Цветы и ягоды

Лаванда с чердака

Дисклэймер: Все принадлежит Роулинг, кроме того, что принадлежит Чепраске

Мой день беспутен и нелеп:
У нищего прошу на хлеб,
Богатому даю на бедность,

В иголку продеваю — луч,
Грабителю вручаю — ключ,
Белилами румяню бледность.

Мне нищий хлеба не дает,
Богатый денег не берет,
Луч не вдевается в иголку,

Грабитель входит без ключа,
А дура плачет в три ручья —
Над днем без славы и без толку.

М.И.Цветаева


Страхи Лаванды Браун составляли небольшую, но хорошо вооруженную армию со своими полковниками и рядовыми. Лаванда узнала об этом из одной популярной книжки по психологии, где подробно перечислялись всевозможные фобии с красивыми греческими названиями, похожими на женские имена. Раньше Браун не отдавала себе отчета в том, что боится высоты, глубины, темноты, чересчур замкнутых и слишком открытых пространств, крови, острых предметов, навязчивых шумов, малознакомых мужчин и хорошо знакомых женщин, а также всего, что рычит, пищит, шипит, ползает, стрекочет и имеет больше, чем четыре лапки.
Но кое-что автор книги упустил. Он был магглом и не включил в свой список главную Лавандину фобию – страх перед оборотнями. Этот страх царил над всеми остальными, налагая на жизнь Лаванды неудобоносимые бремена, как иногда с горечью говорила сама Браун. Он не позволял ей выходить на улицу позже десяти часов вечера - если бы кто-то решил устроить в ее доме ночной поджог, Лаванде оставалось бы только печально махать полотенцем в окне. Да что там десять - уже в девять сорок пять за каждым кустом ей мерещились оборотни, которые в маленьком и провинциальном Норд-Брейвери были такой же несусветной диковинкой, как луковицы гладиолусов, сорт «Огненная феерия».

Кстати, шел дождь. Закончив перебирать в памяти свои многочисленные страхи, Лаванда сунула нос в надушенный сиреневый шарфик и с тоской подумала, что жизнь ее тоже сиреневая, надушенная и совершенно бестолковая, как такой вот шарфик, который абсолютно не грел, хотя именно для этого Браун навертела его на шею.
Она, жизнь наполовину состояла из неприятностей – на ту половину, которую еще не оккупировали страхи. И если страхи были грозными, пугающими призраками, наподобие Кровавого Барона, то неприятности напоминали стаю маленьких, разрушительных Пивзов, которые никак не хотели оставить Браун в покое.
Были ли вы свидетелями той назидательной картины, когда разнаряженное, созданное для легкомысленного счастья создание мучилось над выбоиной в тротуаре, которой заботливое Провидение в течение десятилетий дождями и бурями придало форму и глубину, идеально соответствующие каблуку несчастной девушки? Неужели вы не сделали пару снимков, когда другая девушка, ничем не уступающая первой по красоте и нравственным качествам, одурев от ответственности и изгибая шею под немыслимыми углами, пыталась припарковать свою машину с минимальными потерями? Виждь и внемли! Перед вами Лаванда или одна из ее многострадальных сестер. На счастье Браун, автомобилей в ее мире не было, и колдоаппараты весили достаточно много, чтобы их не таскал кто попало.
Мелкие неприятности доставляли Лаванде большое огорчение, ведь она, сколько себя помнила, всегда тянулась к чему-то огромному и светлому, чего сама не могла назвать. Даже на детских рисунках маленькая Лавви изображала себя не в платье принцессы, а в костюме супергероя. На вопрос, чем она будет заниматься, когда вырастет, она неизменно отвечала: "Деяниями". Лаванда почерпнула это слово из семейной Библии и решила, что масштаб меньше ей просто не подходит.
И были ведь, были неплохие шансы! Пока существовал Отряд Дамблдора, Лаванда и ее друзья так весело боролись со злом, учили эффектные заклинания, произносили много умных, хороших речей. И Лаванда понадеялась, что все как-нибудь сойдет на голубом глазу. Но ее наивные надежды рухнули, когда в воздухе затрещали заклятья куда более серьезные, закапала кровь и все вдруг резко начали умирать. А саму Лаванду смял огромный и жуткий оборотень, и она даже не успела применить полученные навыки. Ни применить, ни просто вспомнить.
Потом была какая-то прореха в памяти, а сразу за прорехой уже начиналась больница, где Лаванду долго зашивали, зашивали, а потом выдергивали нитки, выдергивали... Время между двумя этими болезненными процедурами слиплось в один бесформенный комок.
Когда Лаванду наконец-то выпустили, побледневшую, похудевшую и павшую духом, дома ее уже ждали три газеты, два журнала и даже один экземпляр нового издания «Всемирной истории магии» - прямо к порогу прислали, сердобольные. Везде было написано одно и то же: Гарри Поттер - молодец, Невилл Лонгботтом – огурец, профессор Снейп тоже ничего себе. А про Лаванду ни полстрочки.
Обида и желание утереть нос тем, кто ее недооценивает, заставили Браун, несмотря на легкое головокружение, в тот же день нагладить свою самую строгую черную юбку, надеть ее и в таком виде заявиться в Аврорат с просьбой взять ее, Лаванду Браун, на службу: бороться со злом, говорить хорошие, умные речи, углублять и расширять свою геройскую деятельность. Она так прямо все это и выложила, стоя посреди большого кабинета и глядя на двух, нет, трех растерянных авроров и добрый десяток курсантов, среди которых мелькали лица Томаса, Уизли, Поттера – у-у-у, дело – труба.
Авроров не убедила ни ее юбка, ни карие, умные, как у собаки глаза, ни даже вязь героических шрамов у нее на плече. Они смекнули, что у Браун непорядок с головой и послали ее понаблюдаться в териантропологическом диспансере. В общем, послали.
Лаванда немножко поревела, высморкалась, съела пару бисквитов и пришла к выводу, что авроры, как ни крути, правы и наведаться в диспансер ей действительно надо - залатать дыры на костюме супергероя. Это была ее первая разумная мысль после выписки из больницы. С этого момента, пожалуй, и началось выздоровление.

Лаванда стала частью Первой Смены доктора Вэнди, группы из семи разнополых и разновозрастных пациентов, которых болезнь, совместные процедуры и горькие лекарства на основе аконита сплотили теснее, чем любую команду по квиддичу. У них была собственная скамейка, где они сидели рядком, выделяясь среди прочих посетителей своим опытным видом, коллективно разгадывали кроссворды, смеялись над пародиями Билла, щекотали маленького Тедди, ели печенье Лаванды, сыр Схоластики, пышки миссис Риз и запивали все это дело кофе из личного кофейника доктора Вэнди. Оборотней среди них не было, так, от «Профилактики» до «Группы риска-А». Правда, у миссис Риз шерсть за ушами росла, но это из-за гормонов, чтоб им пусто.
Окончив свой профилактический курс, залеченная и перелеченная Лаванда, которой до смерти надоел больничный запах, решила наконец начать новую жизнь. С чистого листа. На этом чистом листе она аккуратно вывела свое имя и фамилию, а над пунктом "Место работы" призадумалась. Надо было постараться и больше не вытворять глупостей. Лаванде по-прежнему хотелось созидать, творить добро, приносить миру пользу, однако такие благородные профессии, как колдомедик, преподаватель в Хогвартсе или проектировщик жилых зданий, казались Браун слишком уж значительными. В них маленькая, глупая Лаванда утонула бы, как муха в киселе, вдобавок испортив весь кисель одним махом. Волевым усилием Браун отказалась от этих пленительных перспектив и развернула газету «Работа для Вас».
Работа лично для нее нашлась прямо на первой странице. «Свадебному салону «Белая фея» требуется мастер-флорист для оформления букетов, бутоньерок, а также украшения свадебного зала. Писать на имя мадам Оливье, Норд-Брейвери, Колвилл-стрит». Ну что за прелесть было это объявление: свадебный салон, белые феи да еще хорошенькая виньеточка вокруг! Оно так сильно впечатлило Лаванду, что та немедленно записалась на двухмесячные курсы по флористике и очень скоро грохнула чемоданами о пол своей новой квартиры в Норд-Брейвери – благо нанять жилье там было дешевле, чем в Лондоне, не говоря уже о полном отсутствии оборотней.
Работа флориста в свадебном салоне при ближайшем рассмотрении оказалась делом, безусловно, творческим, но уж больно однообразным – все хотели примерно одного и того же. Ловкость, аккуратность и быстрота ценились куда выше богатой фантазии, цветы – это хрупкая штука, которая быстро вянет и легко портится в неумелых руках, а клиентки хотят получить свой заказ точно в срок, безукоризненно выполненным и первозданно свежим. У старательной Лаванды получалось неплохо, хотя и несколько тривиально. Слова «тривиально» Браун не знала, но что-то подобное приходило ей в голову, когда она собирала букет невесты и ловила себя на мысли, что уже делала точно такой же для Сэсси Принс, а чуть раньше – для Ребекки Лу.
Конечно, эту работу нельзя было назвать карьерой – ни с большой буквы, ни с маленькой. Но она вполне удовлетворяла горячее Лавандино желание делать людей счастливыми – а видели бы вы, какими счастливыми становятся молодые, обрученные девушки в окружении цветов!
К тому же, Лаванда могла наслаждаться своей маленькой независимостью, содержать маленькую квартирку и позволять себе маленькие – ма-аленькие излишества. Поставщиком излишеств для нее был некий Буч, пронырливый малый, который мог бы запросто притвориться Наземникусом Флетчером безо всякого Оборотного зелья. Он промышлял тем, что доставал для кого угодно что угодно, от радужных перьев для письма до звезды с неба. Лаванда покупала у него дезодорант в аэрозоле, тушь для ресниц с подкручивающей щеточкой, жевательную резинку со вкусом лесных ягод, растворимый кофе и губки, придающие обуви блеск. Маггловский мир нравился Лаванде своим вниманием к мелочам женской жизни. Маги, хоть и обладали неограниченным запасом заклинаний, многие из которых могли бы разрушить до основания маленький городок, вроде Норд-Брэйвери, но так и не сподобились изобрести хотя бы капроновые колготки, а чулки на подвязках – это, знаете ли, только на неприличных открытках красиво, на самом деле ноги в них чешутся и мерзнут. Мало того, достать нужные вещи у более догадливых магглов оказалось непростой задачей: в магических магазинах эти товары не продавались, а самой отправляться за ними в чужой мир было как-то боязно. Вот для таких-то целей и существовал Буч. Он сноровисто перемещался по всей Великобритании – магической и маггловской – и дарил людям счастье в виде конфет «Друбблс» и пакетов с пластиковыми ручками.
Именно Буча ждала Лаванда, сидя на скамейке в Большом парке и неуклонно промокая под мелким дождем, от которого не спасал ни сиреневый шарфик, ни тонкая мантия, ни даже сертификат об окончании двухмесячных курсов по флористике в целлофановой папочке.

Браун взглянула на свои наручные часики, полезла в сумку и, немного пошуршав, добыла оттуда два шоколадных квадратика. Шоколадку ей сегодня подарил один молодой супруг в благодарность за хорошо организованную свадьбу. Ясное дело, приятные сюрпризы получили все работники салона, и мадам Оливье наверняка досталось что-то подороже, чем сладкая плитка. С другой стороны, на толстую, усатую мадам мистер Гринберг никогда бы не посмотрел так, как на Лаванду. Сердце у нее мгновенно растаяло, как подаренный шоколад, хотя она и понимала, что надеяться на продолжение глупо и даже аморально, ведь мистер Гринберг совсем недавно женился и, кажется, счастливо.
В любви Лаванде категорически не везло. Так уж с самого начала повелось, и напрасно она старалась переломить эту грустную тенденцию.
А ведь она была очень симпатичной, Лаванда Браун, весьма. Высокая, тонкая, полупрозрачная девушка-тайна, похожая на фарфоровую коллекционную куклу. Такой Лаванде хотелось бы быть, но, увы, природа создала ее похожей скорее на тех практичных, миленьких, курносых куколок, сделанных из прочного целлулоида здорового телесного цвета с румянцем в нужных местах. Их дарят пяти-семилетним девочкам, чтобы будущие матери учились: именно так должны выглядеть хорошо развитые, ухоженные дети, прежде чем переходный возраст превратит их в тонкошеих дев, склонных к истерикам. Именно так выглядела и Лаванда, хотя уже перешагнула страшный порог в двадцать один год. Она была симпатичной в натуральном виде (читай, пуховка плюс карандаш для глаз), или смазливой, как говорил Дин Томас - грубо, но, в целом, положительно. Флакон осветляющего шампуня, купленный у Буча, и плойку – из того же источника – Лаванда, как положено, хранила в темном и сухом месте, подальше от любопытных глаз. Не такое уж это страшное жульничество, пусть думают, что Лавандина красота настоящая от макушки до пяток.
Но личная жизнь не клеилась. Не клеилась, и все тут. Возможно, весь секрет состоял в том, что Лавандина голова была начинена идеалами, как булочка - взбитыми сливками. Всякому молодому, здоровому мужчине сладких поцелуйчиков и совместного распития коктейлей из одного бокала маловато для полного счастья. Однако стоило Лаванде раскрыть рот и выдать что-нибудь из арсенала бабушки Мэйзи, что-нибудь про девичью честь и свадьбу, как кавалеры отпадали от нее, словно спелые груши. С той лишь разницей, что груши не имеют обыкновения смеяться и обидно язвить. После каждой такой маленькой трагедии Лаванда долго кисла в злых слезах, кляла весь мужской род на корню и рвала на мелкие-мелкие кусочки колдографию подлеца – если таковая уже успевала завестись в ее квартире. Бабулино фото Лаванда... нет, конечно, не рвала, но отворачивала лицом к стенке – от обиды за ввоспитанную в нее валлийскую принципиальность.
Потом очередной галантный кавалер предлагал ей донести до дома тяжелые пакеты, и история повторялась сначала. Но вскоре и такие истории стали случаться все реже: в Норд-Брейвери было не так много молодых, здоровых и при этом свободных мужчин, лично Лаванда ежедневно прикладывала руку к их превращению в женатых джентльменов. Молва же распространялась очень быстро. И что это была за молва, Браун очень хорошо знала. Они и сегодня слышала в зеленной лавке, как мистер Сомс сказал мисс Пейшен, что цветочница Браун с виду такая вертихвостка, а на самом деле недотрога и ханжа. Как будто Лаванда была глухой или не стояла со своей авоськой в трёх футах от него! Ей так хотелось затолкать мистеру Сомсу в рот только что купленный цуккини, и она непременно бы это сделала, если бы не планировала овощное рагу на ужин, а без цуккини, известное дело, рагу не рагу.

В конце аллеи показался Буч. Кому бы еще идти в парк в такую погоду, когда все пять скамеек вокруг фонтана оставались незанятыми, кроме той, где сидела Лаванда.

- Ну и денек, мисс Лавви! – Буч провел рукой по своим волосам, зализанным, как у танцора аргентинского танго, чем-то скользким, так что даже капли на них не удерживались.
- Оставляет желать лучшего, - сухо процитировала Лаванда бабушку Мэйзи.
Ей не нравился Буч, зато нравилось, какие милые картонные коробочки разного размера он подбирает для заказа и как славно и аккуратно укладывает туда вещи – одна к одной.
Она задумчиво приложила упаковку к губам и посмотрела куда-то поверх фонтана.
- Скажи, Буч, только честно: от меня можно потерять голову?

Лаванда играла наверняка. Ей было прекрасно известно, что она нравится Бучу - которому, похоже, нравилось всё, что носит юбку в подлунном мире, включая дрессированных камуфлори. Браун не любила чернявых коротышек с блестящими, жуковатыми глазами, но его симпатия ей все-таки льстила. А сейчас, когда Лаванда хандрила после очередной не своей свадьбы, чья-нибудь симпатия была нужна ей позарез.
Однако Буча даже намеки миловидных, кареглазых девушек не могли отвлечь от по-настоящему любимого дела: пересчета монет. Он долго шевелил губами, двигая серебряные кружочки на ладони, удовлетворенно кивнул, пересыпая их обратно в мешочек, и только потом ответил:
- Вы бы не задавали таких вопросов, мисс Лавви.
- Почему это?
- Ну, как вам объяснить... Вы из тех, от кого убегают все, даже неприятности. Но вы их что-то очень прытко догоняете. Будьте, пожалуйста, умнее.

Только когда Буч скрылся за деревьями, оторопевшая Лаванда отмерла, фыркнула и принялась потрошить коробку. От нее, видите ли, все убегают! Как вам нравится такой комплимент? Больше ни за что она не свяжется с этим Бучем. Нет, вот закажет еще три пары колготок и шоколадку «Fruits&Nuts» - и больше не свяжется.
И только тут Лаванда заметила, что через скамейку от нее кто-то сидит. Очень интересно, откуда взялся этот кто-то, ведь, кажется, только что площадь вокруг фонтана была абсолютно пуста?
Лаванде со своего места не могла как следует разглядеть незнакомца, но для таких случаев у каждой женщины есть скрытые органы бокового и заднего зрения. Через уши было довольно сложно смотреть, и все же Лаванда выяснила, что ее сосед худ и сутул и что у него ужасно всклокоченные черные волосы, а щеки обросли щетиной – впрочем, ей нравились слегка небритые мужчины, было в них что-то соблазнительно-дикарское. Чего не скажешь о нездоровом цвете лица и крупном носе с заметной горбинкой. Под определенным углом зрения незнакомец напоминал профессора Снейпа в юности – а уж профессор Снейп, даже с его нынешним героическим ореолом, никак не подходил на роль принца для Лаванды. Однако ее самолюбие, задетое бессовестным контрабандистом, требовало хоть маленькой компенсации, и Лаванда посмотрела на мужчину чуть более открыто. А уж тот-то таращился вовсю! Правда, перехватив Лавандин взгляд, он как-то неловко замялся, вроде даже покраснел и улыбнулся через силу.
Вдруг Лаванду словно кипятком окатило! Она узнала эту невеселую улыбку и смородиновые глаза. Она видела их миллион раз! Напротив нее сидел Виктор Крам. Хоть Лаванда и не интересовалась квиддичем, Крама узнал бы любой, кто видел бесконечные рекламные постеры, на которых знаменитый спортсмен призывал освежиться популярным лимонадом.
Лаванда помнила Виктора на Турнире Трех Волшебников. Более того, у неё с Крамом случился один очень неприятный эпизод, который она предпочитала не вспоминать. Тогда Лаванда была самым печальным образом влюблена в Седрика Диггори. Заметим в скобках, что тот погиб и тем самым открыл длинную череду её любовных разочарований.
Да дело не в этом! Виктор Крам сидел на скамейке в Большом парке Норд-Брейвери! Какая-то галлюцинация... Лаванда отвернула голову, посмотрела на розовые кусты справа, на кроны деревьев – вверху и на фонтан – перед собой. Фонтан побрызгал ей в лицо водой и немного привел в чувство. Лаванда снова повернулась к незнакомцу. Тот недоуменно и угрюмо пялился на нее, должно быть, не понимая, чего это она вертит головой, а не падает в обморок от счастья, и улыбнулся еще раз, для верности. Лаванда вяло улыбнулась в ответ, совершенно не зная, что ей предпринять.
Ободренный ее улыбкой, Крам оживился и, встав, двинулся к ее скамейке. Пока он шел, Лаванда лихорадочно соображала. Боже всесильный, да откуда же здесь взяться Виктору Краму? Ни родственников, ни друзей у него в Норд-Брейвери нет, об этом бы Браун знала. О матче и речи идти не могло: на единственном квиддичном поле за городом мальчишки кидали друг другу мяч и щипали траву две козы мистера Гибсона.
Была бы Лаванда самолюбивой студенткой, вообразила бы себе невесть что. Скажем, что Крам обратил на нее внимание во время Турнира - как-нибудь поверх Грейнджер, долго томился и вот решил ее разыскать. Но Лаванда покусанная была мудрой женщиной, защищенной от ереси легкомыслия всевозможными фобиями. Она сразу поняла, что никакой это не Крам, а самый настоящий маньяк, который охотится за девушками в сиреневых шарфиках, и не признаться в любви он ей хочет, а изнасиловать и укокошить. Напился Оборотного зелья, чтобы привлекать молоденьких дурочек, падких до знаменитостей. Но Лаванда-то не дурочка, и ее голыми руками не возьмешь.
Браун принялась торопливо засовывать в сумку свои размножившиеся вещи, ругая себя за нетерпеливость: могла бы и дома всё рассмотреть, а теперь просто рук не хватает собрать эту кучу барахла за пять секунд. Прежде чем последний пакетик леденцов от кашля перекочевал в Лавандину сумку, Лохматый сел на скамейку рядом с Браун.
- Дравствуйте, - сказал он, четко произнеся все буквы, кроме первой.
Вблизи Лохматый оказался ужасно высоким. Вдобавок, у него были очень волосатые руки – насколько позволяли видеть рукава мантии. Лаванда представила себе, как эти руки смыкаются на ее шее, и побледнела, словно уже готовилась преклонить голову на атласную подушечку, убранную белыми лилиями.
Ах да, он ее еще и изнасилует! Для полного счастья.
- Узнаете – спросил Лохматый. Вернее, это могло бы быть вопросом, если бы он потрудился придать своему голосу вопросительную интонацию.
- Мня-мня... - Лаванда замялась, нащупывая в сумке волшебную палочку и прикидывая, кого лучше вызвать первыми: авроров или колдомедиков.
Ей прежде не приходилось общаться с маньяками, но она знала, что ни в коем случае нельзя опровергать их болезненные фантазии и доказывать, что они нисколько не похожи ни на Мерлина, ни на Кухулина.

- Виктор Крам. Узнаете? – напирал он, придвигаясь к ней поближе. – Как ваше имя?
- Ну и погодка сегодня, - пробормотала Лаванда, твердо решив направить разговор в какое-то безопасное русло, и отодвинулась подальше.
Лже-Крам насупил брови, собрал лоб в складки и покрутил головой по сторонам.
- Мокро, - наконец резюмировал он, пожав плечами.
Он так раскатисто произносил «р», словно орехи разгрызал. Оборотное зелье, видимо, действительно сильная штука, если даже акцент подделывает в точности.

Жалко, маньякам нельзя бросить палку, а самой тем временем удрать.
- Ваше имя? – Лавандины тактические уловки не смогли сбить Лохматого с толку. Ты смотри, какой упорный!
Она замешкалась, пытаясь придумать какое-нибудь женское имя, но фантазия ей напрочь отказала, и Браун, заглядевшись в гипнотически черные глаза собеседника, вдруг честно выдала:
- Лаванда.
И тут же прикусила язык. Лохматый снова нахмурился, а потом его лицо просветлело, и он зычно расхохотался. Смех, как и голос, у него был басовитый. Просто удивительно, как столько звука вмещалось в его худосочное тело. Разве что в длину укладывалось.
- Лавендер? Лавендер из тента? Помню!

Во время Турнира страдающая от неразделенной любви Браун решила расставить все точки над «и». Она знала, что никогда не решится объясниться с Седриком один на один, поэтому написала большое письмо, красноречиво украшенное сердечками, птичками, ангелочками в таком изобилии, что бумага чуть не размокла от разноцветных чернил. Письмо Лаванда решила подбросить Седрику в рюкзак перед очередным соревнованием, чтобы поддержать его дух. Кажется, это было перед драконами, потому что всех участников собрали в одной палатке, наверное, чтобы они что-нибудь не намухлевали тайком. В палатку постоянно кто-то заходил или выходил оттуда, и у Лаванды разболелись колени, пока она, скорчившись за углом, караулила момент, когда внутри никого не будет. Она скользнула внутрь, взглядом отыскала темно-синий рюкзак Диггори и дрожащими, неловкими руками принялась заталкивать в боковой карман свое послание.
- Какво става? – вдруг прогремело у нее над ухом.
Лаванда, мгновенно почувствовав себя преступницей, извернулась, как гусеница, застигнутая хозяйкой на капустном листе, и жалобно посмотрела снизу вверх. У нее за спиной стоял кто-то очень высокий – так, по крайней мере, казалось Лаванде, сидящей на корточках - со страшными угольными глазами, в синей мантии с красными нашивками.
- Кто вы? – грубовато спросил он. – Что делаете?
- Это ваше? – пролепетала Лаванда. – Ваш рюкзак?
- Спрашиваю, что делаете?
- Я тут... вот, - Браун потащила листок назад, думая про себя, что сесть в такую феерическую калошу могла только она, Лаванда.
Незнакомец прижег ее своими углями и выдернул письмо из ослабевших пальцев. Он окинул взглядом бумажку, разрисованную пронзенными сердцами, растерянно моргнул, раз, другой и отдал обратно.
- Ошиблись, Лавендер... наверное. Это Делакур рюкзак.
Пятясь к выходу из палатки, Лаванда пробормотала что-то совершенно невразумительное и дала стрекача. Только потом, в безопасности гриффиндорской гостиной, она перевела дух и, багровея от стыда, поняла, что, перепутав в полутьме рюкзаки, чуть было не попала в лесбиянки, да еще при самом Викторе Краме. Конец света, даже хуже! Письмо было уничтожено, а Лаванда до конца Турнира старалась без особой нужды не светиться на людях. Ее ужасала мысль о том, что, если Крам кому-нибудь разболтает, Лавандины предпочтения будут обсуждать в трех странах на трех языках. Но, похоже, свой язык Виктор удержал за зубами, потому что на пробные камни, брошенные Лавандой, ни подруги, ни случайные собеседники никак не реагировали.

А маньяк, выходит, знал про этот случай! Откуда, спрашивается? Сердце Лаванды тронуло сомнение. Что если это и вправду Крам? Что если он не собирался ни насиловать ее, ни убивать? Ну слишком уж все сходится! Оборотное зелье, конечно, могло ввести в заблуждение, к тому же, Крама она знала, только по журналам да по газетам, да полминуты личного общения, которое и общением-то не назовешь. Но что-то шептало ей: «Оночень похож на настоящего».

- Так вы действительно Виктор Крам? – недоверчиво переспросила Лаванда.
- Не верите?
- Теперь, кажется, верю, - пробормотала она.
Значит, правда: Виктор Крам сидит на скамейке в Большом парке Норд-Брейвери. Самое время воскликнуть «Ух ты!» и попросить расписаться на обертке от шоколадки. Но нужный момент был уже упущен, и сейчас Лавандино «Ух ты!» прозвучало бы несколько неуместно.

- А что вы здесь... делаете?
- М. Отдыхаю. Устал куидич, - словно иллюстрируя свою усталость, Крам потер глаза ладонью. Лицо у него и вправду было усталым и каким-то темным, не загорелым, а именно темным, будто в его жилах текла черная кровь.
- Понимаю, - сочувственно вздохнула Лаванда, которая за прошедшие два месяца уже во второй раз сталкивалась с убийственным требованием: "Сделайте как у Мэри, но лучше". - А где вы остановились?
- Пока нигде, - ответил Виктор и многозначительно зыркнул на нее.
Лаванда все намеки проигнорировала.
- Есть здесь ресторант? Выпьем вино, поговорим. Приглашаю.
Этой ей во сне присниться не могло. Виктор Крам, некоронованный принц снитчей, который записки, подобные той, что Лаванда накропала Седрику, получал наверное пачками, по двадцать штук в каждой, приглашал ее, мисс Браун, покусанную цветочницу, в ресторан, куда Лаванда заглядывала только для того чтобы поправить прическу – в витрину, конечно, заглядывала, а не в сам ресторан. Ресторан! Слово-то какое, сразу чувствуется, что не английское!
Сердце Лаванды, истосковавшееся по любви, и уязвленное самолюбие, которое жило в районе желчного пузыря, хором ответили: «Да!» Но здравому смыслу, как всегда, что-то не нравилось. Дух бабушки Мэйзи кольнул внучку булавкой в плечо и предупредил: «Не будь дурой и не спеши идти за первым, кто тебя позовет».
Лаванда вздохнула и с некоторым сожалением сказала:
- Извините, мистер Крам, я сегодня очень устала и вряд ли смогу украсить ваш вечер.
И подкрепила свои слова таким небрежным, длинным жестом. Вышло просто шикарно. Героиня любовного романа, у которой Лаванда тиснула эту фразу, показала ей большой палец из своего книжного далека.
Однако на черствого Крама, туго говорившего по-английски, изящные, возвышенные слова не подействовали. Он их, похоже, не расслышал даже, потому что пристально смотрела куда-то Лаванде за спину. Она машинально обернулась. Никого там не было, только дождь сек траву и шуршал по дорожкам.
Крам заметил ее движение и поторопился сделать вид, что ничего особенного не произошло:
- Извините? Не расслышал.

Ну его, этого Виктора Крама, будь он хоть трижды самым известным, ей не хотелось с ним никуда идти, с таким угрюмым, дерганым, каким-то болезненным и вообще подозрительным.
- Нет, я не хочу идти в ресторан. Я хочу домой, - просто и ясно сказала Лаванда, чтобы даже болгарину было понятно. Она сама начинала нервничать.

Крам задумался.
- Далеко ваш дом? Пригласите, – предложил он нежданно-негаданно и так покраснел, что дальше было просто некуда.

Лаванда задохнулась от возмущения:
- Слушайте, ну вы вообще! Это же просто неприлично!
- Что? По-английски так не делают?
-Так делают только дикари. Или маньяки.
При мысли о том, что Виктор Крам может все-таки оказаться маньяком, маленькое стадо мурашек пробежало по Лавандиной спине, от макушки к щиколоткам. Кто их знает, этих звезд?