Боже, храни Короля

9.

linkin park — my december

Отдалённый звон цепей разбивает вдребезги хрупкий сон, который является единственным спасением в этом месте. Закрыть глаза и забыться, утонуть в собственных мыслях и чувствах, находясь на грани реальности и мира сновидений, — что может быть лучше? Особенно в тот момент, когда живот почти прилип к позвоночнику от голода, а рука с трудом может оторваться от соломенного ложа, содрогаясь от напряжения и боли. Всё тело дико ноет от внутренней агонии, накрывающей с головой; грязные кирпичи каменного пола жадно впиваются в истощённые бока, норовя разбудить праосвенца. Он снова слышит, снова вдыхает душный запах, снова с трудом ворочает сухим языком; он снова просыпается в этом котле для того, чтобы ответить за свои грехи.

Дышит Чонгук шумно, надсадно, будто каждый вздох даётся непосильным трудом, а горло кто-то вредный и невидимый трёт наждачной бумагой, раздирая в клочья. Через какое-то время воздуха становится слишком мало, потому Король захватывает грудью как можно больше, давится от режущей боли внутри. Где-то в груди, нет, как будто в горле, мечется бешеное сердце: от этого чувства сводит всё тело. Иногда Чонгук ловит себя на мысли, что начинает буквально задыхаться, беспомощно скуля. Рёбра болят, ноют; дышать тяжело. Господи, как тяжело дышать…. Так паршиво ему, правителю Праосвена, ещё никогда не было.

Тщетные попытки распахнуть глаза и увидеть перед собой хоть что-нибудь не венчаются успехом. Ему бы правда стоило поесть нормальной еды, но даже жидкая каша и несчастный кусок старого хлеба из рук пажей противны. Чон понимает, что последний раз ел полноценно только тогда, когда худощавый юноша, слишком красивый для грязной работы заставил его съесть ужин. После его ухода Чонгук впервые жадно накинулся на тарелку, получив в благодарность спокойную ночь без головных болей и желания задушить себя. Лопатки упираются в провалившуюся колючую подстилку, а пальцы беспомощно скребутся по земле в попытке почувствовать хоть что-нибудь кроме сводящего спазма в груди. Внезапно, словно птица из клетки, с сухих, украшенных ударами надзирателя губ срывается облегченный кашель.

Мрак. Повсюду беспросветный мрак, заставляющий мозг начинать паниковать. И непонятно, темно вокруг или в голове? Чонгук жмурится, чувствуя жгучую боль, и мелко подрагивающие реснички заставляют трепетать веки. На миг кажется, будто бы в этой непроглядной, скользкой мгле нечто касается его щеки своими кривыми пальцами. Становится щекотно, немного мерзко, когда холодная дорожка стекает вниз, по скуле, оставляет за собой влажный след и исчезает на матрасе, пропитавшемся кровью, потом и слезами. Голова трещит то ли от голода, то ли от прошедшего допроса, а в ушах звенит. Звон стоит такой, что все звуки тёмной пещеры резко исчезли.