В степи завывали ветра, сгибая ветром концы безутешной травы. Моросил дождь, едкий и грязный, чёрными каплями стекая по таким же рукам.
Другой жизни они не видели и не знали, как может быть иначе.
До экватора — непреодолимый океан и такое же количество денег. Их дом здесь, в этом полуразвалившемся обществе, где всё решается через кровь. Снег сходил долго и наконец-то исчез вовсе, и всем открылся еще более жалостный вид: разрушенные дома, разрушенные машины, разрушенный мир на фоне неба, по которому черными тучами расползлись трещины.
В каждом таком доме ютятся люди, всеми брошенные и обездоленные, вечно кочующие от одного места к другому небольшими стайками. Они пытаются как-то жить и смотреть проще: не разваленная груда камней, а новое место для раскопки металлолома, не смерть, а уход в лучший мир. Пытаются отвоевать своё счастье у более сильных и свирепых, у которых шансов изначально больше, пытаются взрастить детей и накопить денег. Но всё, что они встречают — глухая степь, плачущая и свирепая, которая заберет твою жизнь не раздумывая.
Лей тоже встречала её, лицом к лицу, в лоб, с ножом в руке и огнестрельным оружием в другой, но, к сожалению, степь не покоряется выстрелами в небо. Уж тем более отрезанием пальцев тем же ножом.
Она была из тех, кто пережил зиму с самого её основания — десять лет. Десять жестоких и голодных лет, наводящих ужас, отчаяние и страх. Многие не смогли выжить, приспособиться, с м и р и т ь с я. С потерей сына, матери, всей семьи, всего того, что было дорого. С потерей самих себя.
Одни вешались, другие уходили к волкам или отдавались в объятья холодному ветру. Ещё вчера у тебя было всё, всё, что ты так кропотливо строил и уже завтра от этого остается груда камней и обломки надежд. Многие говорят про те времена, что дети их были взращены кровью. Кровью и страхом.
Лей передавала телеграммы, ездила туда-сюда, а в итоге осталась под покровом какого-то бункера с мертвецами, потому что сил уже не было, а куда идти — не ясно. Что будет завтра и что было вчера застилалось мутной пеленой горечи, и развеять её ничем нельзя, только пытаться взглядываться.
В этом же бункере были какие-то выжившие и Она. Какое её имя Лей уже и не вспомнит, да и не нужно. Там они сидели большой кучкой, окруженные трупами, и жить не хотелось уж совсем, да вот как-то не срослось со смертью. Лей была не из тех, кто живет так долго, чтобы помереть и исчезнуть без следа.
И вот зима кончилась, и вроде бы всё хорошо, а вот только лучше не становится. Сзади огромная пустошь, впереди суровая степь, а здесь, по середине, между двумя мирами, небом и землей они, борющиеся и хватающиеся за жизнь с последними силами.
Лей не была рассказчиком, и сейчас, сидя в окружении этих людей под каким-то навесом, что спасает от чёрного дождя, ей остается только как слушать. Слушать рассказы о той, далёкой и прекрасной жизни, что была доступна всем. Лей сразу приходили на ум друзья, и тот далекий телевизор, и интернет, и на глаза наворачивались слёзы — всё это потеряно, всё это оставлено. Та загадочная девушка из воспоминаний едкими обрывками появляется на чёрно-белых улицах, и догнать её уже Лей и не пыталась и не стремилась. Лей лежит посреди улицы, избитая и подавленная, свернувшись калачиком, да вот слёзы высохли. Хочется пить и встать, пойти дальше и найти новый портфель, перезагрузиться и начать игру заново, да вот боль в середине желудка мешает. Всё, что остается — морщиться от черных капель, стекающих по лицу.
И что дальше?
