Нередко история семьи может уходить в далёкое пошлое и таить в себе загадки, которые лучше не раскрывать и не позволять всплыть наружу. Порой это нечто пугающее, порой что-то завораживающее, а иногда просто позорное, чего лучше не знать другим. Да и...
Сегодня приезжала наша мать. По крайней мере, моя, Грегори и Фила. Непонятно было для чего она вообще собирается приехать после стольких лет затишья и фактического обоюдного смирения, что мы не существуем друг для друга.
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
Мы прожили всей семьёй пять лет, прежде чем она уехала, обосновав это тем, что не хочет растрачивать себя на детей. А теперь она возвращается. Одновременно с тетей и дядей Йозепом. Вопросы расселения мы отложили на потом. Дела до этого никому не было, мы были поглощены трауром. Никто не видел никого, кроме себя, все находилсь в своих стиснутых, посеревших мирках, огражденные и абстрагировавшиеся от остальных. Лишь Бертруда с Калиптрой на фоне всего выглядели более позитивно, если так можно сказать. Они задавали темп. Бабушка решила остаться ещё на день, в течение которого будут проведены похороны, после чего улететь обратно. Я тоскливо изучала потолок. Обычно белый, он казался бесцветным, неинтересным, пустым, как всё меня окружающее, окружавшее, жившее, текущее. Все бессмысленное, непробуждающее каких-либо чувств, эмоций, проблесков позитивного настроя и хороших мыслей. Похороны длились около 3 часов. На них я не присутствовала. Просто не могла встать и одеть своё заранее подготовленное платье. Макс заходил проведать меня в один из дней, Фил предпринимал попытки воодушевить меня и выглядел даже несколько ободряющим. Мне даже хотелось поверить ему, дать понять, что у него вышло, что все не так плохо, как кажется. Просто дать ему ту ответную надежду, которую он мне пытается подарить с регулярно выжимаемой улыбкой на лице. Но я смотрела сквозь него и слышала лишь звенящую пустоту.
Бертруда зашла вечером ко мне за час до своего отъезда. Она оставила мне розу и шкатулку на столе, к которой я не притронулась. Через пару минут она вышла. Я осталась одна, и теперь это ощущалось с каким-то грузом, давлением. Комната словно наполнилась чем-то тяжёлым и твёрдым, плотным и незримым, попадавшим в лёгкие и вызвавшим удушье. Будни переходили в выходные, выходные в будни. Минуло две недели. Я стала выходить из транса и наблюдать за изменениями в доме с момента смерти отца. Грегори стал более замкнутым и отчужденным, Макс казался более чем нейтральным и даже обыденно. Фил старался производить вид несокрушимого и сильного. В каких-то моментах ему это удавалось, по крайней мере он не начинал налегать на выпивку и в состоянии полной недееспособности дебошить, как Йозеп, что Элизабет пыталась пресечь, но безуспешно. На Калиптру перешли домашние дела и бизнес, а также мы, в чем Элизабет дружелюбно ей помогала. Следующим шагом был поход в школу. В этом мне помогла Ламборджиния, которая без продыху писала сообщения мне с поддержкой и мотивирующими словами, и Фил, давший непосредственно пинок в направлении к машине.
