Гордая птичка воробышек

Потом

Я просыпаюсь от сумасшедшего запаха кофе, витающего в комнате, и тонкого аромата ванили. Не открывая глаз, втягиваю в себя приятные благовония, медленно выплывая из объятий Морфея, и мурчу, потягиваясь, сонной кошкой:
– Ммм… Полцарства за кофе. Какой аромат!
– Только если к царству прилагается рука прекрасной дамы.
– Я согласна, мой герой. Ой, – распахиваю глаза навстречу голосу. – Люков, это что, я сейчас вслух сказала, да?
Он отпускает смешок и подходит к кровати. Останавливается в шаге, негромко приветствуя:
– Доброе утро, Воробышек. Вслух. Надеюсь, ты была искренна, как никогда, иначе герою придется не просто: дамы сердца сегодня такие вероломные, а у него, может быть, чувства и никакого желания разбойничать на дорогах.
Он свеж и умыт, и, в отличие от меня, дал толк своим волосам. Снова одет в привычные свитер и джинсы. Даже часы – и те вновь на нем. Стоит, сунув руку в карман брюк, в другую взяв чашку парующего кофе, и смотрит на меня.
– Ох! – я отрываю голову от подушки и сажусь, прижав пальцы к глазам, радуясь, что решилась смыть с себя перед сном всю косметику. Во сне полотенце перекрутилось, и я в последний момент успеваю натянуть на грудь одеяло. – Я что, бессовестно проспала, да? – поднимаю к парню встревоженное лицо. – Илья, который сейчас час?
– Все нормально, Воробышек. Половина десятого. Не хотелось тебя будить.
– Сколько?! Ничего себе! – я спрыгиваю с кровати и прячу руки под пуховое одеяло, заворачиваюсь в него, стащив следом, до подбородка. – Вот соня! Ты же до сих пор здесь из-за меня! А я… – растерянно оглядываю комнату, щуря глаза, не представляя куда бежать, – я не помню, где мои вещи. И сумочка. Кажется, в ней были очки…
Люков смеется, сначала тихо, а потом все громче. Мне нравится его смех – глубокий, с рокочущими нотками, очень мужской, и я невольно любуюсь парнем, отвечая на смех несмелой улыбкой.
Определенно, его не смущает память о вчерашнем поцелуе, он, как всегда, уверен и спокоен, и я с облегчением выдыхаю, прогоняя затаившееся в груди смущение. Что ж, так даже лучше: пережил и забыл. Главное, чтобы не задался вопросом: почему Воробышек проснулась на его подушке.
– Что? Почему ты смеешься, Илья? Я что, похожа на украшенного перьями Чингачгука?
– Нет, птичка. Ты похожа на взъерошенного снеговика, толстого и мягкого.
– А-а, – я убираю со щеки непослушный локон и вновь опускаюсь на кровать, признавая громким вздохом правоту парня: – Точно. А еще голодного. Но это все твой потрясающий кофе виноват и зимнее утро.
– Держи, снеговик, согрейся. На столе круассаны от Донга, сейчас попробую отыскать твою сумку. Думаю, она найдется в соседней комнате. А вещи – в ванной: кое-кто ужасно пугливый оставил их там перед сном.
Я освобождаю руки из-под одеяла и касаюсь пальцев Ильи, принимая от него горячую чашку.
– Это мне, да? – от удивления распахиваю глаза, не зная, что меня обжигает больше – нагретый фарфор или прикосновение мужских пальцев. – Ох, ничего же себе!
– Тебе. Подумал, что ты не захочешь спускаться вниз. И чему ты так удивляешься, Воробышек?
– Ммм… не скажу, – я подношу чашку к губам, отпиваю глоток густого черного напитка и блаженно жмурюсь. – Вкусно! Это самый лучший кофе на свете! Спасибо, Илья.
Уголок рта Люкова весело вздергивается вверх.
– Пожалуйста. Думаю, ты не далека от истины. И все-таки, чему?
Вот же упрямый, ну как тут признаться?
– Не-а… не проси…
– Воробышек, доиграешься, – он снимает со стола небольшой поднос, где лежит пара толстобоких круассанов, и ставит мне на колени. Приседает передо мной на корточки, упирая руки в кровать, по обе стороны от моих ног, скользит по лицу карим взглядом. – Признавайся. Чувствую, мне просто жизненно необходимо это знать.
– Ну, ладно, Люков, – сдаюсь я, с улыбкой принимая его игру. Нам действительно нужно ослабить глубоко спрятанный, но все еще натянутый между нами нерв, так почему не шуткой? – Просто подумала, что ты был прав, и мне действительно повезло, и я теперь знаю, чем ты берешь девчонок. Всего одна совместно проведенная ночь, а ты уже такой… располагающий. Это так при… Это так…
«Приятно» – хочу я сказать, но не договариваю. Потому что внезапно нахожу взглядом твердые губы, в полуметре от себя, и немею на вздохе, прикипев к ним взглядом. Разом вспомнив, с каким желанием и жаждой они касались меня всего несколько часов назад, и насколько обманчива оказалась их жесткость. Насколько смелой и требовательной рука…
Люков тоже молчит, смяв в кулаках простынь. Опустившись с корточек на колени, смотрит, не отрываясь, в мое лицо, под колючим взглядом медленно заливающееся румянцем.
Какая же ты дура, Женька! Так легко поймалась. Скажи хоть что-нибудь. Не молчи! Иначе он примет твой взгляд за приглашение, и тогда… Тогда ты не устоишь и пропадешь. Потому что все закончится очень быстро.
– Я… Извини, – я отворачиваюсь первой, опустив глаза, трусливо разрывая нашу молчаливую связь. – Глупости говорю, не слушай меня.
И не смотри. Я и так уже еле дышу в шаге от тебя. Пожалуйста!
Он медленно встает и вдруг находит пальцами мой подбородок. Проводит по губам большим пальцем, поднимая вверх лицо, заставляя взглянуть на него:
– Не буду, Воробышек. Не буду. Но ты ошибаешься. То, чем я беру девчонок, – это просто секс, иногда на один вечер, иногда на два. Приятный физиологический акт для двоих, не более. К совместно проведенной ночи и кофе он не имеет никакого отношения.
Люков отпускает меня и идет к двери. Взявшись за ручку, бросает через плечо, так больше и не обернувшись:
– Завтракай и одевайся. На кресле теплый свитер – надень поверх платья. Сейчас принесу тебе сумку и туфли, а после подожду внизу. Иначе, чувствую, договоримся мы с тобой, Воробышек.