На голову опустилась рука. Ни мягкая, ни грубая, ни тяжелая и ни легкая – никакая. Джин попытался открыть глаза, но веки прибило камнями. В висках болезненно отдавался пульс, сердце стучало на пару десятков быстрее положенного. Чья-то рука невесомо гладила волосы.
– Скоро пройдет, потерпи немного.
Джин замер. Под щекой чувствовалась собственная ладонь, под ладонью – смятое одеяло. Когда он засыпал, все было по-другому. Все совсем было по-другому.
Джин попытался подняться, но голову только закружило и зашатало. В уши резко хлынул океан, непомерный и тяжелый. Заполнил слуховой проход, надломил барабанную перепонку и добрался до самого нерва. Золотистые, красные и синие рыбки пришли вместе с ним. Все шумело, било прибоем в затылок, перекрикивало друг друга на все лады, и нестерпимо захотелось кричать от внезапно нахлынувшей боли в ушах. Джин зажал рот ладонью, прокусил до первой капельки крови губу и, не выдержав, сдавленно взвыл.
– Еще чуть-чуть, Джини, совсем чуть-чуть, – пальцы соскользнули с прядей на край плеча.
Он знает его. Этот голос, и эти руки, и прикосновения. Но определенно не понимает, откуда они здесь взялись. На Джина разом навалилась усталость. Все настолько запуталось и перемешалось, что проще всего казалось просто стереть эту жизнь и не начинать новую.
Джин чертовски устал. От боли, отчаянья и бессонниц, но больше всего – от самого себя. В прошлом он думал, что единственный, кто нужен человеку – никто иной, как сам этот человек. Что пока у тебя есть ты, все в порядке. Он так рвался обрести настоящего себя, что сам не заметил, как вычеркнул из своей жизни всех остальных. И Джин нашел не себя, а глухое одиночество, ведь никто больше не стучал в его окно, спрашивая, в порядке ли он. Когда он понял это, было совсем уже поздно. Его мир потерял звуки, а он потерял мир.
Но сейчас кто-то стучал ботинками по коридору, взад-вперед, чьи-то незнакомые голоса переговаривались между собой о чем-то тихо за дверью, за окном щебетали птицы. Джин медленно разомкнул веки, и комната встретила его своей новизной. Другими были кресла, стол, белый тюль, ваза с цветами, стопка потрепанных книг на диване, и сам он был уже не таким. Нет, не новым, просто другим каким-то. Впервые в жизни ему пришло в голову, что «другой» – это не обязательно плохо.
– Уже лучше, да?
Джин повернулся. Медленно, словно до конца не мог решить, готов ли он увидеть его. Но Джун улыбался ему своей улыбкой, так искренне и тепло, что сомнения разом пустились по ветру. Джин скучал, каждый день скучал и хотел вернуться, плюнуть на все, перечеркнуть все предрассудки, и просто вернуться. Но решимость осталась там, в точке «А» с его уходом и брошенным в почтовый ящик ключом. Кто же знал, что она имела лимит.
– Сейчас, конечно, еще рано, но вечером уже можно будет, – затараторил Намджун, но наткнувшись на непонимающий взгляд Джина, сбавил обороты, – домой. Поедем домой?
Домой.
Такое родное и теплое. Он так давно не разрешал себе думать об этом, не мог больше даже мечтать, а все оказалось так просто.
Одно короткое «Поедем домой?» и ком застревает у Джина в горле, а океан пускает свои тонкие реки к глазам. Ему так много хочется сказать ему, но с выдохом вырывается только тихое:
– Я так хотел тебя увидеть..
– Я знаю, знаю, – садится Джун на край кровати и прячет собственный шепот в темных прядях чужих волос, – прости, что никак не мог найти тебя. Ты так далеко от меня убежал.
– Прости.. я был таким дураком.. таким идиотом, – сквозь слезы роняет Джин.
– Все хорошо, теперь все хорошо, – не понятно, кого больше успокаивает Намджун, но по спине гладит Джина, аккуратно и очень нежно.
– Но как ты нашел меня? – через какое-то время спрашивает Джин, вытирая рукавом мокрые щеки.
– Долгая история, расскажу как-нибудь потом. Просто есть люди, которых не сразу удается заметить, но они всегда оказываются рядом, когда нам больше всего нужна чья-то помощь.
– Ммм, – тянет Сокджин, но обрывает мысль на середине. Он потом все обдумает, потом соединит все логические цепочки и связи, а пока хочется простого человеческого тепла и снять со стены давно надоевшую карту.
