новую кровь, что Марк невольно вздыбился аркой в постели, подняв на себе свою кубинскую наездницу.
И тут же получил увесистый шлепок по заднице:
– Лежать! Не двигаться!
– Я не могу… – хрипло выдохнул он, чувствуя, как его сердце подкатило к горлу и перекрыло дыхание. – Кончаю…
– Нет! Еще минуту!.. – сорвавшимся шепотом крикнула Валенсия, мощным спазмом всех своих вагинальных мышц схватив и зажав весь его фаллос от корня до самого верха.
Летела к катарсису музыка Баха. И Марк вдруг покорно понял Валенсию. Это у пчел царица-матка, воспарив из улья в небо, подпускает к себе самого сильного самца, чтобы, спарившись с ним, в последний момент откусить ему голову, потому что только обезглавленный он кончает. Но у людей все иначе. Марк не имеет права ни умереть, ни кончить, пока не кончит она, Валенсия. А ей, чтобы кончить…
О господи! Такого аллегро в пульсации ее жадных и нежных, хищных и ласковых интимных мышц… да что там аллегро, – нет, такого престиссимо не знали ни Его величество Иоганн Себастьян Бах, ни Его сиятельство Паганини! Смерть и оргазм – где рубеж меж ними? Не оргазмом ли довела Рафаэля до смерти его юная любовница?
