Шепот тишины

Unus

Наши милые семейные ужины всегда проходят одинаково – мы с бабушкой сидим в огромной столовой, за окном унылая серость пожирает мир и превращает людей в бледные тени, а старинные часы тикают, бесконечно тикают и очень сильно раздражают мой слух.

У бабушки настолько идеальная осанка, что мне кажется, будто бы в спину ей воткнули металлическую спицу. Воображаемая спица повторяет плавные изгибы позвоночника и заставляет бабушку сидеть безукоризненно прямо. Ее спина находится в совершеннейшей вертикальной плоскости, и я всерьез задумываюсь, а нет ли у нее в спине какого-нибудь штыка.

На ужин у нас то же, что и всегда – вегетарианская каша из овощей и вода из какого-то там старого источника. Я ковыряюсь в зеленой мешанине уже несколько минут, но не могу заставить себя проглотить ни единого кусочка. Бабушка, которую я называю не иначе как Анной, выглядит слишком молодо, и ей с натяжкой можно дать сорок пять-сорок восемь лет, но я прекрасно знаю, что этой женщине должно быть далеко за пятьдесят.

Как позже выяснилось, у Анны, кроме моей мамы, был еще старший сын (на которого она переписала наследство), но бедняга умер полгода назад. И теперь единственным прямым наследником оставалась я – внучка, которую Анна две недели назад увидела впервые в жизни.

Иронично, не так ли?

Презрение Анны я чувствую на физическом уровне – оно отражается в ее голубых глазах, и она никогда не спрашивает, все ли со мной хорошо, оправилась ли я после трагедии... она не спрашивает ничего, что должна бы спрашивать нормальная бабушка.

Но мне наплевать, потому что я ее совершенно не знаю и мне не нужно ее чертово сочувствие. Мне даже не нужно ее наследство – никакие деньги не вернут маму и папу.

Чем больше дней я провожу в этом мрачном особняке, тем отчетливее понимаю: мне необходимо чуть больше времени. Чуть больше времени, чтобы прийти в себя.

Мне просто нужно чуть больше времени, и, уверена, я оклемаюсь – если вообще можно оклематься после того, как отец убил твою мать, а потом вздернулся на ветке какого-то дерева.

Наши трапезы проходят в таком молчании, что я начинаю слышать стук собственного сердца. Анна очень мало говорит и постоянно смотрит на меня – ее взгляд внимательный и цепкий, её взгляд впивается мне в кожу и прилипает, как двусторонний скотч. Даже когда бабушка уезжает по делам и ее нет весь день, я ощущаю этот взгляд.