Аквариум |18+|

III. (Не) семья.

  Маринетт не знала, что может быть на уме у ребёнка, который увидел свою хвостатую ученицу в кровати своего старшего брата, но наблюдая за стремительным развитием в человеческом сообществе секс-индустрии, явно ничего хорошего. Стыд ударил ей в лицо пушечным выстрелом! Руки затряслись, рябь прошлась по спине, словно на поверхность тихого озера бросили камушек, и ей захотелось прикрыться — только бы Феликс не увидел её ноги, пока он их не увидел, не поздно придумать какое-нибудь оправдание или отмазку — пусть даже самую нелепую! — он же всего лишь дитя.

Люди привыкли недооценивать потенциальных врагов, спрятанных в овечьи шкуры. Они раз за разом совершают одни и те же ошибки, наступают на все те же злосчастные грабли, пока их лицо не расплющится и они не усвоят урок. А жизнь — штука настойчивая; как ненасытная мошка в разгар знойного лета нападает на людей, пока не утолит свой голод, так и эта чёртовка ставит в определённые ситуации, сталкивает с людьми, из общения с которыми мы непременно должны вынести правильные (или хотя бы отдалённо) выводы.

Не выучишь урок — слово даю, она от тебя не отстанет.

В своём нынешнем обличии Маринетт как-никогда была близка к людям, к их восприятию и менталитету, а потому совершала те же примитивные ошибки, наивно полагая, что возраст Феликса уменьшает его умственные способности и умение анализировать происходящее.

Она и представить себе не могла, какими чистыми и бескорыстными помыслами руководствовался мальчик, рано лишённый материнской любви и горячо искавший её повсюду, когда схватился за край пухового одеяла и стянул его с кровати, открывая вид на вторую часть тела девушки. Будто это было чем-то постыдным, она поджала стройные, худые ножки под себя, боясь реакции «учителя».

Она ожидала всего, честное слово, готовилась ко всему плохому, к любым обвинениям, претензиям и отрицательным эмоциям, но никак не к тому, что он со слезами броситься ей на шею.

— Я столько раз просил папу дать тебе возможность перевоплотиться в человека в полнолуние, но он постоянно отказывался, ссылаясь на то, что непонятно, чего от тебя можно будет ждать, но вот... у тебя ноги... я так хотел, чтобы ты... — Русалка усадила мальчика к себе на колени и молча выслушивала, как он выплескивает свои накипевшие эмоции наружу, гладила его по взъерошенным волосам и по спине, точно так же, как недавно успокаивал ее Адриан. Горячие слезы струились по его щекам, оставляя солёные полосы. Одышка была тяжёлая, зато давний ворон обиды, который гнездился в груди, перестал каркать и приносить несчастья. Становилось легче, по-настоящему легче. В голове и на душе было пусто, но то была пустота приятная. Пустота от успокоения и, быть может, смирения. — Это правда, я знал, что они что-то скрывают... они говорили, что ты не можешь перевоплощаться...