Юнгуки

Близость

- Херовая татуировка, - сухо кидает Юнги, кивая на чонгукову шею.

Чонгук стоит в дверном проёме, сжимая в кулаке ткань свитера, и пытается отдышаться. У него закрыты глаза и сильно пересушены губы, а ещё, очевидно, колет правое лёгкое от недолеченной пневмонии - слишком уж сильно он морщит лоб при каждой попытке поглубже вдохнуть воздух. У Юнги в голосе пустота и незаинтересованность, а на лице - полнейшая безучастность: Юнги хороший актёр. И друг хороший. Чонгук говорит это слишком часто, поэтому волей-неволей приходится верить. И в «хён, да ты мне как брат», и в «ты - самое дорогое, что у меня есть», и в «давай вместе до конца». Юнги очень хочет вместе до конца, но для Чонгука конец слишком близок - у него в прямом смысле на шее написано. Юнги наплевал бы и на это, вот только у них с Чонгуком разное понимание слова «вместе».
Юнги очень жаль. Не из-за того, что Чонгук крошится изо дня в день, пытаясь найти выход, а из-за того, что он, Юнги, ничем ему помочь не может.

- Помнишь, в школе нам рассказывали сказки о том, что мы можем умереть только от руки своего предназначенного? Что невозможно совершить самоубийство? Это не сказки, - Юнги лишь закатывает глаза, громко цокает языком и, развернувшись, направляется обратно на кухню. - Эй, хён, ты что, не веришь мне?

Юнги резко останавливается и делает два шага вперёд. Смотрит строго, даже яростно, и держится изо всех сил, чтоб не послать его ко всем чертям из своей квартиры и жизни.
Чонгук милый-милый: у него розовые прядки, большие глаза и несуразное детское лицо, но Юнги всё равно так сильно хочется вломить ему, что коленка, как у невротика, дергается и ногти в кожу на ладонях впиваются.

- А должен? - сквозь зубы цедит Юнги.

- Не помешало бы, - тихо говорит Чонгук и тянется к рукаву. - Смотри, - он разматывает с запястья белую повязку и показывает Юнги рану: она глубокая и рваная, обсыпанная короткими ниточками от бинтов, но почти не кровоточит. - А я ничего не чувствую даже.

Юнги бьёт без предупреждения. Стопроцентное помешательство это или эмоциональный сбой, Юнги не знает, но держать себя в руках не может. Потому что ему больно, больно, больно. От Чонгука, от глупого Чонгука, от невлюблённого в него Чонгука. Он замахивается один раз, второй, третий - остановиться бы, да нет ни желания, ни причины. И шипит от жжения содранной кожи на костяшках, и громко матерится на весь коридор. А потом останавливается резко и, увидев разбитое лицо Чонгука, начинает сильно дрожать: от необъяснимого страха за того, кто «ничего не чувствую даже».

- Чонгук, - все остальные слова из памяти стираются подчистую. Юнги хлопает ресницами и мотает головой - он будто удивлён, потрясён, напуган. Перед ним, на полу, его Чонгук: вытирает тыльной стороной ладони кровь с нижней губы, закидывает назад голову, чтоб и из носа кровь перестала течь, и смотрит на Юнги снизу. Не злобно, не разочарованно. Будто с жалостью. С пониманием. - Прости.

Юнги падает перед ним, прижимает к себе и тонет: в недосказанных словах и собственных слезах. Чонгук выдыхает со странной лёгкостью, понимающе кивает, обнимая Юнги в ответ, и гладит по голове.

- Хён, я простил уже, отпусти, - усмехается Чонгук, пытаясь вырваться. - Чего ты такой злой сегодня? На работе проблемы?

- Да, - врёт Юнги, поднимаясь и отворачиваясь, и медленно плетётся в сторону кухни.

Чонгук встаёт на ноги, наклоняет голову в сторону и щурится, пытаясь взглянуть на лицо хёна хотя бы сбоку.
Юнги-хён, его самый крутой на свете хён, плачет, что ли? Чонгук таращит глаза, слегка шокированный, грозит самому себе пальцем, мол, ай-яй-яй, Чонгук, довёл лучшего друга до истерики, и, догнав Юнги и приобняв его за плечо, шагает вместе с ним по узкому коридору.

- Я сотню разменял, - решает перевести тему Чонгук. - Представь только, мне всего двадцать, а я уже успел трахнуть сто человек.

- А предназначенного до сих пор не нашёл, - язвительно добавляет Юнги, скидывая с себя его руку и включая плиту с заготовленной для рамёна водой.

- Ну теперь-то я и пытаться не буду, - пожимает плечами Чонгук и открывает холодильник.

Этот рамён нельзя варить больше четырёх минут, но проблема в том, что Юнги думает не о времени, а о том, что делать дальше. У Чонгука на шее уже три символа - «утро», «день» и «вечер», а когда там появится «ночь», его попросту не станет.

Всё это кажется трагифарсом, тотальным бредом: у Юнги абсолютно чистая шея, потому что он чувствует, что его предназначенный - Чонгук, и ни с кем не сближается. Он всегда это чувствовал, но Чонгуку об этом никогда не говорил.

Их мир хреново устроен - нет никаких намёков, нет связи между влюблёнными до момента истины, нет искр и любых других подсказок. Ты не узнаешь, твой ли перед тобой человек, пока не поцелуешь его. Но если ты поцелуешь не того, ты обречён на проявившийся на шее первый символ - «утро».

На то, чтоб найти своего предназначенного, у тебя всего четыре попытки.
Ошибёшься в четвёртый раз - «ночь» навсегда заберёт тебя в темноту.

Юнги видел, как умирают люди. Тихо, безболезненно. Бесшумно. Им даётся всего четыре минуты, и то, для того, чтоб последний символ окончательно проявился.
Юнги слышал, что это совсем не больно. И не страшно. Но это правдиво только для тех, кто умирает.

«Человек не может убить себя сам, это под силу только его предназначенному».

В школьные годы это казалось романтикой: вы можете жить вечно, воодушевлённые и обезумевшие от любви друг к другу, и уйти так же - враз. Сейчас же Юнги думает о том, что, если Чонгук погибнет, он никогда не сможет убить себя.

Их мир хреново устроен - ты можешь быть счастлив долгими столетиями, а можешь умереть молодым, держа любимого за руку. Но испытав боль от потери близкого человека, ты будешь чувствовать её всю оставшуюся одинокую вечность.

　　　　* * * * *

- Я не оставался у тебя лет десять, - преувеличивая, бухтит Чонгук и укутывается в одеяло, предложенное Юнги.

У Юнги крохотная комната: в ней одна кровать, в прямом смысле слова. Он купил эту квартиру сам, получив гранд за достижения в области развития инновационных технологий: это он сконструировал робота-хирурга, и ему обязано человечество за возможность проведения сложных операций при такой острой нехватке специалистов.

Врачи - профессия невостребованная, ненужная. Люди больше не болеют и не умирают. От четвёртой неудачной попытки их уже не спасти, от смерти от руки предназначенного - тем более. Но люди продолжают пытаться: отрезают конечности, выворачивают шеи, повреждают себе позвоночники. Многие, потеряв свою пару, слетают с катушек. Роботы, которых изобрёл Юнги, помогают собрать таких людей обратно.

- И у тебя холодно, - слышит Юнги с кровати: сам он остался спать на полу, чтоб не стеснять Чонгука своим присутствием. - Хён, иди ко мне, - Чонгук говорит чётко, но Юнги всё равно кажется, что эту реплику он выдумал у себя в голове. Потому что идея слишком привлекательная, согревающая. Слишком нереальная. - Поспи со мной. Пожалуйста, - Юнги торопливо встаёт, прихватив плед, и тут же направляется к Чонгуку, потому что мало ли он там передумает сейчас, нельзя упускать такой шанс. Но Чонгук улыбается безгранично счастливо и приподнимает своё одеяло, приглашая Юнги к себе. - Хён, у меня же есть одеяло. Нам его хватит.

«Нам», - повторяет про себя Юнги, укладываясь к Чонгуку спиной. Он сейчас трепещит от близости и чонгуковых рук, обнимающих его со спины. И ему так страшно, что опять вот-вот истерика накатит. Потому что ему тепло. Потому что никогда и ни с кем в этой жизни ему не будет так тепло, как с Чонгуком.

- Прости, - вдруг хрипит Чонгук, утыкаясь носом в его волосы. - Я, наверное, помешал тебе сегодня. Завтра исчезну.

- Я никуда тебя не отпущу, - выпаливает Юнги прежде, чем успевает подумать, как это прозвучит со стороны. Молодец, думает про себя, совсем не очевидно. - Пока дурь из головы не вылетит, никуда не отпущу. Буду за тобой тенью ходить, пока не удостоверюсь, что ты больше ни за что и никогда, понял?

- Спокойной ночи, хён, - сквозь улыбку отвечает Чонгук и буквально через секунду начинает сопеть рядом с ухом.

Юнги хочет соскочить с места и закричать, что ничего смешного и «я не шутил, вообще-то», но спящий Чонгук, сердцебиение которого отдаётся сзади по рёбрам, так глубоко и спокойно дышит, что Юнги напрочь отказывается сдвигаться с места даже на сантиметр.