Проклятие

11

Драко плеснул себе в лицо холодной воды и, оперевшись на раковину, уставился в зеркало. На него смотрел кто-то отдаленно знакомый и потрепанный, с отросшими светлыми волосами, которые топорщились неопрятными хохолками, нарушая привычную геометрию стрижки. Кожа отливала нездоровым серым оттенком, а вокруг глаз залегли тени. Пожалуй, чувствовал Драко себя еще хуже, чем выглядел. Его передернуло. К горлу подкатывала тошнота, стоило хоть мельком вспомнить навязчивый вкус магловских помоев, к которым с такой простотой он прикладывался там. Мерзость. Нужно быть натуральным извращенцем, чтобы вообразить себе его с чем-то подобным. Что ж, похоже, этим извращенцем он сам и был. Иначе отчего вдруг его сознание так феерично нарисовало образ чокнутого маглолюба? Который спал с какой-то магловской девкой, жил в домах, лишенных всякой магии, и пробовал всю ту дрянь, что эти недолюди понапридумывали. Черт, и даже сейчас мерещилось, что от рук пахнет дымом и грязью! Малфой уперся лбом в холодную поверхность зеркала. Что сейчас, что неделю назад, когда он очнулся, его мозги были грамотно и методично вытраханы. Как будто кто-то с упорством маньяка и прилежностью перфекциониста раз за разом имел его бедную голову. И даже сейчас он все еще делил реальность на эту и ту, здесь и там. Хотя на деле было только здесь, никаких “там” никогда не было и быть не могло. Кроме как в его нездоровом воображении. Как часто бывает со снами — чем больше времени проходит с момента пробуждения, тем менее вероятным и логичным нам кажется увиденное. Малфой уже через пару дней стал воспринимать приснившиеся события не как их непосредственный участник, а скорее как зритель театральной постановки. Где главную роль играет кто-то с его лицом и именем, но при этом с абсолютно другим “содержимым”. Потому что поступки и действия, мысли, чувства, эмоции того Малфоя — все было каким-то чуждым и инородным. Бравая и толерантная версия собственного “я” казалась утрированной и невозможной. Хотелось выставить руку в предупредительном жесте и скомандовать “Стоп!”. Потому что сомнительная логика, еще более сомнительные действия и уж совсем сомнительные эмоции — как-то уж слишком. И в концепцию мировосприятия Драко Малфоя не вписываются никак. У него есть принципы, есть имя. И что бы там ни происходило в мире, быть Малфоем — кое-что да значит. И, что немаловажно, к кое-чему обязывает. И в этот список уж точно не входит стремление напялить на себя сияющие доспехи и вершить подвиги во имя дамы. Дамы с очень спорным происхождением, если уж говорить о принципах. Но, Мерлин Великий, какой же это ад! Понимая это, встретиться взглядом с ней. И увидеть, что смотрит она на него совсем не как “святая” умница Грейнджер смотрела на Малфоя, Пожирателя Смерти. А совсем иначе, прямо как там. В ее кабинете, в магловских домах. В деревянной развалюхе. В саду, усыпанном ледышками. На балконе. В Министерстве. * * * Прошло всего несколько дней, а место слева от себя Гермиона уже мысленно называла его местом. Каждый день он приходил и молча садился рядом с ней. Иногда они отупевшими взглядами смотрели на парк — на бушующую зелень деревьев и травы, на то, как в неизменном зацикленном движении журчит вода в фонтане. На маленьких птичек и белок, которые снуют туда-сюда. Иногда они читали, каждый — свое. А иногда писали письма, каждый — свои. Они не бросали друг на друга любопытных или опасливых взглядов. Не здоровались и не улыбались. Гермиона была благодарна Драко за эту тишину. Молчание казалось сейчас целебнее любых самых редких зелий. Все смешалось в одну тупую неразбериху. Те чувства и эти. События из этого мира и из того. Люди, мысли, переживания, воспоминания, собственное “я” — все четко разделилось на здесь и там. Гермиона тяжело переносила пробуждение. Слезы сменялись смехом и наоборот, и если бы не прописанные успокоительные, одному Мерлину ведомо, что бы с ней было. Но кризис миновал, она шла на поправку, и теперь даже получила разрешение выходить в парк. Где и встретила его, Драко. Он был бледен и тощ, одет в идентичную Гермиониной больничную пижаму, и выглядел, наверное, еще хуже, чем она. Малфой ничего не сказал, только молча занял место слева от нее. И на следующий день тоже. И через день. И через-через день. И в этом молчаливом присутствии, пожалуй, был ответ на вопрос, который она задавала себе каждый божий день, с того момента, как очнулась. Драко Малфой был с ней там. В ее кабинете, в магловских домах. В деревянной развалюхе. В саду, усыпанном ледышками. На балконе. В Министерстве. Все это было. Только было не слетевшей с катушек реальностью, а видением, навеянным то ли волшебным сном, то ли магической комой. Гермиона так толком и не разобралась, как окрестили это явление целители, но, признаться, в ее нынешнем состоянии ей было откровенно безразлично. Название никак не влияло на суть. Сегодня он снова занял место возле нее. Может, Драко пытался отыскать в ней кого-то, кого на самом деле в их мире нет, и поэтому каждый день словно по часам оказывался рядом. В конце концов, она совсем не та Гермиона, что так безбашенно ринулась спасать жертву обстоятельств и бывшего Пожирателя в одном лице и упивалась сумасшедшей энергией загадки и опасности, что окружала эту, как оказалось, ненастоящую историю. Настоящая Грейнджер так бы не смогла. Не смогла бы переступить через друзей, не смогла бы наплевать на прошлые “заслуги” Малфоя, не смогла бы идти против здравого смысла и всех законов морали. И еще с десяток таких же “не смогла”. Он был и остался для нее Пожирателем Смерти. Неоднозначным, запутавшимся. Тем, кто сделал неверный выбор. Но все же следовал ему до конца. Тем, кого семья обрекла на сомнительный и ошибочный путь. Но все же он шел по нему, и это его, кажется, устраивало. А Гермиону устраивала ее жизнь. Правда, после их с Роном разрыва все семейство Уизли как ветром сдуло, но жизнь не стоит на месте и не вертится вокруг них. Да и Гарри последние годы был занят то карьерой, то очередной подружкой, и вытащить его из этого капкана было порой очень нелегко. Все шло своим чередом. Нормально. Более чем. Была работа, коллеги, знакомые, старые и новые друзья. Хобби, путешествия, поездки. И, Мерлин, Гермиона не была одна. Помимо всего прочего, существовало место, где ее всегда ждали и, самое главное, помнили. Родительский дом. И вдруг в ее благополучную и налаженную жизнь ворвалось не пойми что. Какая-то абсурдная случайность, невероятная, невозможная неразбериха. Глупец, который своей неуемной тягой к темным артефактам обрушил хаос на головы двадцати с лишним человек. Кому-то повезло больше, и он проспал несколько дней или недель. А кто-то, как они с Драко — несколько месяцев. Абсолютно здоровым, ровным, спокойным сном. Без последствий для организма, памяти, дееспособности. Но только голова до сих пор идет кругом, и в пору жаловаться на раздвоение личности, настолько реально было все пережитое там. До такой степени реально, что возвращаться в свою благополучную жизнь кажется кощунством. Предательством. И больше всего на свете хочется и забыть, и не забывать никогда о том, через что пришлось пройти. * * * — Привет. Драко оторвал взгляд от книги и перевел его на Грейнджер. Она наблюдала за белками, которые как заводные носились по газону тут и там. — Привет, — коротко отозвался он, возвращаясь к чтению. Но читать не получалось. Он уже несколько раз пытался вникнуть в смысл одного и того же абзаца, но голова абсолютно отказывалась работать. — Никак не могу придумать остроумную шутку, чтобы начать разговор, — призналась Гермиона. Малфой почему-то знал, что сейчас она слегка улыбнулась. Как-то это слышалось в ее голосе, что ли. Было неожиданно и странно предугадывать ее жесты и мимику. Желудок сделал неприятный кульбит. Все его вымученные попытки отстраниться от их общей вымышленной реальности одномоментно оказались бессмысленны. — И о чем же ты хотела остроумно пошутить? — хриплым голосом спросил Драко. Гермиона легко пожала плечами и слегка качнула головой, снова вызвав у Малфоя стойкое чувство дежа вю. — Наверное, о чем-то, с чего все началось. Может, про Ретта Батлера? Это было забавно, — она наконец перевела взгляд на Драко, который безапелляционно уставился в книгу, — обнаружить, что за этим именем стоишь ты. Малфой помнил. Под этим именем он там пришел к Грейнджер на прием. Но вот незадача. Тот Малфой и этот Драко — не одно и то же. — Грейнджер, — Малфой наконец поднял голову от книги, — я понятия не имею, кто это. Он увидел, как по лицу Гермионы пробежала легкая тень. Почти незаметная для тех, кто не знает ее мимики так, как почему-то знает он. — Это герой произведения, — спокойно пояснила она, — магловского. — Я знаю, — ответил Драко, — я помню, что знал это там. — А здесь? Драко просто пожал плечами, понятно все было и без слов. Гермиона снова перевела взгляд на скачущих по газону белок, а Малфой вернулся к чтению. Вот, пожалуй, и все. Образ Драко Малфоя рассыпался. Мерлин, как же она тосковала по Драко. Только не по тому, кто ежедневно садился слева от нее. По другому Малфою, которого так талантливо изобразила та же сила, что сплела их сны в один общий, сыграв с ней глупую и несмешную шутку. Все-таки это просто невыносимо — скучать по тому, кто существует только в твоей голове. Ее размышления прервал целитель, который принес целую армию мензурок и пузырьков с зельями и бальзамами. Бог весть с чем еще, что там обычно назначают людям на грани нервного срыва. — Колдомедик оказался на месте пациента. И каково это? — спросил Малфой, когда они снова остались вдвоем. — Я никогда не была целителем, Драко, — ответила Гермиона, — я работаю в Министерстве. Драко слегка приподнял брови и поджал губы, чувствуя себя ребенком, в руках которого лопнул только что подаренный воздушный шарик. Кто бы ни говорил, что глаза не могут врать, он ошибается. Прекрасно могут. Немного практики и очень много контроля — бинго. И уж тем более никаких звуков разбитых ожиданий или рухнувших надежд никто и никогда не слышит, потому что существуют они только на страницах романов. А в реальной жизни все надежды и чаяния рушатся совершенно беззвучно. * * * Драко еще раз напомнил себе, что он сошел с ума. И не потому, что сама идея была почти обречена на провал, а потому, что в случае успеха — ему конец. Его мать с завидной энергией ринулась восстанавливать репутацию и положение семьи. Идеей фикс, прочно поселившейся в ее голове, стало восстановление утраченных привилегий рода Малфой и возвращение оного на прежние довоенные позиции. Влияние и статус Малфоев сильно пошатнулись, но Нарцисса не сдавалась. Благотворительность, меценатство, помощь пострадавшим семьям, прямое и опосредованное участие в устранении последствий военного времени. Особенно навязчивой была мысль, что значимость их рода и статус в обществе непременно должны достигнуть прежнего уровня к возвращению Люциуса из Азкабана. Как заботливая супруга, Нарцисса полагала, что для угнетенного заключением мужа нет ничего лучше и целебнее, чем снова возглавить успешный и влиятельный род. Несмотря на внешний альтруизм, Малфои оставались Малфоями. Драко готов был дать на отсечение собственную голову, что хоть родители и излучали сдержанность и терпимость, а слово “грязнокровка” и вовсе стало чем-то вроде табу для их семьи, их отношение к маглорожденным осталось прежним, хоть и стало менее радикальным. И уж тем более, неизменным остался и круг общения, состоящий сплошь из чистокровных семей. Сам Драко на этот счет никаких убеждений не имел. Маглы казались ему предыдущей ступенью эволюции, куцым подобием нормального человека. А маглорожденные волшебники, что ж, он просто перестал о них думать. В его настоящей жизни эта тема утратила свою актуальность. Он не сталкивался с ними дома за ужином, не общался в пабе после тяжелой недели. Да и необходимость взаимодействия на работе воспринималась им крайне равнодушно. Малфой просто их не замечал, оставив позади радикальные взгляды вместе с подростковыми прыщами. Они казались ему волшебниками “второго сорта”, вот, пожалуй, все. Еще не хватало тратить свое время и силы на подобные размышления. А говорить об этом и вовсе с недавнего времени считалось плохим тоном среди людей его круга. И если бы Нарцисса знала, что Драко собирается сделать, она бы одним взглядом превратила его в камень. Но, что уж кривить душой, Малфой не мог выкинуть из головы все, что случилось. Он должен хотя бы попробовать отыскать Драко, которым он никогда не стремился и не осмеливался быть. И ту Грейнджер, чей образ никак не оставлял его в покое, вынуждая раз за разом присматриваться к настоящей Гермионе в поисках хотя бы косвенной, слабой связи. Он нашел Грейнджер, где и всегда. Вопреки негласному обоюдному соглашению не нарушать тишину, Малфой прервал молчание, как только занял свое уже привычное место. — Что это? — спросил он, указывая на подшивку документов на коленях Гермионы. Она, немного подумав над ответом, перелистнула очередную страницу. На колдографии была изображена миниатюрная резная шкатулка. — Пытаюсь разобраться, как это работает. — Какой в этом теперь смысл? — Из-за нее мы здесь. — Мы здесь не из-за этого, — Драко постучал пальцам по изображению, — мы здесь по вине идиота, который вообразил, что неизвестный артефакт — отличная емкость для мятных леденцов. — Он и сам стал жертвой свой легкомысленности, — мягко возразила Гермиона, — и спит до сих пор. — Как я и сказал — идиот. — Мистер... — Грейнджер слегка нахмурилась, — не помню, как его. Такой же пострадавший, как и мы. Он не знал, что шкатулка проклята. Малфой вскинул бровь, одарив Гермиону ехидным взглядом. — Однако! — хмыкнул он. — Они назвали это проклятием? Грейнджер вместо ответа только пожала плечами. Только Малфой мог найти в этом повод для веселья. Хотя, стоит признать, ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы не ответить на его шутливый озорной взгляд. И не факт, что у нее получилось — ведь Драко вдруг улыбнулся ей так, как настоящий Малфой не улыбался никогда. Зато так часто делал кто-то, очень похожий на него. — Грейнджер, — Малфой кашлянул, прерывая затянувшуюся паузу, — Гермиона. Она удивленно вскинула брови. Драко нервничал. Вот напасть — почему она это знает? Ведь никому и в голову не придет — что Малфой-младший начинает поправлять все, что только может быть поправлено, и разглаживать сто и еще одну несуществующую складочку в моменты наибольшего душевного волнения. Почему-то это сейчас казалось забавным. Словно она вновь перенеслась туда, где Малфой был не главным школьным врагом, а кем-то очень знакомым и совсем не чужим. — Малфой, Драко, — не удержалась Гермиона, произнося его имя тем же официальным тоном, что и он секундами ранее. Драко чуть помедлил, всматриваясь в ее лицо. — Меня сегодня выписывают. Они оба замерли, глядя на воробьев, которые, плескаясь в фонтане, подняли в воздух целый рой брызг. Ни один, ни другой, судя по всему, не видели птичьего веселья, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Драко думал о том, что он оправдает звание труса и ничтожества в полной мере, если сегодня уйдет, оставив все это позади. Выйдет за порог больницы и шагнет в привычное и обыденное “завтра”, где не будет ни следа от проклятия (любого из них), от Грейнджер, от другого себя. Но осмелься он ступить в это “завтра” за руку с маглорожденной Гермионой — даже Мерлин не представляет масштабы бури, что разразится в его семье. И стоит ли эта игра свеч — ни он, ни Грейнджер не знают наверняка. — Ты обещала выпить со мной кофе, — отважился Драко, — в параллельной вселенной, помнишь? Он вопросительно посмотрел на Гермиону, во взгляде которой читалось замешательство и смятение. — Раз уж мы действительно оказались в другом мире, — Малфой щелкнул пальцами, сопроводив свои слова легкой полуулыбкой, — ты ведь не откажешься от своих слов? Грейнджер невольно залюбовалась им. Как Драко удавалось оставаться таким обаятельным засранцем в совершенно сумасшедших условиях — уму непостижимо. А она, должно быть, сошла с ума, если находит Малфоя обаятельным. И видит в нем черты того, по кому до сих пор так глупо скучает. Ее друзья, коллеги. Ее круг общения ее не поймет. Как она, Гермиона Грейнджер, могла заинтересоваться таким, как он. Как она вообще позволила приблизиться к себе. Несостоявшемуся горе-убийце, бывшему Пожирателю. Тому, кто долгие годы, кроме заносчивости и верности псевдо-идеалам своей семьи не являл собой больше ни-че-го. Сколько косых взглядов и упреков придется ей вынести от родных людей. И сколько оскорблений и унижений принесет с собой его семья. Мерлин, если бы только знать, что это стоит того. Что столкновение двух разных миров, двух разных жизней, заведомо не обречено на провал. Должно быть, в ее взгляде куда-то в пустоту отразились колебание и сомнение, потому что Драко вдруг легко дотронулся рукой до ее плеча, заставляя сконцентрировать внимание на себе. — Мы никогда не узнаем, пока не попробуем, — Малфой старался, чтобы голос звучал уверенно и спокойно. Хотя, черт возьми, его внутренности уже минут десять выплясывали кадриль. И все же Драко понял, что если отступится, не рискнет — один Мерлин знает сколько лет своей жизни он проведет в воспоминаниях, анализируя случившееся и утешая себя невозможностью иного исхода. — Я подумаю, — вдруг, улыбнувшись, выдохнула Гермиона и, поймав вопросительный взгляд, добавила: — Я подумаю, стоит ли мне принять твое приглашение выпить кофе. Малфой элегантно смахнул с плеча невидимую пылинку. — Ты согласишься. — Когда-то я это уже слышала, — отвернувшись, сказала Гермиона, сдерживая непрошенную улыбку. — Когда-то я это уже говорил, — парировал он, излучая триумф и уверенность, — и мы оба знаем, что я был прав. Гермиона отвела взгляд, сосредоточенно рассматривая что-то в противоположной от Малфоя стороне. Может, Драко и не знал Грейнджер от и до, но на его стороне был загадочный артефакт с таинственной силой, что так бесцеремонно столкнула двух людей, перевернув их жизни с ног на голову. И сейчас ему вовсе не нужно было смотреть на ее лицо, чтобы понять: Гермиона старательно прячет ту самую, знакомую ему улыбку. А она, в свою очередь, могла поклясться, что с его губ не сходит самодовольная, мерзкая, отвратительная малфоевская ухмылка. Ради которой она готова была пройти еще через сотню проклятых шкатулок.