XXV

113 3 0
                                    

«Лучшее развлечение от мыслей — работа, — думала Вера Павловна, и думала совершенно справедливо. — Буду проводить целый день в мастерской, пока вылечусь. Это мне поможет».
Она стала проводить целый день в мастерской. В первый день действительно довольно развлеклась от мыслей; во второй только устала, но уж мало отвлеклась от них, в третий и вовсе не отвлеклась. Так прошло с неделю.
Борьба была тяжела. Цвет лица Веры Павловны стал бледен. Но по наружности она была совершенно спокойна, старалась даже казаться веселою, и это даже удавалось ей почти без перерывов. Но если никто не замечал ничего, а бледность приписывали какому-нибудь легкому нездоровью, то ведь не Лопухову же было это думать и не видеть, да ведь он и так знал, ему и смотреть-то было нечего.
— Верочка, — начал он через неделю, — мы с тобою живем, исполняя старое поверье, что сапожник всегда без сапог, платье на портном сидит дурно. Мы учим других жить по нашим экономическим принципам, а сами не думаем устроить по ним свою жизнь. Ведь одно большое хозяйство выгоднее нескольких мелких? Я желал бы применить это правило к нашему хозяйству. Если бы мы стали жить с кем-нибудь, мы и те, кто стал бы с нами жить, стали бы сберегать почти половину своих расходов. Я бы мог вовсе бросить эти проклятые уроки, которые противны мне, — было бы довольно одного жалованья от завода, и отдохнул бы, и занялся бы ученою работою, восстановил бы свою карьеру. Надобно только сходиться с такими людьми, с которыми можно ужиться. Как ты думаешь об этом?
Вера Павловна уж давно смотрела на мужа теми же самыми глазами, подозрительными, разгорающимися от гнева, какими смотрел на него Кирсанов в день теоретического разговора. Когда он кончил, ее лицо пылало.
— Я прошу тебя прекратить этот разговор. Он неуместен.
— Почему же, Верочка? Я говорю только о денежных выгодах. Люди небогатые, как мы с тобою, не могут пренебрегать ими. Моя работа тяжела, часть ее отвратительна для меня.
— Со мною нельзя так говорить, — Вера Павловна встала, — я не позволю говорить с собою темными словами. Осмелься сказать, что ты хотел сказать!
— Я хотел только сказать, Верочка, что, принимая в соображение наши выгоды, нам было бы хорошо...
— Опять! Молчи! Кто дал тебе право опекунствовать надо мною? Я возненавижу тебя! — Она быстро ушла в свою комнату и заперлась.
Это была первая и последняя их ссора.
До позднего вечера Вера Павловна просидела запершись. Потом пошла в комнату мужа.
— Мой милый, я сказала тебе слишком суровые слова. Но не сердись на них. Ты видишь, я борюсь. Вместо того чтобы поддержать меня, ты начал помогать тому, против чего я борюсь, надеясь, — да, надеясь устоять.
— Прости меня, мой друг, за то, что я начал так грубо. Но ведь мы помирились? поговорим.
— О да, помирились, мой милый. Только не действуй против меня. Мне и против себя трудно бороться.
— И напрасно, Верочка. Ты дала себе время рассмотреть свое чувство, ты видишь, что оно серьезнее, чем ты хотела думать вначале. Зачем мучить себя?
— Нет, мой милый, я хочу любить тебя и не хочу, не хочу обижать тебя.
— Друг мой, ты хочешь добра мне. Что ж, ты думаешь, мне приятно или нужно, чтобы ты продолжала мучить себя?
— Мой милый, но ведь ты так любишь меня!
— Конечно, Верочка, очень; об этом что говорить. Но ведь мы с тобою понимаем, что такое любовь. Разве не в том она, что радуешься радости, страдаешь от страданья того, кого любишь? Муча себя, ты будешь мучить меня.
— Так, мой милый; но ведь ты будешь страдать, если я уступлю этому чувству, которое — ах, я не понимаю, зачем оно родилось во мне! я проклинаю его!
— Как оно родилось, зачем оно родилось — это все равно, этого уже нельзя переменить. Теперь остается только один выбор: или чтобы ты страдала и я страдал через это; или чтобы ты перестала страдать, и я также.
— Но, мой милый, я не буду страдать, — это пройдет. Ты увидишь, это пройдет.
— Благодарю тебя за твои усилия. Я ценю их, потому что они показывают в тебе волю исполнять то, что тебе кажется нужно. Но знай, Верочка: они нужны кажутся только для тебя, не для меня. Я смотрю со стороны, мне яснее, чем тебе, твое положение. Я знаю, что это будет бесполезно. Борись, пока достает силы. Но обо мне не думай, что ты обидишь меня. Ведь ты знаешь, как я смотрю на это; знаешь, что мое мнение на это и непоколебимо во мне, и справедливо на самом деле — ведь ты все это знаешь. Разве ты обманешь меня? разве ты перестанешь уважать меня? Можно сказать больше: разве твое расположение ко мне, изменивши характер, ослабеет? Не напротив ли, — не усилится ли оно оттого, что ты не нашла во мне врага? Не жалей меня: моя судьба нисколько не будет жалка оттого, что ты не лишишься через меня счастья. Но довольно. Об этом тяжело много говорить, а тебе слушать еще тяжеле. Только помни, Верочка, что я теперь говорил. Прости, Верочка. Иди к себе думать, а лучше почивать. Не думай обо мне, а думай о себе. Только думая о себе, ты можешь не делать и мне напрасного горя.

Н.Г. Чернышевский "Что делать?"Место, где живут истории. Откройте их для себя