Юнмин's stories

Ничто не длится вечно

Вспышки, толкотня, шум, пробивающийся сквозь наушники – всё это главное перетерпеть. Ничто не длится вечно, так успокаивает себя Юнги и, как ледокол, прокладывает себе дорогу сквозь визжащую толпу.

И вот, наконец, трап, приветливые стюардессы, тишина, покой, неудобные кресла и долгие часы перелёта впереди. Юнги не любит летать, ехать куда-то, но выбирать особо не приходится, поэтому он старается максимально окружить себя комфортом. Именно поэтому он сразу же занимает место рядом с Чимином, который тепло ему улыбается, и игнорирует понимающие улыбки остальных ребят.

Чимин и комфорт – это синонимы. Младший всегда выбирает удобную для пути одежду и не шумит, как в остальное время, а смотрит тихонько фильм или читает что-то, позволив Юнги уложить голову на своё плечо и задремать. От него приятно пахнет, чем-то родным и привычным, и это просто невозможно успокаивает.

Но в этот раз, кажется, Чимин тоже не выспался, он не копается в телефоне, выискивая фильм или книжку, только трёт руками заспанные глаза и уминает по ходу дела булку, потому что опаздывал и позавтракать не успел.

Они наконец-то взлетают и выравниваются в воздухе. Юнги отстёгивает ремни безопасности, просит плед, предвкушая ощущение вязкой дремоты и затекающей шеи. В самолёте прохладно даже под пледом, но он всё равно умудряется расслабиться и устроиться относительно удобно. Только вот через несколько мгновений он чувствует, как край его пледа приподнимается, и к нему льнёт чужое тело, устраиваясь на груди. Сразу становится теплей, от домашнего запаха клонит в сон, и Юнги улыбается, придерживая Чимина за талию, чтобы не съехал. Младший недолго возится, устраиваясь, и наконец затихает. Он практически сразу начинает посапывать, погружаясь в сон. Юнги следует за ним, но всё ещё не выпускает из рук.

Просыпается он, только когда самолёт уже готовится к посадке. Смотрит на сонного Чимина, у которого тянется ниточка слюны с губ, и мягко передвигает его на своё место, чтобы пристегнуть ему ремень безопасности.

Ничто не длится вечно, повторяет про себя Юнги, но сейчас, скорее, с сожалением.