Вспоминая Трэвиса

# 16

Алекс выматерился, глядя на загоревшуюся лампочку на приборной панели. Бензин почти на нуле, а в этих дебрях, чтобы заправить машину, надо было ехать, кажется, в другую страну. Он притормозил, чтобы не тратить горючее впустую, и достал спутниковый телефон. Набрал чувака, который был их проводником здесь в Гималаях, сообщил свои Gps-координаты, и чуть не взвыл, когда ему сказали, что он слишком далеко от ближайшего перевала – бензина просто не хватит. Его заверили, что наилучшим вариантом будет просто оставаться на месте, ни в коем случае не уходить далеко от машины, а тем более вглубь леса, к нему скоро подъедут и подвезут канистру с дизелем. Как же он мог забыть запасную канистру?

Он устало потер лицо, прикидывая, что ему придется ждать как минимум несколько часов здесь, одному, в абсолютной жопе мира. За себя, конечно, он не переживал, а вот за Трэвиса очень. Тот же не знает, что Алекс задержится - еще одного спутникового телефона у них нет – Трэвис остался в хижине, которую они сняли на пару месяцев совершенно без связи. Алекс и так себе места не находил всякий раз, когда ездил в ближайший населенный пункт за продуктами раз в неделю. Этого писаку недоделанного ни в коем случае нельзя было беспокоить – не дай бог, его муза откланяется и помашет ручкой на прощанье, пока он покинет свой атмосферный мир, в который его затянуло.

Когда Трэвису поступило деловое предложение от крупного издательства перевести увесистую серьезную работу знаменитого немецкого романиста, блондин капризно заявил, что ему нужна соответствующая атмосфера. Действия романа как раз разворачиваются в Тибете, поэтому Алексу пришлось организовать эту самую экзотическую поездку на его памяти. Он снял в низине хижину у кромки леса, вблизи горной реки, на границе с Непалом, нанял зарекомендовавшего себя хорошего проводника, арендовал древний джип, который с легкостью бороздил горную местность, и привез сюда Трэвиса, чтобы тот, так сказать, окунулся в атмосферу по полной. Блондин был в диком восторге и погрузился в роман и свои записи, и практически не отрывался от работы.

А Алекс ему и не мешал, ему самому нужен был отдых, абсолютно заслуженный и выстраданный, так сказать. За год его жизнь перевернулась с ног на голову. Нет, он не жалеет ни капельки об этом, но и не удивляется почему сразу себя не отпустил. Все его решения были приняты взвешенно и обдуманно, единственное, о чем он жалеет, так это о том, что заставил тогда страдать Трэвиса. Возможно, он где-то мог по-другому себя повести или сказать что-то другое, чтобы избежать всего этого. Хотя, чего гадать, если бы не произошли все те события, возможно, он, Алекс, еще долго мучил и себя, и Трэвиса. Так что хорошо, что произошло то, что произошло. Все так, как должно быть. Теперь всё на своих местах: и в душе, и в голове, и в жизни.

Психотерапия подошла к концу, глотания таблеток тоже. Нет, память к нему так и не вернулась, Алекс даже не знал к сожалению или к счастью. Вернется и хорошо, а нет – не страшно. Он с радостью создаёт новые воспоминания, которые бережно и с трепетом хранит у себя в голове и в сердце, и чего тут таить, на флэш-карте своей камеры.

Трэвис как-то сказал, что даже завидует ему в некотором смысле, что тоже бы хотел испытать эмоции первого впечатления от некоторых вещей, начиная с прочтения его любимого Ремарка, и однозначно от их первого поцелуя, и от второго первого поцелуя тоже, от пятнадцатиметровых волн, на которых он катался всего раз в жизни, и заканчивая просмотром «Lost». Список был довольно длинный. Трэвис самый умный и понимающий его, Алекса, человек в мире, его тихая гавань, его благодатный оазис, его личный бескрайний космос.

Алекс покрутил визгливо скрипящую ручку, опуская стекло, вдохнул густой влажный и морозный воздух хвойного леса. Достал сигарету, подкурил и с наслаждением затянулся. Он так и не бросил курить, Трэвиса вроде не напрягало это, хотя иногда он смешно морщил нос от крепкого запаха табака. Алекс клятвенно его заверил, что рано или поздно бросит, уже бросал же, а блондинчик фыркал, отвечая, что лёгкие то его, Алекса, кури себе на здоровье, только, когда начнешь выплевывать с кровью свои легкие, не проси подать тебе стакан воды. Добрый, в общем.

Сейчас Трэвис, раскрывался для Алекса совсем с другой стороны. Он реабилитировался после памятных событий, хотя иногда признавался в особо счастливые моменты, что боится, что это всего лишь его сон, в котором он застрял, лежа на полу пустой гостиной. В такие моменты у Алекса все переворачивается внутри. Трэвис говорит такие вещи не для того, чтобы ткнуть Алекса в его ошибки или поддеть его побольнее, нет, он всего лишь не может не делится с ним мыслями и своими чувствами, он не может о них молчать. Говорит, что и так слишком долго молчал, уж простите, теперь терпите его, как хотите. А Алекс был только рад, главное, чтобы не молчал, не замыкался в себе, а то, что ему самому от таких признаний становилось невыносимо больно, это он в состоянии стерпеть, это его напоминание о том, чтобы он в жизни больше никогда не смел причинять не то что страдания, но даже просто грустить не давал повода своему блондинчику. Трэвис достаточно настрадался, по самое не могу, он верил в Алекса до последнего, хоть и был на грани, был верен ему, не бросил в трудную минуту, не отказался от него, принял обратно.

Сейчас Алекс улыбался, вспоминая события минувших дней. События, которые последовали за его осенением, когда он спустил себя со всех тормозов, бросившись в этот зеленоглазый омут с головой.  От этих воспоминаний хотелось спрятать в ладонях пылающие щеки и по-идиотски смеяться. Хотя тогда было не до смеху.