Шото просыпается посреди ночи от того, что стоящие на тумбочке древние часы перестают тикать. Привычка — вторая натура, и монотонный громкий звук двигающейся стрелки обязателен, как и ежедневные молитвы. Когда он исчезает, это тревожит.
В его небольшой комнате тихо, шуметь больше нечему, обстановка едва ли не спартанская — много места и мало мебели: комод, неудобная кровать, маленький грубый стол со стулом, тумбочка и высокий старый шкаф, в который он вешает только рясу и пальто. Шото пару секунд рассматривает потолок: знакомые трещины на грязно-белой штукатурке, круглое мокрое пятно — напоминание о протекающей крыше. Надо бы починить, да руки не доходят.
— Прости, что разбудил.
Он медленно поворачивает голову. Мидория сидит на комоде у стены — на самом краю, будто ничего не весит, и под ним даже не шевелятся шаткие и вечно скрипящие от любого сквозняка ножки. В своей темной одежде он почти сливается с окружающей чернотой, смотрит куда-то вниз, выпрямившись и сложив руки на коленях. Свет луны полоской падает через незашторенное окно, и Шото привычно отмечает большие тени невидимых крыльев за его спиной. Мидория не поворачивается, занавесив лицо челкой, и почти не двигается.
Шото не спрашивает, зачем он пришел, но им и не нужно говорить вслух.
— Здесь спокойно... — произносит Мидория, словно оправдываясь, и замолкает, повернувшись к окну.
Краем зрения Шото замечает, что в темноте его глаза бликуют маленькими фонариками, как у кошки.
— Рядом с тобой, — продолжает тот.
Шото подавляет вздох и садится. Скомканное в ногах одеяло едва прикрывает щиколотки — видимо, ему снова снились кошмары. Липкое прошлое не отпускает ни в одной из реальностей. Печать на пояснице молчит, никак себя не проявляя, значит, можно не извиняться за внезапный призыв во сне.
— Наверное, это правильно, — пожимает плечами он.
— Думаешь?
— Да. Это же церковь. Когда-то церкви были и твоим домом.
Мидория тихо выдыхает, упираясь ладонями в колени, и качает головой.
— Может быть. Надо бы разобраться, насколько я зависим от мест силы... — задумчиво бубнит он. — А может, дело в контракте...
