Карнавал Святых

18

Поэтому когда мы с Данте сидели в темноте спиной к спине, совершенно бездвижно, бесшумно, едва дыша, я чувствовала, что в тот момент как никогда была близка к карнавалу. Он был готов начаться вот-вот, но я не знала, что это значило. Я боялась, что могу ошибиться.

Земля вздувалась и опадала под моими ногами, я чувствовала чужие прикосновения на своей коже, проводила рукой по ноге, пытаясь смахнуть невидимых мошек, но их не было.

– Экономь заряд батареи, – говорил мне Данте, когда я вертелась на месте, светя вокруг себя фонариком. – Неизвестно, сколько еще продлится ночь.

«Это обычная ночь, – говорила я в ответ про себя, едва ли успокаиваясь. – Она закончится. Мы вернемся домой».

Верила ли я в то, что это возможно?

– Смотри! – Данте дернул меня за плечо и указал в ту сторону, откуда на нас надвигались сотни, нет, тысячи огней. Маленькие и робкие, они дрожали и парили в темноте, но за ними катились целые огненные шары, перескакивая из стороны в сторону. Прищурившись, я могла разглядеть в них силуэты людей, что жонглировали огнем, глотали его и извергали вовне.

Мы с Данте поднялись на ноги. Стоя у самой обочины дороги, под фонарем, мы не знали, куда бежать и стоило ли. И тогда из толпы огней вырвался карлик. Он очень быстро бежал к нам. Я была уверена: к нам, чувствовала на себе его взгляд. Когда он оказался ближе, я уже могла различить его разноцветную аляпистую одежду Арлекина в тусклом свете фонаря. Карлик остановился посреди дороги, возвел руки над головой, словно бы в молитве. А после – хлопнул в ладоши, и вся дорога озарилась светом миллиона свеч, устилавших ее до самого горизонта.

Карнавальной процессии не было видно конца.

Циркачи, идущие на руках, разрисованные многоликие уродцы – тысячи глаз по всему телу и не разберешь в темноте, бутафория это или чудовищная аномалия, огромные бородатые женщины, едва переваливающие свое громоздкое тело с ноги на ногу, худощавые парни, татуированные под скелетов и зомби, полуголые девушки со змеями, рептилиями, пауками и прочими тварями божьими, они переводили взгляд с меня на Данте, с Данте на меня и заливались смехом. Их смех смешивался со звуками каллиопы, терялся в какофонии звуков, от которой гудела и разрывалась моя голова.

Они пели нечеловеческими голосами, их глаза горели в темноте, как у кошек. Они выпускали адских тварей из своих широких рукавов и штанин, и они бросались ко мне под ноги, высовывая раздвоенные языки.