Драко Малфой и Тайная Комната.

Часть 7.

Тайная комната.

 

Я помню движение губ,
Прикосновенье руками.
Я слышал, что время стирает все.
Ты слышишь стук сердца —
Это коса нашла на камень.
И нет ни печали, ни зла,
Ни гордости, ни обиды.
Есть только северный ветер,
И он разбудит меня
Там, где взойдет звезда
Аделаида.
«Аделаида», Б. Гребенщиков

Нарциссе Малфой,
Имение Малфой,
1 ноября 1996 года.
Здравствуй, мамочка.
Почему ты беспокоишься обо мне? Отец что-то написал? Я уверяю тебя, все в полном порядке, я здоров и отлично себя чувствую. Я немного отстал, это правда, но нагоню, можешь не сомневаться.
Почему ты спрашиваешь о Сольвейг? Мы с ней сдружились в этом году, она очень забавная девушка, и я не понимаю, что тебя тревожит. Между нами ничего нет, а если бы даже и было? Мамочка, мне шестнадцать лет, и я не собираюсь жениться на Пенси Паркинсон, несмотря на все заслуги ее семьи.
Если отец имеет что-то против моей дружбы с Паркер, он может сказать мне это сам.
Его здесь все любят. Папа очаровал даже МакГонагалл — наверное, ты не сомневалась, что так и будет, верно? Он просил тебе этого не писать — чтобы ты не вздумала приревновать его. Я, конечно, шучу.
Мамочка, мне очень плохо! Мне очень, очень, очень плохо! Пожалуйста, сделай что-нибудь, приезжай сюда — мне так надо поговорить с тобой, мама! Мне не с кем разговаривать, и я сойду с ума, если ты мне не поможешь! Ведь я же твой сын, пожалуйста, помоги мне…
— Жечь письма — не лучший способ довести их до адресата, Драко…
— Отвали, Паркер.
— Не хочешь рассказать, что с тобой происходит?
— Нет, спасибо, что спросила.
— Пожалуйста. Приходи еще.
«Обиделась… Не обижайся на меня, пожалуйста. Хотя бы ты — не обижайся на меня…»
* * *
— Драко, почему тебя не было на Защите? Твой отец спрашивал…
— Драко, ты не очень хорошо выглядишь. Плохо спишь? Может, тебе сходить к мадам Помфри?
— Драко, ты не болен?
— Мистер Малфой, что с вами? Это же простейшее заклинание, вы изучали его еще на первом курсе!
— Ты уверен, что тебе не нужно в больницу, мальчик?
«Плохо спит? Он совсем не спит! Зачем к мадам Помфри? Снотворное? У него есть снотворное, но ему нельзя. Нет, он не помнит, почему. Пожалуй, да, еще пары таких ночей он не переживет. Снотворное…»
Первая неделя. Капля утром, перед завтраком. Вторая неделя. Две капли — утром перед завтраком, вечером — перед ужином. Третья неделя…
— Э, а спокойно это нельзя было сказать, Малфой?
— Смотри, куда идешь, Малфой!
— Охренел? На людей кидаешься…
— Не ори на меня, Малфой!
— Не смей разговаривать со мной в таком тоне, мальчик!
«Нет, он не болен и не сошел с ума! Причем здесь немотивированная агрессия? А может, вам лучше заткнуться?!
Выпить? Нет, ему нельзя пить. Нет, он не помнит, почему… Да, пожалуй, ему не повредит снять стресс…»
Третья неделя. Три капли — утром, перед завтраком, днем, перед обедом, вечером — перед ужином…
* * *
В большом котле бурлила Всеэссенция, к которой Снейп все-таки вернул их. Гарри осторожно зачерпнул неприятную на вид (и на вкус) субстанцию и перелил в сосуд из толстого огнеупорного стекла. Он успел пару раз обжечься, пока пытался влить Всеэссенцию из широкого половника в узкое горло сосуда; от жара близкого пламени он весь взмок, одежда прилипала к телу, а челка мешала, постоянно падая на глаза. Но, тем не менее, Гарри улыбался — он был уверен, что нашел средство увеличить срок действия Всеэссенции. Пожалуй, через неделю он уже сможет продемонстрировать зелье Снейпу. Вот интересно, а готов ли Малфой?
Гарри из-под челки взглянул на Драко. Похоже, что у Малфоя дела не очень-то ладились — он смотрел в лист пергамента, лежащий перед ним, и нервно покусывал губу. Потом запустил пальцы в волосы, и на лице его появилась страдальческая гримаса.
Гарри отвел глаза. Малфой, прикусывающий губу, взъерошивающий волосы — это зрелище вызывало слишком ненужные желания. Но, отводя глаза, он вдруг заметил, что Драко поднял голову и в упор глядит на него.
— Что вылупился, Поттер?
— Я не вылупился, — спокойно ответил Гарри. — Смотреть по сторонам теперь можно только с твоего милостивого решения?
— Отвали, Поттер!
— Я к тебе и не привязывался.
Малфой определенно растерял где-то все свое остроумие. По правде сказать, это немного огорчило Гарри.
— Не смей смотреть, как я работаю! — с бешеной злобой в голосе проговорил Малфой. — Ты меня уже и так достал!
— Прости, я забыл, какой ты у нас чувствительный! — огрызнулся Гарри. — Попроси Снейпа — возможно, он предоставит тебе отдельное время для занятий, чтобы я не нервировал твое высочество.
— Заткнись, Поттер, — Драко чуть качнулся на месте, а потом, словно решившись, обошел стол и медленно двинулся к Гарри.
— Заткни меня, — Гарри начинал нервничать. Совсем не нужно, чтобы Малфой подходил к нему так близко.
— Заткнуть тебя? Как? — тихо спросил Драко. Интонации его голоса напугали Гарри. Нет, вот только не надо снова. Иначе он не выдержит, иначе он сдастся…, а этого не нужно, совсем не нужно… потому что потом Малфой снова скажет ему все те же слова, и второй раз Гарри уже не сможет этого пережить… сердце его попросту разорвется.
Гарри шагнул назад.
— Не смей прикасаться ко мне, Малфой.
— Совсем недавно ты не был против…
— Я лучше чувствовал себя, когда Вольдеморт накладывал на меня Круциатус!
Лицо Малфоя было совсем близко, и Гарри увидел, как светлеют в припадке бешенства серые глаза, и как на бледных скулах заалевают пятна гнева.
Рука Малфой взлетела, и пальцы, сжатые в кулак, ударили Гарри под дых.
Он согнулся и присел, пытаясь вдохнуть воздух. Перед глазами прыгали разноцветные пятна. Обретя способность дышать, он понял, что лежит на полу, почувствовал тяжесть чужого тела на нем… а, открыв глаза, увидел Малфоя.
С совершенно ужасным лицом, растрепанный, Драко рвал на Гарри одежду. Его горячие пальца, касаясь кожи, лишали Гарри воли, и так хотелось расслабиться под этим сильным, таким желанным телом, и отдаться на его волю, и отдаться…
Драко прижался к его губам, приглушенно рыча, и вдруг вцепился зубами в нижнюю губу и прокусил ее до крови. Его пальцы подобрались к ширинке и расстегнули ее одним резким движением. Гарри не выдержал — вздрогнул, выгнувшись всем телом, и застонал.
Малфой распял его руки, прижав их к каменному полу, и рассмеялся:
— Ты — дрянная шлюха, Поттер. Даешь всем, кто готов взять… Сколько тебе заплатить, Поттер?
Вспыхнув от стыда, Гарри рванулся прочь и высвободил запястья из хватки Драко. Грязно выругавшись, Малфой размахнулся и ударил его по лицу.
— Ты что… — начал Гарри — и получил второй удар, который разбил в кровь рот. Воспользовавшись замешательством гриффиндорца, Малфой скрутил руки Гарри за спину, мертвой хваткой вцепился в запястья, а свободной рукой рванул поясной его ремень. Оторванная пряжка с жалобным звоном запрыгала по каменному полу, а Малфой приподнялся и сдернул брюки Гарри до колен.
Все это произошло в течение нескольких секунд, и только увидев, что Малфой судорожно шарит рукой по пряжке своего ремня, Гарри понял, что его сейчас изнасилуют.
Он всем телом рванулся вперед и вверх, но добился лишь еще более тесного контакта между их бедрами. Малфой, хрипло рассмеявшись, склонился к его груди.
— Не спеши, Поттер!
— Отвали от меня, ты, больной придурок! — сквозь зубы проговорил Гарри, чувствуя, что еще минута — и Драко уже не придется его насиловать.
— Заткнись! — сквозь зубы выдавил Малфой и вдруг грубо укусил сосок Гарри.
— Черт, больно! — Гарри снова дернулся, пытаясь высвободить руки из малфоевой хватки, но ярость, видимо, удесятерила силы слизеринца. — Ты, чертов извращенец, отпусти меня! Я тебя ненавижу!
И снова получил удар по лицу — сначала один, потом — второй.
Это было уже слишком. Невозможно было даже думать, что этот Малфой — злой, бешеный, грубый, — и тот Драко, что был так нежен с Гарри в знаменательный вечер ничьей — один и тот же человек, но это было правдой. Что бы Гарри ни сделал плохого в своей жизни вообще, и Драко — в частности, — разве он заслужил это?
— Что я тебе сделал? — спросил Гарри сквозь зубы, чувствуя, как злые и бессильные слезы подступают к горлу. Малфой замер, и губы его скривились от боли и бешенства.
— Ничего, — выдавил он наконец. — Это я тебе сделаю.
И его рука — злая и безжалостная — схватилась за резинку гарриных трусов.
— Вы, оба! Вы в своем уме?!
В дверном проеме стоял Снейп; губы его были белыми и кривились в гримасе отвращения. Очень медленно Драко поднялся на ноги. Все повторялось, и Снейп в третий раз ловил их в очень недвусмысленной ситуации… и все было совсем не так. Драко не чувствовал ни стыда, ни страха — только ярость от того, что ему помешали, когда он был так близок к цели. Он даже тихо зарычал.
Гарри сел на полу, сжимаясь в комок. Он закрывал лицо руками, и Драко показалось, что он пытается скрыть от Снейпа свои синяки. Это было, конечно, до крайности глупо — Снейпу хватило данных, чтобы сделать правильные выводы.
— Поттер, — заговорил Снейп, и голос его непривычно мягко произнес ненавистное имя, — приведите себя в порядок и зайдите к мадам Помфри — обязательно. Малфой, — дохнуло зимней стужей, — идите за мной.
Драко подчинился — ярость его слегка поостыла, и он начал осознавать, насколько он влип. Пожалуй, это будет похуже взорванного котла со Всеэссенцией.
Выходя следом за Снейпом из лаборатории, Драко обернулся. Поттер натягивал штаны; он, словно почувствовав взгляд Драко, оглянулся — и Драко понял, что Гарри пытался скрыть от Снейпа вовсе не синяки — он прятал слезы.
Они вышли из подземелий, и Снейп повел Драко по коридору, который, как совсем недавно установил Драко, вел к апартаментам преподавателей.
— Профессор… — заговорил Драко. Снейп вскинул руку и резко остановился.
— Даже не заговаривайте со мной, мистер Малфой.
— Профессор, не говорите моему отцу, пожалуйста!
-Я весь год покрываю вас, Малфой, но сегодня вы перешли все границы.
— Профессор…
-В какой-то момент, — Снейп, по-видимому, уже не слышал Драко — ноздри его гневно раздувались, голос был сухим и шелестящим, как шипение змеи, — мне начало казаться, что вы не тот эгоистичный, балованный, самовлюбленный, уверенный, что ему можно все мальчишка, которым притворялись пять лет, Малфой. Видимо, мне действительно показалось.
— Вам-то что?! — выпалил Драко, не сдержавшись. — Какая вам разница, плохой я или хороший?
-Никакой, мистер Малфой, — холодно ответил Снейп. — Абсолютно никакой.
* * *
Он долго разговаривал с Люциусом в кабинете, пока Драко ждал в спальне. Потом, когда Снейп ушел, Драко был вызван на ковер.
— Не то чтобы меня беспокоило твое душевное состояние или, тем более, душевное состояние Поттера, — заговорил Люциус после долгой паузы. — Но ты позоришь меня, мальчик.
Он выдержал паузу, словно ожидая, что Драко начнет оправдываться. Но Драко знал, что его отец ненавидит оправдания. И он промолчал.
— С самого начала года ты ведешь себя просто омерзительно. Ты спутался с этой безродной девчонкой. Ты перестал учиться. Ты в который раз затеваешь мордобой, — Драко вскинул на отца изумленный взгляд и тут же быстро опустил глаза. О, хвала Снейпу! Он не сказал! — Разве я учил тебя действовать грубой силой? Особенно когда это не нужно! Особенно когда речь идет о Поттере! Он не твой враг, Драко! Запомни это.
Драко молчал — его сердце слишком сильно трепетало от облегчения, чтобы он мог слышать и тем более — осознавать, что говорит ему отец. Но тут Люциус сменил тон.
— Чем же он так достал тебя, Драко? Уж не влюблен ли ты в него?
— Что?! — душа резко ухнула в пятки.
— Мне не верится, что мой сын может ненавидеть кого-то до такой степени, чтобы впасть в бешенство. Мне казалось, что ты усвоил мои уроки — сильные чувства не конструктивны. Независимо от того, любовь это или ненависть. Мне казалось, что, несмотря на свои юные лета, ты можешь сохранять хладнокровие. Что же изменилось нынче? Знак твоего чувства? Ты влюбился в Поттера и потому не можешь сдерживать себя? Отвечай мне, Драко!
— Я… нет… — Драко скрутило от животного ужаса, который внушал ему отец. Он даже невольно отступил на шаг. — Отец, я…
Холеная рука взлетела и силой ударила Драко по лицу. Белокурая голова мотнулась, из разбитой губы пошла кровь. Драко едва сдержал крик.
— Не лги мне, мальчик, — голос отца был обманчиво спокоен; он указал палочкой на стол, сказал: — Ассио! — и в руку ему скользнула учительская указка. — Раздевайся.
Драко не считал, сколько раз его наказывали розгой. Может, число его наказаний уже перевалило за сотню. Но он знал, что привыкнуть к боли все равно не сможет. Не сможет не бояться. Не сможет удержаться и не запросить пощады.
— Отец… отец, пожалуйста…
— Ты меня слышал.
Бессильный гнев на отца, страх боли, ненависть к Поттеру — он опять был во всем виноват! — Драко не смог бы сказать, какое чувство было сильнее, или горше…
Покусывая губу, чтобы не разреветься, он медленно стянул робу, рубашку, чуть спустил штаны и лег лицом вниз на кушетку.
«Удар… второй, третий… с силой, с оттяжкой… гибкая указка ничуть не хуже розги. Мальчик вздрагивает, но молчит, лишь сжимает кулаки, закусывает обнаженное плечо… Как же это я забыл, насколько он красив, насколько совершенно его тело и бела его кожа?.. Хочется приникнуть к ней губами и целовать эти багровые следы… сделать то, чего не делал уже столько времени… Он почти совсем взрослый, но — почти, но — не совсем. Он все еще мой мальчик, мой прекрасный мальчик…
Нельзя, Люциус, нельзя… не сейчас, не здесь, не в Хогвартсе, где у каждой стены есть уши и глаза, уши и глаза Дамблдора. Отец может выпороть своего сына, но не более.
Подожди, мой сладкий, мой мальчик, пока больно, потерпи… Пока мы не окажемся дома.
Жаль, что тебе опять придется все забыть…»
* * *
Впереди, в тумане, маячили две огромные, смутно знакомые тени. Он сморгнул слезы с глаз, оттолкнулся от стены и пошел к ним навстречу. Боль толчками распространялась от спины по всему телу, но никто, глядя на Драко, не смог бы сказать, что этого человека только что избили так, как не избивали еще никогда.
— Эээ… Драко… — Грегори Гойл. Все считают, что он злобен и туп, но это правда лишь наполовину. Он действительно злобен, но вовсе не туп. Вряд ли он умен, конечно, но, бесспорно, очень и очень хитер. — У тебя все в порядке? Мы видели, тебя Снейп куда-то вел…
— Слышь, Драко… — а это Винсент Крэбб. Вот он действительно туп, но не особенно злобен — просто старательно копирует манеру поведения своего кумира Драко и лучшего друга Грегори. — Может, нам того… разобраться?
— Со Снейпом? — Драко окинул Винсента ледяным взглядом. — Ты в своем уме? Или тебе надоело учиться в Хогвартсе?
— Да нет же, Драко! — помотал головой Грегори. — С Поттером. Это же из-за него у тебя неприятности.
«И кто после этого скажет, что Грегори туп? Да и предложение его весьма интересно. Пустить Поттера по кругу…
Он плакал…
Точно, он будет плакать, когда мои жеребцы раздерут ему все нутро! Им ведь все равно, девочка или мальчик…
Сегодня он плакал не от боли.
Пусть плачет от боли. Пусть молит о пощаде. Пусть истекает кровью.
Он плакал от того, что ты был жесток. Ему было плохо от этого.
Я и хотел, чтобы ему было плохо. Я до сих пор этого хочу.
Ты лжешь.
Потому что я — лжец».
— Драко? — тут только он заметил, что Грегори и Винсент внимательно и с недоумением наблюдают за ним.
— Отловим Поттера после ужина, — сказал он и слегка усмехнулся.
— И начистим ему рожу! — с восторгом подхватил Винсент. — Чур, я топчу очки!
— Я знаю забаву получше, — усмешка Драко все больше и больше напоминала болезненную гримасу. «Все будет так, как я сказал», — сообщил он своему внутреннему голосу. — Пойдемте.
Когда они вышли из преподавательского крыла, Драко поймал в глубине коридора рыжий отблеск, и сердце его исполнило радостный кульбит. О, пусть это будет Уизли!
Он чуть заметно подтолкнул локтями приятелей. Они поняли его моментально, и в три прыжка догнали обладателя рыжей шевелюры. Драко подошел последним, нарочито неторопливо. Это было действительно Уизли, но немного не то…
— Так-так-так, — сказал Драко и улыбнулся. — Маленькая Уизли. И что же девочка делает совсем одна в темном коридоре, где так много опасностей?
— Отвяжись, Малфой, — сквозь зубы сказала Джинни.
— У тебя дурные манеры, Уизли, что меня совершенно не удивляет. Но я не против.
— Замечательно, такое облегчение, — с сарказмом в голосе отозвалась Джинни. — Пропусти меня.
— Зачем? — Драко шагнул вперед и оказался вплотную к Джинни. Она попробовала отступить, но сзади дорогу ей перекрыл Гойл. Попыталась обойти Драко — ей помешал Крэбб.
— Дайте пройти, — теперь в ее голосе звучал страх.
— Ты хочешь нас покинуть? — Драко шагнул еще ближе, практически прижавшись к Джинни, поднял руку и медленно провел ладонь по щеке девочки, по шее и по груди. Ни секунды не колеблясь, она ударила его по лицу.
— Дрянь! — Драко размахнулся и врезал ей со всей дури, так, что голова девочки мотнулась в сторону, взмахнув длинными рыжими прядями. — Руки ей держи! — прорычал он Гойлу. Тот с готовностью вцепился лапищей в тонкие запястья, заломив руки за спину, а второй рукой догадался зажать Джинни рот. Зло улыбнувшись выражению звериного ужаса в глазах гриффиндорки, Драко рванул на ней робу, а потом — блузку.
В конце концов, ему причинили боль, которая не шла ни в какое сравнение с ударами отцовской указки. Он еще расплатится с Поттером, а пока полюбуется на выражение его лица, когда сестренка его лучшего друга приползет раздавленная и с разорванной целкой, и передаст им слова Драко: «Вини во всем Поттера».
Он услышал тихий и странно знакомый звук и вскинул глаза на Джинни. Девочка, обмякнув в лапах Гойла, плакала — безнадежно и бессильно.
Драко шагнул назад и в сторону, прижимаясь спиной к стене. Это было все, что он мог сделать сейчас, чтобы не свалиться на пол и не выблевать от отвращения к самому себе. Снова, как и летом, он увидел себя со стороны, только теперь было еще хуже. Он вспомнил выражение глаз Гарри, и как он плакал. Он вспомнил все взгляды Гарри, которые он получал в течение пяти лет — ненависть, отвращение, презрение. Он вспомнил их разговор под лестницей и всплеск боли в глазах Гарри.
«И ты еще удивляешься, что он ненавидит тебя?
И ты еще осмеливаешься его ревновать?
И ты еще считаешь, что имеешь право злиться?
После того, что ты ему сделал?
И после того, как все почти исправилось?
И после того, как ты же сам все испортил?
Дрянь. Мразь. Малфой. Грязь. Тварь. Малфой. Зверь. Мерзость. Малфой. Червь. Червь…»
Закрывая лицо ладонями, он сполз по стене вниз, безжалостно раздирая свежие раны на спине о грубый камень. Он это заслужил. Он заслужил и больше.
— Отпустите ее, — глухо произнес Драко.
— Что? — переспросил Грегори.
— Вы слышали меня! — заорал Драко, вскакивая на ноги. — Немедленно отпустите ее, идиоты, и убирайтесь прочь! Чтобы я вас больше не видел никогда!
Изумленный, Гойл разжал руки. Джинни, всхлипывая, запахнулась в разорванную робу и со всех ног помчалась в сторону гриффиндорской башни.
— Драко, — надо же, Винсент еще и тревожится. — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Драко, — голос Грегори был мягок, но в нем прозвучало предупреждение, — будь поосторожнее со словами.
— Убирайтесь прочь, — холодно и твердо повторил Драко. — Это самые осторожные слова, которые я только могу для вас подобрать.
Грегори явно был не в настроении спускать Драко «идиотов», но Винсент дернул его за рукав, что-то сказал, и они ушли.
Драко остался один.
Ему было некуда и не к кому пойти. Ему некому было рассказать о том, что чертов Поттер сделал с его душой и сердцем. Он никому не смог бы объяснить, что он стал сам себе отвратителен, и не знает, как жить с этим чувством дальше или как избавиться от него. И он не знал, кому поплакаться о том, что он любит Гарри Поттера, и хочет его, и хочет, чтобы Гарри любил и хотел его.
Он лег у стены, сжавшись в маленький содрогающийся комок. Он хотел бы, чтобы его никто не нашел здесь, чтобы он мог умереть. Он хотел бы, чтобы Уизли нашел его и забил насмерть.
Он хотел бы, чтобы Гарри нашел его…
* * *
— Она что-то от меня скрывает, — мрачно сказал Рон. — Всякий раз, когда я вхожу, она что-то прячет. И делает вид, что читает книгу. Наверное, у нее кто-то есть.
В его голосе прозвучало какое-то обреченное смирение. Шеймус вздохнул.
— Прекрати, Рон, ты же знаешь, что этого не может быть. Все в этой школе знают с четвертого курса — Гермиона любит Рона! Стихи, надо же…
— Может, любила… тогда. Но она мной… недовольна, — еще более мрачным тоном закончил Рон.
— Она всегда тобой недовольна, — пожал плечами Шеймус. — Но это она только притворяется. Она очень горда, что ты стал лучшим учеником и старостой, честно. Сама мне говорила.
— Да? — Рон чуть посветлел. — А что же она тогда прячет?
— Затеяла опять какое-нибудь П.У.К.Н.И. — поморщился Шеймус. — Что ты, нашу Гермиону не знаешь…
— Ну, ладно, — Рон, очевидно, уверился, что любимая ему не изменяет, и просветлел окончательно. — А твои дела как? По-видимому, не очень?
— Что? — изумился Шеймус. — Ты о каких делах говоришь?
— О сердечных, разумеется. Объясни мне, ты что, и правда влюблен в Гарри? То есть, не то чтобы я чтобы я этому сильно удивлялся… я знаю, что ты любишь парней, а Гарри очень красивый… ну, то есть, так все говорят, сам-то я не считаю его красивым… то есть, считаю…, но мне не нравятся парни… то есть, нравятся, но не в том смысле…
— Рон, — наконец Шеймусу удалось остановить этот словесный поток. — Между мной и Гарри ничего нет, если ты это хотел услышать.
-Тогда почему вы с ним так себя ведете? Ты пытаешься кого-то достать? Не Гермиону, надеюсь? — Рон улыбнулся. Шеймус сложил губки бантиком и жалобно заморгал на Рона длинными ресницами.
— Нет, не Гермиону, — он придвинулся ближе. — Тебя.
— Тьфу! — фыркнул Рон. — Да отвали ты, идиот!
— А ты не приставай с дурацкими вопросами, — сладко улыбнулся в ответ Шеймус.
Портретный проем открылся, и вошла Гермиона с кипой книг. Рон, моментально забыв о Шеймусе и его сердечных делах, подскочил и выхватил книги у нее из рук.
— Гермиона, хоть бы позвала на помощь, что ли, ты же надорвешься, дорогая!
— Спасибо, милый, — рассеянно отозвалась Гермиона. — Привет, Шеймус.
— Привет, дорогая, — весело сказал Шеймус. Рон метнул на него сердитый взгляд.
— Не смешно, — заметила Гермиона. — Почему Джинни не пришла в библиотеку, не знаете?
Рон замер у входа на лестницу.
— Но она пошла! Ты хочешь сказать, она не с тобой? — в голос его прорвались тревожные нотки.
— Нет, — тихо ответила Гермиона.
— Она вышла и сказала нам, что идет в библиотеку. Шеймус, ты же слышал!
Портрет Толстой Тети снова поехал в сторону, и в какой-то момент Рону показалось, что сейчас войдет Джинни…, но вошел Гарри, и при виде его все трое охнули.
Роба на Гарри была разорвана, пуговицы рубашки вырваны с мясом, губы разбиты, а на ремне не было пряжки. Точнее, пряжка была — крепко стиснутая в кулаке Гарри.
— Гарри… — тихо произнесла Гермиона. — Гарри, ты подрался?
— Почти, — чуть слышно отозвался Гарри.
— Гарри, все в порядке? — нервно и встревожено спросил Шеймус. — С тобой ничего не случилось?
— Нет, — отозвался Гарри.
— Ты Джинни не видел? — спросил Рон. Гарри поднял на него глаза.
— А что с ней?
— Да вот, не знаем! Исчезла!
— Рон, — зашипела Гермиона на ухо рыжему парню, — ты, что ли, не видишь, в каком он состоянии?
Если Рон и собирался ей что-то ответил, то что именно, так и осталось тайной, потому что в этот момент проем снова открылся, и вот это уже была Джинни.
— Господи, Джинни!.. — Гермиона вскинула руки ко рту и так застыла. Больше никто ничего не сказал — все были немы и неподвижны, как статуи.
Не обратив на них внимания, Джинни прошла к камину и села на коврик. Ее била дрожь.
— Это… же… не ты?.. — Рон перевел на Гарри огромные от ужаса и боли глаза. Гарри шагнул назад, только сейчас сообразив, насколько подозрителен его раздрызганный вид рядом с такой Джинни.
— Нет, Рон!
— Нет, Рон, — эхом повторила Джинни. Голос ее был чуть слышен. — Это Малфой…
Гарри замер. Шеймус смотрел на Гарри — встревожено, почти испуганно. Рон же, зарычав, бросился вон из гостиной.
— Рон! — Гермиона попыталась вскочить, чтобы броситься вслед за ним, но Джинни схватила ее за рукав, пролепетав что-то вроде «Нет, пожалуйста…» Ее вдруг сильно затрясло, и в следующее мгновение она разрыдался у Гермионы на плече.
— Ну, что ты… — Гермиона обняла девушку, гладя ее по спине. — Ну, что ты…
— Джинни… — Гарри присел рядом, кляня самого себя за черствость; но ему больше всего на свете нужно было узнать правду. — Малфой тебя… то есть, он…
Джинни замотала головой.
— Нет… нет… — выдавила она сквозь слезы. — Он собирался, но нет… он… отпустил меня… он ничего не сделал… то есть… не сделал того…
Гермиона вздохнула — судорожно и с облегчением, — и еще крепче прижала Джинни к себе. Гарри же вскочил на ноги и, бросив Шеймусу: «Присмотри за ними!», вылетел вслед за Роном.
Он как-то очень быстро нашел их обоих: Малфоя — безвольную тряпичную куклу, и Рона, методично и жестоко избивающего его. Когда Гарри подбежал, Рон, повалив слизеринца на пол, пинал его ногами с выражением дикой злобной радости на перекошенном лице. Гарри содрогнулся.
— Рон!
Друг не услышал — он продолжал топтать, уничтожать это прекрасное тело, сильное, гибкое, красивое тело, сейчас — такое жалкое…, но такое желанное…
— Ступефай!
Рон отлетел к стене. Гарри постарался ударить его не сильно, но, похоже, Рон не понял его благих намерений.
— Ты в своем уме, Гарри?!! Этот ублюдок…
— Этот ублюдок отпустил ее! Он ничего ей не сделал! — крикнул Гарри в ответ. — Рон, ты же убьешь его! Ты понимаешь, чем это может закончиться? Пожалуйста, — Гарри постарался, чтобы голос его звучал мягко. — Вернись в гостиную. Ты нужен Джинни.
— Да пошел бы ты к черту, Гарри! — звенящим голосом выкрикнул Рон. — Давай, оставайся с ним, коли эта мразь так дорога тебе!
И он умчался прочь. И Гарри тут же забыл о нем.
Он медленно подошел к Драко и присел рядом. Драко лежал лицом вниз; его волосы спутались и были грязны от пыли и крови. Гарри обнял его, приподнял и прижал к себе, пытаясь по лицу Драко определить, насколько серьезно тот пострадал.
Малфой тихо застонал и открыл глаза. Потом закашлялся; изо рта пошла кровь.
— Шшш… — Гарри попытался рукавом рубашки оттереть кровь. — Тихо, Драко, тихо…
— Гарри… — хрипло произнес Драко и вдруг сделал такое движение, словно пытался вырваться из рук Гарри. — Уйди…
— Что?
— Уходи, Поттер, — повторил Драко.
— Ты бредишь, — уверено произнес Гарри. — Я отведу тебя в больничное крыло…
— Да оставь ты меня! — прорычал Драко. — Черт тебя дери, Поттер!.. — он снова попытался вырваться, но Гарри держал крепко. — Я же… я чуть было не изнасиловал тебя… и твою подружку… из-за меня ты разругался со своим Уизли… почему ты не позволил ему убить меня, почему?!
К ужасу своему, Гарри понял, что Малфой плачет. Плачущий Малфой — это было что-то совершенно невозможное; не зная, как быть с этим странным явлением, Гарри прижал Драко к себе и начал целовать его лицо, гладить по спине, как только что Гермиона гладила Джинни, повторяя: «Ну, тише, тише, Драко, милый, пожалуйста, не плачь, тише…» и все в этом духе.
— Я такая дрянь, такая дрянь… — прошептал Драко сквозь слезы. — А теперь еще и плачу…
— Давай поговорим об этом чуть позже, Драко, — тихо произнес Гарри. — А сейчас тебе надо к мадам Помфри…
— У тебя будут неприятности.
— Переживем, — мужественно сказал Гарри. — Ты сможешь идти сам?
Он встал и помог Драко подняться. Глядя полными слез глазами в лицо Гарри, Драко произнес:
— Я могу попросить у тебя прощения?
— Да, — просто сказал Гарри. — Считай, что прощен. За все.
Драко слабо улыбнулся.
— Как ты так можешь, не понимаю… — он попытался высвободиться из объятий Гарри. — Я могу дойти сам…
— Все-таки я провожу тебя, — сказал Гарри. — И еще… Драко, ты можешь придти сегодня к полуночи… ну, в ту комнату? Нам надо поговорить.
Драко скривил губы в горькой усмешке.
— Ты все еще не боишься оставаться со мной в одной комнате, Поттер?
— Драко…
— Хорошо, я приду.
Все-таки хорошо, что Гарри довел его до лазарета; один Драко, скорее всего, не дошел бы. Там, у дверей, Драко остановился и сказал:
— Ты возвращайся. Я скажу ей, что слетел с лестницы.
— Думаешь, она поверит?
— Нет, наверное, но я буду настаивать, — усмехнулся Драко. — Поттер… Гарри, вот еще что… скажи ей… Джинни Уизли… что я прошу прощения и что, — тень знаменитой малфоевской усмешки прошла по его лицу, — это все равно ты во всем виноват!
— Что?! — изумился Гарри. Слизеринец ухмыльнулся снова — и на этот раз это была совершенная малфоевская усмешка — и скрылся за дверью лазарета.
«Малфой есть Малфой, — подумал Гарри. — Будь он кем-то другим, я бы…» Он, испугавшись, не додумал эту мысль до конца словами, но тень ее все же мелькнула в его голове — «…меньше любил его».
За ужином Малфой не появился, и Гарри, признаться, был этому рад. Джинни немного отошла, спокойно сидела вместе со всеми за столом, но вот ее брат все еще пребывал в состоянии плохо контролируемой ярости. Он никак не реагировал на попытки Гарри заговорить с ним, чем вывел из себя Гермиону. Когда гриффиндорцы вернулись в общую гостиную, она набросилась на Рона.
— Немедленно прекрати дуться! Ты что, не понимаешь, что Гарри беспокоился о тебе? Ты помнишь, что устроил Малфой, когда его укусил Конькур? Хочешь оказаться на его месте?
— Нет! — выкрикнул Рон. — Но Малфой должен поплатиться! Посмотри, что он сделал с Джинни!
— Рон, я в порядке… — попыталась вклиниться в разговор Джинни, но ее никто не услышал.
— Конечно, он должен поплатиться! — воскликнула Гермиона. — Но можно придумать другие способы…
— Никаких способов, — жестко перебил ее Гарри. — Ему досталось сегодня с лихвой. Если ты мог заметить, Рон, он даже не сопротивлялся.
Рон сердито запыхтел.
— Гарри, — Гермиона вздохнула, — дело ведь не только в том, что Малфой пытался… — она посмотрела на Джинни и смешалась. — Ну… ты понимаешь. Он сделал столько всего… просто в один прекрасный момент терпение кончается…
— В течение пяти лет Гриффиндор обходит Слизерин в школьном соревновании, — проговорил Гарри. — Причем не всегда честно…
— Не честно?! — вспыхнул Рон, но Гарри непреклонно продолжал, как будто не услышав:
— В течение двух лет наша команда выигрывает школьный чемпионат по квиддичу, и Малфой еще ни разу не поймал снитч раньше меня, а никто не скажет, что он плохо летает. Несколько раз он влипал в неприятности из-за нас. Помните, как его трансфигурировал лже-Хмури? Над ним потом издевались три четверти школы. А несочетаемые заклятия, которыми мы наградили его в конце четвертого курса? У него есть некоторые основания быть нами недовольными.
— Гарри, если мы начнем перечислять, что Малфой сделал нам, на это уйдет гораздо больше времени, — заметила Гермиона.
— Мы никогда не пытались понять Малфоя! — воскликнул Гарри. — Нам уже не по одиннадцать лет, мы не можем больше делить людей на плохих и хороших, даже не пытаясь понять мотивы их поступков. Подумайте, как часто Малфоя сравнивают со мной, как его должно это бесить, потому что эти сравнения всегда не в его пользу!
— Он никогда даже не пытался стать похожим на тебя! — воскликнула Джинни.
— Естественно, — ответил Гарри. — Ох, ну как вы не понимаете… — он обвел друзей взглядом, чувствуя, что не может подобрать слов. — Я понимаю его. Я бы вел себя так же на его месте…
— Ты — нет, — сказала Гермиона.
— Да, — возразил Гарри. — На его месте — да, — он вздохнул и после небольшой паузы спросил: — Который час?
— Десять, — ответила Гермиона. — Напомни подарить тебе часы на Рождество.
— Все это ерунда! — сердито сказал Рон. — Не знаю, Гарри, что с тобой в последнее время происходит и почему ты вдруг решил защищать этого ублюдка, знаю лишь, что он подонок и отвратительный балованный маменькин сынок. И вообще, ты все-таки определись, как ты относишься к Малфою. Ты то ругаешься с ним, то вдруг заступаешься за него. Вы, прости, напоминаете мне какую-то дурацкую влюбленную парочку — фу, даже звучит отвратительно.
Он стремительно взлетел по лестнице вверх и хлопнул дверью комнаты.
— Ох, Рон… — Гермиона встала. — Пойду поговорю с ним, — она огорченно посмотрела на Гарри. — Он немного обижен на тебя в последнее время. Ты как-то… забросил его…
Гарри потер лоб.
— Который час?
— Четверть одиннадцатого, — сухо ответила Гермиона.
Когда она ушла, к Гарри подсел Шеймус.
— Не хочешь у меня спросить, который час?
— Нет, — Гарри встал. — Я иду наверх.
— Это должно для меня что-то значить?
— Я иду спать.
— Скажи об этом громче.
— Зачем?
— Чтобы все знали и могли обеспечить тебе алиби.
— Зачем мне алиби?
— А вдруг? Судя по всему, ты задумал очередную ночную вылазку. Мои дедуктивные способности позволяют мне сделать вывод, что ты собираешься на свидание.
— С чего ты взял?
— Ты идешь один, без Рона и Гермионы — это раз. На твоем лице нет того выражения, которое на нем появляется всегда, когда ты в очередной раз собираешься спасти мир — это два. И ты дважды за последние двадцать минут спросил, который час — это три.
— Ну, и почему ты думаешь, что мне понадобится алиби?
— Иди, Поттер, повертись перед зеркалом. Я добрый сегодня — когда Невилл и Дин вернутся со свидания, я задержу их здесь, чтобы ты успел накрасить губки.
— Невилл и Дин встречаются?!
— Не друг с другом, увы…
* * *
Какого черта он назначил на полночь?! Еще целых полтора часа — он сойдет с ума!
Гарри приподнялся и посмотрел на циферблат будильника. Без двадцати одиннадцать. Без двадцати одиннадцать уже было! Гарри взял будильник и прижал его к уху. Тот тикал.
Из общей гостиной доносились голоса, в том числе и шеймусов. Гарри вспомнил его шутку про губы — нет, конечно, красить губы он не будет, но все же стоит взглянуть на себя в зеркало. Он, вообще-то, не собирается произвести впечатление на Малфоя, но…
Вид в зеркале был знаком до боли и не радовал. Впервые Гарри всерьез задумался над тем, насколько не красят человека очки. Особенно старые. Особенно сломанные тысячу раз. Особенно такой нелепой формы. И волосы эти дурацкие. Малфой ухитряется выглядеть стильно и элегантно даже растрепанный, прическа же Гарри даже с сильной натяжкой не может быть названа прической. Может, стоило попросить у Гермионы Гладкукладкеровского прилизелья? Гарри вспомнилось выражение малфоевского лица, когда тот увидел Гермиону на Святочном балу в их четвертый год, и он улыбнулся. Пожалуй, только чтобы полюбоваться еще раз этой смесью изумления и возмущения на обычно невозмутимом лице Драко, стоит вылить на голову пару флакончиков прилизелья.
Гарри прошелся взад и вперед по комнате и снова остановился перед зеркалом. Так, а что же ему надеть? Не пижаму же! Новый костюм? Ага, давай, напомни Драко еще раз о Шеймусе, он будет в восторге.
А имеет ли смысл вообще что-нибудь надевать?
Гарри бросило в жар, и одновременно он чуть не расхохотался, вообразив самого себя, голого, под плащом-невидимкой. И реакцию Малфоя… хотя вот об этом было очень приятно думать.
Ты же собирался с ним поговорить, разве нет? Так что перестань мучиться дурацкими вопросами. Не все ли равно, в чем разговаривать?
Гарри еще раз метнулся туда-сюда по комнате, вернулся к зеркалу и попытался все-таки причесать растрепанные лохмы.
— Думаешь, с этим можно что-то сделать? — иронично осведомилось зеркало.
В половине двенадцатого Гарри задернул полог на кровати, закутался в плащ-невидимку и спустился в гостиную. Умница Шеймус не заставил его долго ждать — буквально через минуту он уже потащил Невилла и Дина наверх, в спальню. Гостиная опустела, и Гарри покинул ее через проем с портретом Толстой Тети.
Он боялся, что может не найти комнату — с той ночи он уже пытался несколько раз это сделать, но безуспешно. Однако сегодня комната нашлась на удивление быстро; но когда Гарри вошел, она была пуста.
Камин не горел. Было темно и прохладно. Гарри прошел на середину комнаты, скинул мантию и обхватил себя руками, чтобы сдержать нервную дрожь.
— Ну, где же ты?.. — пробормотал он, чувствуя нарастающую панику. Ответ пришел тут же, но Гарри не услышал его и уж тем более не увидел; это не было похоже и на ощущение дыхания или ветерка от движения на коже — это было что-то вроде глубокого внутреннего чутья, подсказывающего Гарри, что он стоит сейчас за спиной.
Раздался легкий шелест, две руки, задев рукавами кончики растрепанных волос, выскользнули откуда-то сзади, стянули с него очки; и вот Гарри ощутил, как на глаза ему легла мягкая ткань. Ее затянули, но не сильно, и завязали узлом на затылке. Гарри снова пробила дрожь, но уже не зябкая, а горячая. Пара знакомых нежных рук скользнула по плечам, и Гарри даже сквозь двойной слой ткани — робу и футболку — ощутил, насколько горячи ладони.
Дыхание коснулось лица Гарри, сухие разбитые губы прошлись по его губам, руки неторопливо расстегнули робу, сняли ее, потом футболку, и стали поглаживать грудь, плечи, обнимать и гладить спину, слегка царапать ногтями… Гарри робко поднял руки, чтобы обнять его, но он провел ладонями по плечам и предплечьям Гарри, принуждая его руки вновь обвиснуть вдоль тела.
Потом Гарри повлекли куда спиной вперед, слегка подталкивая в грудь, пока он не уперся в край стола. Его властно опрокинули на холодную полированную столешницу; руки сноровисто разделались с ремнем и стянули с Гарри штаны, которые застряли на ботинках, но ловкие руки разобрались и с этой преградой.
Легкое стройное тело накрыло гаррино, и он почувствовал прикосновение шелковой ткани к обнаженной коже. Одна рука забралась ему в волосы и чуть дернула их, запрокидывая голову. Гарри понял, зачем это нужно, еще до того, как влажный шершавый язык проехался по нежной коже шеи, и Гарри дернулся от первого предвестника грядущего наслаждения. Он резко выдохнул, сообразив, что задерживал дыхание, и, воспользовавшись этим, тонкие пальцы проскользнули ему в рот.
Он лизнул, пробуя их на вкус. Это была соль, крем с каким-то сладким тропическим запахом, и легкий привкус пиленых ногтей. Гарри еще откинул голову, чтобы пальцы выскользнули у него изо рта и легли на губы, и начал облизывать их один за другим.
Вылизывающий его шею язык забрался выше и начал ласкать мочку уха. Гарри хотелось стонать, но стонать он не мог — рот был занят. Его любовник не издавал ни звука, Гарри слышал лишь его дыхание, но что-то — может быть, что-то, что было в этом дыхании — говорило ему лучше вздохов, стонов и слов, что тому нравятся действия гарриного языка. Гарри хотел доставить ему удовольствие. Он хотел быть благодарным. Он хотел быть желанным.
Внезапно он осознал, что накрывшее его тело вовсе не неподвижно, что оно плавно и ритмично движется вперед и назад, задевая тканью гаррино, словно хочет втереться в него. И чем больше оно двигалось, тем больше Гарри хотелось, чтобы оно и в самом деле проникло в его тело.
Гарри задрожал и не сдержал стон, когда рука покинула его волосы и прошлась по спине, сжимая и царапая кожу. Темп движения того тела ускорился; внезапно Гарри понял, что больше не может этого вынести; он приподнял бедра, обхватывая ногами талию своего любовника, чтобы двигаться вместе с ним, и одновременно прикусил его пальцы и застонал сквозь стиснутые зубы. Тот в отместку сжал зубами мочку гарриного уха, отчего Гарри бессвязно выругался, вздрагивая и вжимаясь в чужое тело, а потом подцепил пальцами той руки, что шарила по спине Гарри, резинку его трусов и потянул вниз.
Гарри послушно вытянул ноги, позволяя раздеть себя окончательно, но едва этот последний рубеж был преодолен, он снова вскинул ноги, обнимая его за талию, прижимая бедра к его бедрам, покусывая его пальцы, слушая его сбивчивое дыхание у себя над ухом…
А он все скользил и скользил прохладным шелком своей одежды по разгоряченному телу Гарри, раскачивая его бедра, целуя его лицо и шею, гладя пальцами его губы, а другой рукой лаская его ягодицы, пока стоны Гарри не стали беспрерывными, переходящими в крики и ругательства. Тогда влажные пальцы оторвались от губ Гарри, и два из них очень бережно вошли в его тело.
Взяли.
Овладели.
Поимели.
Гарри всхлипнул, вцепился рукой в мягкие шелковистые волосы, дернул любовника к себе, нашел его губы…
— Шшш… — шепнул знакомый голос, когда Гарри выгнулся и застонал-заплакал в приоткрытые губы. — Тише…
— Драко… я…
Он накрыл его губы своими, и финальные слова потонули в поцелуе.
Шелковые пряди легли на грудь Гарри, и он услышал глубокий вздох.
— Развяжи мне глаза.
Горячие влажные пальцы коснулись его виска, и повязка была стянута и отброшена прочь. Оперевшись руками о грудь Гарри, Драко Малфой смотрел на него своими похожими на клочья тумана глазами.
— Мне это нравится, — сообщил Драко после небольшой паузы, исследовав лицо Гарри и, очевидно, увидев там все, что ему было нужно. — Я второй раз в жизни довел тебя до изумительного оргазма, даже не раздевшись. Еще надо попробовать сделать это, не раздев тебя, и еще — не прикасаясь к тебе.
— Это возможно? — приподнял брови Гарри.
— Вот я и хочу узнать, — ответил Драко, устраиваясь головой у него на груди.
— Эээ… Драко… — Гарри погладил любовника по волосам. — Не то чтобы мне не нравилось, когда ты на мне вот так вот лежишь, но я сам лежу голый на холодном жестком столе…
— Десять минут назад ты не жаловался, — заметил Драко, поднимаясь.
— Десять минут назад меня всячески отвлекали, — Гарри сел, свесив ноги с края стола. — Ты не знаешь, где моя одежда?
— Предположим, я сжег ее, чтобы ты никогда не смог отсюда выбраться.
— Драко…
— Нет, зачем тебе сейчас твоя одежда?
— Я не могу сидеть перед тобой голый просто так!
Драко рассмеялся.
— С учетом всего произошедшего, Поттер, твоя застенчивость выглядит очень глупо, — он скрылся в полумраке комнаты; до Гарри донеслась какая-то возня.
— Малфой?
— Не вижу ни хрена! — сообщил Драко.
— А волшебная палочка тебе на что?
— Так вот ее я и не вижу. Ага! Инсендио!
В камине вспыхнул огонь. Обрисованный пламенем, похожий на черный силуэт, вырезанный из бумаги, Драко подходил к Гарри, держа в руках робу.
— Это не моя! — удивился Гарри, приняв из рук Драко тяжелую ткань, одно прикосновение к которой без всяких ценников говорило, что материя очень дорогая.
— Это моя! — в свою очередь удивился Драко, разглядев, что же он принес. — Ну надо же… Да, они все черные, не разберешь! Тебе не все равно?
— Да, в общем-то, все равно, — Гарри завернулся в робу. — На данный момент…
Драко улыбнулся и наклонился вперед поцеловать Гарри. Ему было немного неудобно, потому он положил ладони на бедра Гарри, чуть развел их в стороны и встал между ними. Губы Гарри расплылись в улыбке под его губами, и он обнял Драко за талию и притянул его ближе.
— Ты хотел поговорить, — напомнил Драко, когда их поцелуй закончился, и они чуть отстранились, глядя друг другу в глаза.
— Я хотел сперва поговорить, — возразил Гарри и, вздохнув, уткнулся головой в плечо Драко. — Я себя чувствую совершенно как ты меня назвал…
— Что именно ты имеешь в виду? — спросил Драко, поглаживая Гарри по спине. — Четырехглазый? Уродливый очкарик? Шрамоголовый? Потрох?..
— Дрянная шлюха…
Драко приподнял лицо Гарри за подбородок.
— Гарри, я… я же был зол… я так вовсе не думаю!
— Но я же должен на тебя сердиться! Черт побери, Драко, я ни в чем тебя не обвиняю, но просто… как ты вел себя сегодня! И после этого мне достаточно пары твоих прикосновений, чтобы… — он закрыл лицо руками, и до Драко донеслось приглушенное: — …лечь под тебя.
— Я не скажу, что этот факт сильно меня расстраивает…
— Малфой…
— Ну, хорошо, прости меня, прости, тысячу раз прости! Я бы, конечно, мог все свалить на Признавалиум… и то, что я пил снотворное и спирт…
— Спирт? — изумился Гарри. — В смысле — чистый?!
— Ну, разумеется, мы его разбавили! Стащили у мадам Помфри. Я не о том! Просто я уже две недели хожу постоянно возбужденный…
— Что?!
— …что очень неприятно, должен заметить, и злой, как черт! Мадам Помфри два часа чистила мне кровь, — Драко закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Но я знаю, что дело не в этом, а в том, что я Малфой…, а ты — хороший мальчик Поттер, и что я никогда не буду хорошо относиться к тем, кого ты любишь, и никогда не буду на правильной стороне… и, в общем-то, я понимаю, о чем ты говоришь… это физиология, воздействие на определенные точки…, но чем бы все это ни было для тебя, ты можешь не бросать меня, Гарри? — отчаянная мольба прозвучала в его голосе. — Я без тебя с ума схожу…
— Драко, — тихо произнес Гарри, — но ведь именно ты сказал про ту ночь, что это был всего лишь секс.
— Черт побери, Поттер! Я это сказал лишь затем, чтобы ты не сказал этого первый! В конце концов, надо соблюдать статус кво! Из нас двоих соблазнитель — я, значит, я и должен был так сказать!
— Почему это ты — соблазнитель?
— А кто?! Ты, что ли? Да ты на себя в зеркало посмотри, из тебя соблазнитель, как из Крэбба балерина!
— Ну, спасибо, — Гарри попытался встать, но у него ничего не вышло, поскольку Малфой по-прежнему обнимал его, стоя между его ног. — С чего ты вообще взял, Малфой, что я собираюсь говорить тебе что-то подобное? Давно ли моим новым прозвищем стало «Мальчик-Который-Трахается-Со-Всеми-Подряд»?
— Только не говори мне, что ты думал иначе! — фыркнул Малфой. — Я знаю, что я чертовски соблазнителен,
Гарри хмыкнул.
— И не хмыкай! Чем все это еще может быть для тебя, кроме простого секса?
— Я сказал тебе, что! — крикнул Гарри. — Я сказал тебе это два раза!
— А шлюха во французском борделе матерится, когда кончает! — выпалил Драко, и прикусил язык, пораженный выражением горькой обиды, появившемся на лице Гарри.
— Просто удивительно, Малфой, что я снова позволил тебе это сделать, — ледяным тоном произнес Гарри. — Я, надо полагать, просто редкостный идиот — как ты всегда и утверждал. Десять баллов Слизерину за догадливость. А теперь отпусти меня.
Вместо ответа Драко крепко стиснул его в объятьях и поцеловал. Гарри попытался увернуться, но губы Малфоя все же поймали его собственные. Тогда Гарри сжал рот в полоску. Малфой вздохнул и вдруг грациозно опустился на колени у ног Гарри.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Малфой! — перепугался Гарри. — Ты… ты с ума сошел! Встань немедленно!
— Не встану, пока не скажешь!
— Твою мать… — беспомощно выругался Гарри и опустился рядом с Драко. — Я не верю, что ты это сделал, Малфой!
— Это ты сделал, — Драко поднял глаза на Гарри. — Вот что ты со мной творишь.
— Как с тобой сложно, Малфой, — тихо сказал Гарри.
— Есть такое.
Гарри улыбнулся, и в его улыбке проскользнуло лукавство.
— Ты действительно сделаешь все, что я захочу?
— Я не стану повторять этот номер перед Уизли, не надейся. Все, кроме этого.
— Какой ты, все-таки… Ладно, тогда я хочу есть.
Драко встал на ноги, улыбаясь.
— Позволишь взять твой плащ?
— Да, — кивнул Гарри.
— И не сбежишь, пока меня не будет?
— Нет.
— Я скоро вернусь.
Когда он ушел, Гарри перебрался к камину и растянулся на мохнатой шкуре, глядя в огонь. Он думал, что, наверное, должен чувствовать вину перед Роном и Джинни, он и чувствовал ее, но как-то очень бледно по сравнению с теми чувствами, что вызывал у него Драко. С ним было так хорошо… особенно когда он становился нежным, ласковым, просящим… хотя тогда он переставал быть таким привлекательным сукиным сыном Малфоем.
«Поздравляю, Гарри, — иронично сказал он сам себе. — Ты гей, ты пассивный гей, и тебе нравятся мерзавцы. Надо полагать, ты к тому же еще и мазохист. Вообрази себе реакцию колдовской общественности. Заголовок в „Пророке“: „Гарри Поттер, королева Хогвартса!“».
Гарри рассмеялся и потянулся.
— Что тебя так развеселило? — спросил знакомый голос из пустоты. Воздух слегка замерцал, и Гарри увидел, как Драко выпутывается из плаща-невидимки, балансируя немалых размеров подносом.
— Да я представил себе выражение лица Рона, когда я ему все это расскажу, — весело ответил Гарри. — Как Драко Малфой сначала стоял передо мной на коленях, а потом работал моим домовым эльфом.
— Тебе жить надоело, Поттер?
— Я пошутил. Что ты там принес?
— Я не знаю, что ты любишь, — Драко опустил поднос между ними. — Так что я взял то, что мне дали.
— Да? — Гарри поднял крышку судка. — Ура! Курица! А я боялся, что ты выберешь что-нибудь на свой вкус.
— По-моему, это слон, а не курица, — усомнился Драко, заглядывая в судок. — Почему боялся? Думаешь, я питаюсь отрубленными головами поверженных врагов?
— Ну, нет, конечно. Просто ты у меня как-то всегда ассоциировался со всякой дрянью вроде осьминогов, устриц…
— Это, между прочим, очень вкусно…
— …и японской сырой рыбой.
— Да, — Драко лег на спину, вытягиваясь во весь рост. — Вот так доживешь до шестнадцати лет и узнаешь, что ассоциировался у своего злейшего врага с едой.
— Пʼекʼафи, 'алфой, — невнятно отозвался Гарри. — Фы фʼаеф, о фём я…
— Не разговаривай с набитым ртом, Поттер, это неприлично.
— А ты… — Гарри наконец проглотил то, что было у него во рту, — ты почему не ешь?
— Не хочу, — равнодушно отозвался Драко.
— Ты же не ужинал сегодня.
— Что с того? Я не голоден.
По правде сказать, он никогда не бывал голоден. Точнее, никогда не хотел есть — понятие «аппетит» было незнакомо Драко. В Хогвартсе он ел регулярно, потому что всегда находился кто-то, кто вытаскивал его в Большой зал на завтраки, обеды и ужины. Дома же он мог не есть сутками, пока его желудок не начинал вопить от голода. Что он и объяснил Гарри.
— Теперь я понимаю, почему ты такой тощий, — заметил Гарри. — Малфой, а ты уверен, что это нормально? Может, ты чем-то болен?
— Ага, теперь у нас новая игра — дочки-матери, да? — фыркнул Драко. — Ты-то почему такой тощий? Наворачиваешь — будь здоров…
— Наверное, из-за Дурслей, — пожал плечами Гарри. — Я же у них особенно не жирую. Теперь еще Дадли посадили на диету, и весь дом из-за этого питается салатом.
Драко приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Гарри. Гарри говорил спокойно, нисколько не жалуясь — просто констатировал то, что имело место быть.
— Наверное, поэтому, — задумчиво продолжал Гарри, рассматривая куриную ножку так, словно это было произведение искусства, — я так люблю пожрать.
— Как говорит Грегори, — усмехнулся Драко, — «люблю повеселиться, особенно пожрать, пятью-шестью батонами в зубах поковырять».
Гарри прыснул.
— Да уж, живо представляю себе эту картину! Никогда бы не подумал, что Гойл умеет говорить, — он поднял на Драко чуть виноватый взгляд. — Видишь, мы квиты. Я тоже не особенно люблю твоих друзей.
— Ну, что ж, — вздохнул Драко. — Будем играть в Ромео и Джульетту.
— Даже не спрашиваю, кто из нас Джульетта, — пробурчал Гарри.
— А Уизли будет Тибальтом! — подхватил Драко. — Очень похож — такой же порывистый и тупой.
— Драко…
— Осталось только спросить Паркер, согласна ли она на роль Меркуцио. С учетом того, что в конце все мрут, а Меркуцио — так вообще первый…
— Малфой, — несколько смущенно перебил его Гарри. — Ты знаешь, я не читал «Ромео и Джульетту».
— Ничего себе! — удивился Драко. — Ты же вырос у магглов — и не читал маггловских книг? Ну, «Волшебную книгу сказок»-то ты читал? Там есть этот сюжет — Шекспир его полностью передрал, хотя у него получилось лучше…
— Да нет, — совсем смутился Гарри. — Ты знаешь, не читал…
-А что ты вообще читал? — ужасно гермионовским голосом спросил Драко.
— Нууу… «Квиддич сквозь века», «Полеты с Пушками Педдл»… не считая учебников… и еще «Руководство по техобслуживанию метел».
Драко закрыл глаза и рассмеялся.
— Ты потрясающе интересный собеседник, Поттер. Ладно, не дуйся, — он лукаво посмотрел на Гарри из-под ресниц.
— Я и не дуюсь, — буркнул Гарри. — Иди тогда, пообщайся с Гермионой. Она тебе может рассказать «Историю Хогвартса» наизусть с любого места.
— Это я и сам могу.
Из-под полуопущенных ресниц Драко наблюдал, как Гарри расправился с куриной лапкой, положил кость на край подноса и облизнул большой палец.
— Дай мне, — неожиданно сказал Драко, протянув руку и схватив Гарри за запястье.
— Что? — удивился тот. Вместо ответа Драко поднес его руку ко рту и принялся слизывать с пальцев куриный жир и соус, не отводя взгляда от глаз Гарри.
— Ты знаешь, — произнес он, когда дыхание начало вырываться из полуоткрытых губ Гарри часто и прерывисто, — пожалуй, я хочу есть…
Гарри принял его игру. Выловив из судка куриную грудку, он зубами оторвал от нее кусок и поднес его ко рту Драко.
— Ммм… — Драко принял подношение, не забыв попутно слизать соус, оставшийся на губах Гарри. — Слушай, вкусно!
Гарри рассмеялся.
— Ты так говоришь, будто это невесть какое открытие.
Он, конечно, не понял, что это было действительно открытие. Он не знал, что можно есть еду и не чувствовать ее вкуса. Что можно умирать от голода — и еда при этом не полезет тебе в глотку. Потому что каждая клеточка напряжена, каждый нерв натянут, потому что на тебя смотрят, потому что на тебя давят…
Еда была вкусной, и это было как начать жить заново, как выйти из больницы на солнце, как весна после зимы…
Как этот новый взгляд Гарри — нежный, смущенный, влюбленный, заигрывающий, — все одновременно.
Кто еще видел эти глаза такими?
Кто слышал его задыхающиеся стоны, его мольбы о большем, его вздохи, его «еще», «быстрее», «вот так»?
Кто чувствовал биение его сердца почти в своей груди, содрогающиеся движения его тела в такт со своим?
Кто знает, как горячо внутри него? И тесно… И сладко… и хорошо… хорошо…
Кто хочет, чтобы ему было хорошо?
Больше, чем хорошо…
Невозможно хорошо…
До боли хорошо…
До криков хорошо…
— Драко…
Чье еще имя…
— Дра-а-ако!..
…он произносит так?
* * *
— Охх, блин…
— Что такое?
— Мадам Помфри — гениальная женщина, но, Поттер, купи все-таки своему Уизли боксерскую грушу.
— Малфой…
— Да, да, знаю! Сам виноват, бла-бла-бла… Плохой Драко… Пойду побьюсь головой о каминную решетку…
— Чучело! Иди сюда…
— Ммм…
— Ммм…
— Там еще что-нибудь осталось?
— Не-а…
— Я есть хочу!
— Ну… тут есть еще какие-то зеленые фиговины в вазочке…
— А, это оливки…
— Это вкусно?
— С тебя все вкусно, Поттер…
— Тогда ешь.
* * *
В один прекрасный день, позапрошлым летом, Дурсли, пребывая в каком-то невероятно хорошем настроении — может, из-за удачной сделки дяди Вернона, а может, от того, что кошмар мамочки и папочки, первая кандидатура в малолетние преступники на всей Бирючиновой улице, Дадли, отдыхал в летнем скаутском лагере, — разрешили Гарри вечером посмотреть телевизор — тот, что стоял в комнате у Дадли, любую программу по выбору. Гарри отдал предпочтение фильму с загадочным названием «День сурка».
Фильм позабавил Гарри, и потом он весь вечер размышлял о том, что бы он мог сделать, если бы влип подобным образом, и какое это должно быть ощущение — раз за разом просыпаться в одном и том же дне.
Этим утром, когда он проснулся, и вновь почувствовал эту сладкую расслабленность, и мягкое, ласковое прикосновение меха к обнаженному телу, и состояние полного душевного покоя и любви ко всему миру, он вдруг понял, что ничего не изменилось, что он вновь проснулся в том кошмарном утре, и что после завтрака он снова увидит холодные светлые глаза слизеринца и услышит его манерный тягучий голос, говорящий жестокие слова. И тогда ему останется только пойти в озеру и утопиться, что, впрочем, тоже лишено всякого смысла, потому что потом вновь будет утро, и вновь пробуждение, и так раз за разом…
Весь этот бред крутился в голове Гарри примерно полминуты, пока он не услышал тихий вздох рядом и не ощутил прикосновение пальцев, скользнувших вверх по его плечу. Повернувшись, Гарри увидел Малфоя.
Драко спал на спине, тихо дыша, положив одну руку на живот, а другой прикрыв от солнечных зайчиков глаза. В свете утренних лучей, льющемся из окна высоко под потолком, его лицо казалось не белым, каким оно было обычно, а каким-то болезненно серовато-бледным. Уголки расслабленного рта были опущены вниз, и это придавало лицу страдальческое выражение.
Стараясь быть очень осторожным, Гарри отвел руку Драко от лица и тихонько коснулся губами его век — сначала левого, потом правого. Драко шевельнулся, вытянул руку, но не проснулся.
Гарри обнял своего любовника и положил голову ему на грудь, улыбаясь своим мыслям. Мыслям о том, что он все сделал правильно, и день сурка ему не грозит.