Звёзды над Берлином (Hetalia, Хеталия)

Часть 4

Иван уже больше часа сидел на жестком стуле в приемной, так что у него затекла спина и болели все мышцы. Но он совершенно не чувствовал этого. Перед его глазами постоянно вставало лицо Людвига. Не того садиста, которого он знал на войне. И не того сломленного человека, которого видел на Нюрнбергском процессе. Это было лицо, горевшее вожделением, когда растрепавшиеся белокурые волосы падали ему на лоб, глаза блестели, дыхание было сбившимся и тяжёлым. 

Помимо воли он вспоминал мускулистое тело Германии, вжимавшее его в матрас тюремной койки, которая ритмично скрипела в такт движениям. Больше ничего не было слышно, только их дыхания, стоны, крики, перебивавшие друг друга. И ещё монотонно шумел дождь. И мерно ходил в коридоре часовой.

Оказалось, что все подробности запечатлелись в его памяти с фотографической точностью и теперь постоянно всплывали перед глазами... Судорожно обхватив его плечи, до боли сжимая зубы и все равно не сумев сдержать стона, он тогда, на пике наслаждения выдохнул прямо в его синие глаза "Лю..." и упал назад, обессиленный от страсти. 

Хотел ли он сказать "Людвиг" или "люблю", он сам не знал. Германия ни о чем его не спрашивал, он просто хотел быть с ним и делал то, что Ивану было фантастически приятно. Нет, не просто приятно, это было волшебно, как будто прикосновения Людвига уносили его в параллельный мир, в другое измерение...

- Товарищ Брагинский!

Иван вздрогнул и сел прямо. Погрузившись в свои мечты, он не заметил, что секретарша генералиссимуса уже давно зовёт его по имени.

Седая дама в очках и блузке со стоячим воротником неодобрительно посмотрела на него. Ей пришлось встать со своего места и лично подойти к Ивану, чтобы привлечь его внимание. Такого здесь обычно не случалось.

- Товарищ Сталин уже освободился и ждёт вас. Вы можете войти.

Иван вскочил, одернул гимнастерку и направился к большим дубовым дверям. Ему предстоял важный разговор и он постарался сосредоточиться, прогнав из сознания непрошенные картины.

Когда он вошёл в просторный кабинет, Иосиф Виссарионович стоял возле письменного стола и, по своей обычной привычке, набивал трубочку табаком. Брагинскому он предложил папиросы "Герцоговина Флор". Это было знаком особенного расположения.