Сердцевина палочки

Глава 2

Отказ от прав:
Люк Скайуокер не мой. Ой, подождите, это другая история!
Комментарии автора: Это будет глава, рассказанная Гарри.
Предупреждение: упоминается о насилии и прелюбодеянии. Спасибо за ваше понимание.

Глава 2.

PoV Поттера
Кто я? Я не человек. Гарри Поттер – это идеи: идеи справедливости, свободы, добра, чистоты и надежды. Они отзываются в сердцах потерянных и жалких, обиженных и оскорбленных. Шрам на лбу Гарри Поттера – это шрам всего мира, это призрак прошлых войн и страх перед войнами будущими.
Я уже давно отказался от моего права жить так, как любой другой человек: иметь семью, дом, собаку во дворе... Я никогда не хотел нести это бремя, но с некоторых пор это легло на мои плечи...
Я не могу подвести их. Я устал, но не имею никакого права выбора. Ибо я представляю идею – ту идею, которая им нужна. Я должен бороться дальше. И дальше, и дальше, и дальше, и дальше...
Кажется, война никогда не закончится.

***

Я сижу рядом с больничной койкой и с тяжелой пустотой на сердце смотрю вниз, на кучу мяса, которая, как предполагается, является Роном. Это даже отдаленно не напоминает Рона, отмечаю я. Сдирающее кожу проклятие поразило практически все его тело и большую часть лица, оставив его истекать кровью. Целители назвали чудом, что он выжил, поскольку подобная потеря крови могла бы убить и более крепкого мужчину.
В последнее время в Святом Мунго слишком часто пахнет смертью. И, конечно, есть причина этой волне роста насилия. Министерство, с их спешными попытками захватить оставшихся Пожирателей смерти: быстро, жестоко, без суда. Что в корне неправильно. Сейчас их друзья, семьи, возлюбленные, испуганные и возмущенные беззаконием, превратились в мстительное вражеское население. Миона и я снова и снова пробовали поговорить об этом как с Министром, так и с главой отдела Правопорядка, но в ненавистной ярости победы голоса нашей логики были заглушены и отодвинуты.
Без Дамблдора и Снейпа так называемая «светлая» сторона быстро забыла о своей морали и нравственности. И я... Ну, мне все труднее и труднее отождествлять себя с ними, ибо это только их вина, что война, которая должна была закончиться со смертью Волдеморта, все еще кипит под поверхностью волшебного общества.
Рон...
Рон попал в засаду оставшихся Пожирателей. Рыжий аврор был удачлив в дуэлях, но ни один человек не может быть бдительным постоянно, ежеминутно. Пойманный врасплох, он ощутил на себе всю ярость и гнев темных волшебников, налетевших на него подобно библейской чуме. Бедный Рон. И все же я больше не могу даже почувствовать печаль. После долгих лет страданий мои глаза остаются сухими, а разум пустым. И это не от того, что я не люблю Рона – моего Рона, который был мне другом с тех пор, как я был невежественным ребенком, кто принял мой недавний развод с Джинни. Это просто от того, что мое сердце обессилело от войны и потерь.
Глядя на его уцелевшие руки, я чувствую себя усталым, старым, отработанным. Я столько потерял и так мало получил, отдал всю мою жизнь, принес ее в жертву на алтарь моей миссии Спасителя, только чтобы обрести в ответ боль и сожаление. Я согласился на то, чтобы быть их жертвой, их героем и вождем, кумиром и символом... Агнцем на заклание. Я взвалил на свои плечи всю тяжесть войны, всю ответственность, и усиленно тренировался день и ночь, чтобы соответствовать ожиданиям народных масс.
Я был им нужен, да и нужен до сих пор, чтобы стать новым Мерлином. И даже не желая ни власти, ни знания, я принудил себя к этой роли и посвятил свою жизнь тому, чтобы стать достаточно сильным и нести бремя моего шрама-молнии. А толку?
В комнату вошла Гермиона. Глаза ее опухли от пролитых слез, но сейчас подобно моим они были сухи. После тех ужасных ссор, что были между этими двумя, я удивлен, увидев ее здесь. Я не стал бы винить, если бы она не пришла. В конце концов, именно она несколько дней назад застала своего мужа Рона трахающим Габриэль Делакур, и на ее глазах под весом грудастой блондинки рухнули последние опоры, поддерживающие ее хрупкое сердце.
Ее некогда яркие и любопытные черты обострились и ожесточились, изрезанные многочисленными потерями. Она, кажется, искренне беспокоилась о Роне, и я восхищаюсь силой ее всепрощения и любви. Мы оба знаем, что она, конечно, вернется к нему. Но мы также знаем, что дети будут плакать, взглянув на него, что он закроет дома все зеркала, и ему будет стыдно выйти на улицу, чтобы флиртовать с Розмертой.
Я вижу дрожащую нижнюю губу Гермионы, когда она говорит: «Они сделали из тебя чудовище, любимый, а я слишком устала, чтобы подбодрить, у меня больше нет сил, чтобы вести нас». Она продолжила: «Я надеялась на лучшую жизнь. Я прощаю тебя и прощаю всех, потому что хорошо знаю эту боль, которая заставила нас совершить все эти ошибки, любимый».
Пусть это произнесено шепотом, но я услышал все. «Ах, да, мы надеялись на лучшую жизнь. И она у нас была, Гермиона, мой дорогой друг», – думаю я, и горькая усталая улыбка появляется на моем лице. Но эти идиоты, пьяные от победы, что даже не принадлежала им, ибо я дал больше крови, чем кто-либо еще для ее достижения, они уничтожили все. Они затравили чистокровное общество до состояния дикого животного, а когда зверь боится за свою жизнь, он со всей яростью защищает ее существование. Разве мы не можем жить в мире? Я часто спрашивал себя об этом прежде. Теперь я уже не надеюсь.
***