Сердцевина палочки

Глава 13

Отказ от прав: Гарри Поттер не мой. Том Риддл тоже не мой. И Альбус Дамблдор. Да и Геллерт Гриндельвальд по большому счету. Вы улавливаете ход моих мыслей? Жутко, да?
Комментарии автора: Кто-нибудь из вас на самом деле ждал, что Риддл примет предложение Гарри Поттера об опеке? Выиграть этот бой будет не так легко. Так что не нужно зря беспокоиться: я не собираюсь запросто бросить их в объятия друг друга. Это просто не мой стиль. Я сделаю их путь трудным и долгим.
На самом деле у меня на уме нечто большее, чем те объяснения, почему временной парадокс до сих пор не повлиял на Гарри. Вот только я еще не уверена, буду ли использовать это или нет. Мне просто нужно было подготовить теоретическое обоснование.
Немного о музыке. О, Charis Elend... Я непрерывно слушаю это в течение нескольких часов, когда пишу, поскольку она абсолютно отвечает моей манере письма. Wake of the Angel тоже годится для этого. Что может быть более подходящим чем: "Мои глаза – глаза василиска"?
Небольшая заметка о расписании: в моем выдуманном 1940 году третьекурсники три раза в неделю занимаются Трансфигурацией. По понедельникам, вторникам и четвергам, если быть точным. Причина того, что в течение первой недели пребывания Гарри в прошлом, у него было только два урока с Риддлом в том, что он прибыл в понедельник вечером и потому пропустил занятия.
Глава 12

PoV Риддла

Завтрак в большом Зале – это, как правило, довольно тяжелое испытание с пустоголовыми детьми, производящими бессмысленный шум, сплетни и прочий слуховой мусор, сопровождаемый звоном вилок и битьем тарелок. Беспорядочные рев, смех, флирт, слезы и различные другие никому не нужные маленькие трагедии. Мой желудок отказывается принимать любые питательные вещества, поэтому я с отвращением отталкиваю от себя тарелку, чувствуя неловкость и раздражение, ощущая себя явным аутсайдером на этом чудовищном торжестве незрелости и эмоциональных всплесков, для которых у меня есть только насмешки и презрение.
Я даже не могу вести себя как обычно: натянуть мою постоянную маску улыбчивого ученика, что помогает мне поддерживать живой интерес при общении со слизеринцами, этими червями, которые думают, что они змеи, и обмениваться саркастическими шутками с гриффиндорцами или рейвенкловцами. Вместо этого, слишком устав от этих бессмысленных упражнений в социальном этикете и манипулировании, я показываю себя таким, какой есть на самом деле, и гляжу на мир равнодушно, отстраненно, стерев все следы дружелюбия с моего красивого лица. Большинство учеников, несмотря на их идиотское невежество и забавную глупость, их гигантскую великолепную неполноценность во всей её ужасной красе, замечают ощутимую разницу, и я ловлю несколько обеспокоенных и озабоченных взглядов.
Я делаю вывод: они, наверняка, думают, что я чем-то расстроен, или мне грустно, и мне нужна помощь, и в душе смеюсь над их невинными предположениями. Они никогда не поймут, что сейчас это именно я. Только пара глаз направлена на меня без детского любопытства, без глупой озабоченности, беспокойства или желания. И взгляд этих зеленых глаз, твердый и яркий смотрит на меня в упор с дальнего конца зала.
***
Все уроки пролетают, словно легкий ветерок, ибо мне не нужно прилагать никаких усилий и даже мысленно присутствовать для того, чтобы ответить на все вопросы и выполнить все задачи, что я и сделал. В очередной раз меня забрасывают восторженными комплиментами, смотрят с восхищением и завистью, как на образцового ученика и пример для подражания. Непрерывные овации, в течение которых мои мысли двигаются совсем в другом направлении, большую часть времени теряясь в темноте моих скрытых изломанных воспоминаний. Огромные часы в моей голове ведут обратный отсчет до следующего урока Трансфигурации – действительно важного для меня события, и пока они тикают и тикают, я отстраненно наблюдаю за текущей жизнью.
Когда я вхожу в класс Дважды-дури, этот постоянно вмешивающийся во все старый дурак тут же предлагает мне перейти в соседний кабинет и присоединиться к Поттеру. Я спокойно выхожу и иду в указанном направлении. Там я нахожу зеленого человека: сидящим на столе с опьяняющей, завораживающей волшебной аурой, окружающей сильное тело. Как только я вхожу, его прямой и яркий взгляд приковывается ко мне. Поттер спрыгивает со стола и подходит, простой и открытый, с легкой улыбкой, изгибающей его губы – ничего похожего на привычную мне хищническую манеру Слизерина.
– Как Вы себя чувствуете сегодня, мистер Риддл? – интересуется он, и, хотя голос его лишен сарказма и, возможно, в нем проскальзывает забота, я решаю, что он, должно быть, просто, смеется надо мной, ибо хорошо знает, какими неприятными были для меня эти дни. «Как он смеет, этот высокомерный, глупый человек, задавать мне такие нелепые вопросы, словно он не был свидетелем моих мук и потерь?» – думаю я, не в силах сдержать обиду, если не бешенство.
– Если Вас это так интересует, то лучше, чем когда я был вынужден съесть моего друга детства, – ядовито огрызаюсь я, подчеркивая каждое слово, и занимаю место перед молодым человеком, который слегка вздрагивает от жестокости моего ответа, за чем я с удовольствием наблюдаю.
– Хотя, должен признать, что в последнее время у меня возникает ощущение, словно чего-то... не хватает. Возможно, двух моих пальцев. Или нескольких слоев кожи с ноги. Но это только предположения. Я мог бы чувствовать себя чуть лучше, если бы некоторые люди так бездумно не решили донести эти сведения до моего внимания, – продолжаю я источать яд, отравляя мой голос и превращая собственный ужас в ненависть. Видимо потому, что я слишком привык к ненависти. Я не уверен в причине, но почему-то вдруг чувствую необходимость обратить свой гнев на зеленого человека. И хотя я знаю, что обвиняю его в событиях, за которые он не несет ни малейшей ответственности, но не могу контролировать это иррациональное желание, и потому бросаю на него взгляд, полный яростного негодования и вражды.
Сейчас его передергивает сильнее, но на этот раз я не испытываю удовлетворения, поскольку не чувствую себя ни логичным, ни собранным. В его глазах загорается опасное сияние, и я могу сказать, что он раздражен моим поведением: его квадратная челюсть сжата, а брови слегка нахмурены.
– Том Марволо Риддл, Вам когда-нибудь приходило в голову, что, когда я смотрю на Вас, то вижу убийцу моих родителей и человека, который бросил в меня Аваду, когда я еще был младенцем? И что я лицезрю убийцу многих моих друзей и одноклассников, и вообще извращенное, жестокое существо, которое несет ответственность за всю мою жизнь, залитую кровью и наполненную смертями? И я могу сказать, что даже сейчас, в нежном возрасте тринадцати лет, Вы в полной мере способны на убийство и можете направить свою палочку на новорожденного, если это сможет помочь вам достичь бессмертия, – вдруг произносит он. Его голос звучит угрожающе низко и глубже, чем обычно, значительно богаче и очень, очень холодно.
Он приближается ко мне, даже более того, склоняется таким образом, что между нашими лицами остается каких-нибудь несколько дюймов, и на мгновение я боюсь за трогательного и жалкого себя, задаваясь вопросом, а не пересмотрел ли он решение на избавление от меня легким и быстрым способом, и бледнею от этой мысли. Мне неоткуда ждать помощи, и в голову приходят мысли, что этот мужчина вырос сиротой из-за меня, и из-за того, что я причинил ему, дал точно такое же отвратительное прошлое, как и мое, которое сформировало меня таким чудовищем, он имеет законное право убить меня.
Только я действительно не очень люблю понятие смерти, ибо очень завишу от моего подсознания, и поэтому шарю в складках своей мантии в надежде на всякий случай найти и схватить палочку, если это противостояние, к сожалению, приобретет неожиданный поворот.
– Если мне, глупому гриффиндорцу, удается контролировать свой отнюдь не беспричинный гнев, то считаю, что уж Вам-то, ученику хладнокровного Слизерина, просто полагается сдерживаться, а не злобно обвинять меня, поскольку уверен, что Вы прекрасно понимаете, что все это делается, чтобы помочь Вам. Это поистине неприлично и неразумно, – резко заключает он, и я, к сожалению, признаю, что Поттер имеет довольно веские аргументы, и разочаровываюсь в моей собственной глупой выходке, благодаря которой выгляжу горьким и слабоумным крикуном.
Обычно я собран, сдержан и элегантен, так что такое поведение абсолютно недопустимо даже по моим собственным стандартам. Поэтому я просто киваю, пытаясь отогнать возмущение такой откровенной критикой, к чему я, собственно говоря, не привык, поскольку никогда прежде не терял полностью самообладания и уж, тем более, не получал за это замечаний.
– Это было неуместно, – я заставляю себя ответить спокойным тоном, и это, пожалуй, ближе всего к реальным извинениям, из всех, которые я когда-либо произносил в моей жизни. Моим малозначимым, грубым и банальным одноклассникам и смешным, невежественным учителям я могу легко сказать: «Конечно, сэр. Мне очень жаль, сэр!» – но это только потому, что использую эти слова как сеть, не придавая им значения. Как паутину, в которую ловлю этих слабых людей и заставляю любить себя. Боюсь, что Поттеру я не могу предложить пустых, расчетливых, лицемерных извинений такого рода, ведь это может только еще больше оскорбить его, поэтому я предлагаю ему лучшее, что, возможно, могу сделать, чтобы успокоить его опасный гнев.
Он, кажется, слегка умиротворенным и физически отступает. Наверное, счастлив, что запугал меня этими ужасами, усугубленными волшебством.
В глубине души маленький, предательский голос отмечает, что, несмотря на неприятность большинства моих встреч с ним, они являются теми мгновениями, когда я по-настоящему оживаю. И, конечно, как обычно, я ненавижу его за это.
PoV Поттера