A1p

Побег

Бежать... Бежать без оглядки на восток, где не увидит. От него, сохраняя себя. Не стирать слезы обиды, которые струились по щекам, как дождевые капли по стеклу. Ругать себя последними словами, ругать мир и все, что в нем находится.

Проклинать...

Как он мог быть таким наивным? Том заслепил его своей заботой и нежностью. Бежать от него. Бежать от того, что уготовил его демон для него, сжимая в руках найденный в высокой траве монастырского сада мешочек с зельем Серафима, стирая свой запах от острого обоняния демона. Были бы крылья, улетел бы без оглядки в отчаянии.

Прошло уже пять месяцев. Пять счастливых, ничем не омраченных месяцев счастья, когда Вильям тонул в любви и не задыхался под толщей нежности к своему демону... лукавому... подлому инкубу.

Билл остановился, хватаясь руками за сухую ветку, придерживая округлый живот рукой, любовно поглаживая единственную свою отраду. Ребенок. Только он еще не дал монаху сорваться с горы вниз, туда, куда уже давно пала его душа.

Медленно обернулся, переводя дух, и посмотрел как на горизонте с заходящим солнцем падают стены монастыря в гремучем адском огне. Биллу даже казалось, что в этом отдаленном стоне падших каменных стен, он слышит гневный крик разъяренного демона, который вновь потерял то, на что он не заслуживал.

Бывший монах резко отвернулся и вновь возобновил свой путь высоко в горы. Туда, где можно найти укрытие от этого исчадия ада. Чем выше поднимался Вильям, тем тяжелее было дышать, становилось прохладней, но он упорно шел вперед, больше не оглядываясь назад.

Он настойчиво пытался выкинуть из головы разговор настоятеля с мужем... Но не мог. Его предали. Предал тот, которому он так верил, доверял.

« - Ты не понимаешь, что творишь, Асмодей... - тихо, дрожа от страха, говорил наставник, не видя своего собеседника. Теперь уже ничего не видя. Своими глазами он поплатился за наглость, узреть Вильяма обнаженным в объятиях инкуба утром, опрометчиво зайдя к нему, чтобы уловить демона и поговорить с ним. Инкуб так разозлился, что его любимого смог увидеть какой-то жалкий человечишка, что тут же выжег своей яростью прыткие глаза старого монаха. Забрал бы и жизнь, но сердце его супруга было слишком милостивым.

- Я знаю всему цену, человек, – тихо ответил голос... совсем не любимый. Хриплый, тройной звук, словно говорило сразу три рта. – Это опасно... Но я смогу ему помочь. Он уже не смертный, с каждым днем мое дитя крушит его человеческое тело. Душа же остается такой же прекрасной.