Диалоги с Безумным Доктором

Дикость

Отставив пустую чайную чашку Доктор изучал ее содержимое, на дне сосуда танцевали темные листочки. Коротко взглянув на свою гостью, безумец сцепил пальцы поверх тонкого фарфора и негромко заговорил.

- Милая леди, я рад, что не потерял сноровку и со своим вопросом попал в точку. Но и вы, признаюсь, застали меня врасплох. Таким, какой я сейчас, меня сделали многие события, но те случаи, когда по венам, заменяя кровь, несся огонь, мне хорошо запомнились. В моей жизни их было два и я поведаю о самом первом. Вдруг, именно он изменил мою душу?

Эмили оживилась, ее глаза-огоньки устремились на доктора, но его взгляд, напротив, уплыл сквозь оконные рамы, погружаясь во мрак города. Его голос тал глухим, словно доносился издалека, прорезая толщу времени.

- В ту пору я только начал взрослеть, молодая кровь бурлила и, хоть я и был преспокойным подростком, - мужчина усмехнулся, погружаясь все глубже в мутную воду воспоминаний, - но иногда даже моим родителям приходилось повышать тон, увещевая меня. Тот день был особым, ясным, ярким. Зима выдалась морозной, вокруг лежали глубокие сугробы, искрясь под лучами солнца, а в наш серый дом принесли живую зелёную ель, которая ещё пахла диким лесом. Казалось, что вместе с рождественскими гирляндами к нам решило заглянуть чудо, но это ощущение было ошибкой. В каждом елочном шарике я видел отражение холодных льдинок, к запаху хвои примешивался аромат первого инея, снег оседал между моей матерью и отцом, забывая растаять.

Этот холод приносила с собой незнакомка в синем пальто, глаза которой были серыми и твердыми, как грязный лёд на луже в нашем дворе. Женщина была молода и красива, фарфоровая кожа и отстранённый взгляд, словно не на предметы, а сквозь, были ее спутниками, свежий запах бергамота оповещал о ее присутствии в нашем доме. Она так часто появлялась на крыльце нашей обители, что я здоровался с ней, как с подругой семьи, наливал чаю и провожал в кабинет к отцу, если его не было дома. Но, когда девушка попадалась на глаза матери, в доме словно сгущались тучи. Я отчётливо помню хлопок крышки фортепиано, звон оброненной чашки, сжатые губы и сведение брови на лице моей матери, которая тогда для меня была ангелом. Я подозревал, почему гостья ее расстраивает, но хотел убедиться. Отец всегда для меня был строгой фигурой, императором дома, он вызывал страх, но не вызывал сомнений, однако теперь пьедестал под его фигурой в моем сознании зашатался.