Удивительный человек

5

Чтобы окончательно понять, что я пробудился, я посмотрел на пол. Застывшая кровь на голом полу и мелкие осколки. Взглянул на стену. Ковер теперь висел намного правей, чем раньше. На его месте зиял устеленный альков, в котором на меня исподлобья смотрели два серебристых зрачка. По его взгляду, ко мне пришла мысль, что я ничуть не забыл вчерашнего, к моему глубокого сожалению.
Он тоже ничего не забыл. В печальном и бесстыдном взгляде камрада таились самые ужасные мысли о человечестве вперемешку с осознанием собственной серости и гнилости. Всегда казалось, что он в душе себя терпеть не может за принадлежность к царству Людей.
- Все споришь со всеми на тему стычки Кейнса и Хайека?
Только теперь я вскочил, от неожиданности ощутив всю реальность происходящего.
- Да, -машинально ответил я.
- В своей точке зрения уверен? –протянул он.
- Нет, -словно на допросе отчеканил.
- Должного изучения достоин только Адам Смит и Давид Рикардо, запомни это.
Я переметнул взгляд на его книжную полку, но за перекрашенными корешками было сложно опознать что-то.
- Не ищи их там… гость мой.
Он с силой приподнялся и достал из-под одеяла тонкий мушкет. Я остался стоять и прислушиваться к звукам из улицы. Совсем ничего не было, как ни старался. Услышал бы камрад сейчас звон цикад или треск жуков?
- Послушай, -начал я, -я так подумал… Какая разница, где ты находишься? Что в городе, то в Богемии. От себя не убежишь, -добавил я трюизм.
Приятель с видом знатока перезарядил ружье и окинул ее взглядом.
- Еще бы спросил, почему я счеты с жизнью не свел. Вчера я многое уяснил для себя за столом. Все-таки истина в вине, но большая истина в ликере.
- Послушай, ты тоже был ко мне не любезен, -постарался успокоить его, -просто скажи, что тебе нужно? Хочешь, достану ту женщину?
Он поднял свои наполненные горестью глаза и мотнул головой.
- В гедониста хочешь меня превратить, чтобы страдал пуще прежнего? Тебе не понять, я же говорю. Все твои проблемы в пределе раздумий о смысле жизни и яств на полдник. Мне же давно все равно, как видишь, на мирские ценности и вкусности.
- Тогда что ты хочешь? Хватит ныть по безысходности и хулить общество. Ничего ты сделать не сможешь, и проблемы твои внутренние надуманы.
Камрад швырнул на пол мушкет, с грохотом отлетевший прочь.
- Взял у соседа вчера ночью... Он им жену хотел уложить. А я спас ее. И я так и не смогу ничего сделать, по-твоему?
- Мне понятна твоя идеология. Ты как все политические преступники-мессии. Меть в чиновники и добьешься высот.
- Чиновник в умы людей не проникнет, он только дальше уйдет. Ты хоть понимаешь, если мир заполонят такие, как мы с тобой когда-то? В каждом обществе произойдет линька кровью и потом. Маркузе называет это изменение жизни человека Великим Отказом. Отказом от всего, что человеку якобы свойственно и не чуждо. Но это не свойственно и не чуждо только животному. Я сейчас о всех тех качествах, которые ведут общество в пучину бед и эйфории. Именно без них человек предстанет как эксклюзивный экспонат, хотя даже «человек» я считаю обидным и пассивным словам.
- Ты, гляжу, эмпат. Только устраивать сцены такого характера…
Через секунду жилистая рука уже прижимала меня к твердой стене. Камрад не осмелился смотреть в глаза в такой момент, поэтому со всей прилившей яростью давил сильнее и сильнее.
- Я пригласил тебя ради… Ради чего? Ради всего твоего равнодушия к миру?
Ничего сказать не удавалось, все дыхательные створки закрылись вплотную.
- Мне жаль. Честно. Но я не хочу видеть тебя, терпящим все это и поддающимся. Позволь мне помочь тебе это избежать и продолжить самому.
Следующие минуты я помню очень смутно. Сверкали только вдали зажигающиеся поочередно искорки, освещая меня в этой темной глуши. На их свете отчетливо вырастали стволы берез, уносящихся в бездонное небо. Из окошек изб выглядывали усатые и скорбящие по воинам лица. Чтобы отвести от них взгляд, я смотрел под ноги, переступая скользкие глыбы. Посмотрев назад, я заметил, что речка напоминает чем-то незаживший шрам отрешенной души. Но откровенный факт был в том, что без этого шрама никакой души бы не существовало. Сам шрам и есть душа, скользящая только через фарватеры слабого организма под названием человек.
Понимание такой структуры вещей побудило меня сесть на первый же поезд и начать все сначала. Но что означало это «сначала»? Для меня оно значило не наступать на те же грабли, а присматриваться к миру и окружающим меня деталям. В особенности, к граблям.
В поезде я поспешно сел рядом с молодой студенткой, читающую «Доктора Джекилла и мистера Хайда». Она листала только первые страницы романа. Чуть поежившись, я устроился поудобнее. Студентка заметила мои телодвижения и спросила:
- Куда едете?
- В Богемию. К другу.