Смоляно-черный

9

Тэхён, когда он врывается домой, стоит спиной к нему и как раз выставляет на стол деревянные плошки, аккуратно сложив за спиной крылья.

— О, кстати, — говорит он, всё так же не оборачиваясь. — В погребе закончилась репа. Мне кажется, стоит наведаться на рынок и закупиться на зиму. Ещё почти кончился рис. Сходишь со мной на рынок, или лучше потом?

Горло у Чонгука будто все еще перехватывает тугой стальной хомут.

— Нет, — давит он бессильно и опирается руками о дверной косяк, слишком неуверенный в своих ногах. — Не выходи никуда.

Наверное, его голос заставляет Тэхёна немедленно обернуться; он смотрит на Чонгука с секунду, отставляет от себя тарелки и мигом подходит ближе.

— Что случилось? — спрашивает он серьезно, крепко обхватив его плечи руками и глядя ему прямо в глаза. — Чонгук, спокойно. Вдох и выдох, хорошо? Вдох и выдох. Расскажешь мне, что случилось?

Чонгук крепко закрывает глаза, только и надеясь, что Тэхён не заметит, как сильно они слезятся. Теперь, когда тревога немного поутихла, стало даже немного стыдно за то, как остро он среагировал.

— Они… они пришли. Они на главной площади. Чёрные дрозды. Я не знаю, их пять или шесть, я не разглядел.

Тэхён хмурится, выражение глаз такое серьёзное, что Чонгуку становится ещё более стыдно. Развёл панику буквально на пустом месте, мало того, ещё заставил беспокоиться Тэхёна.

— За кем они пришли?

— Донсон. Тот оружейник, который тебя подстрелил.

— О. — Хмурые складки на лбу Тэхёна разглаживаются, оставляя выражение его лица совершенно нейтральным. — Ну, рано или поздно это бы случилось, он это заслужил. Тогда почему ты думаешь, что мне не стоит выходить? Боишься, что меня случайно увидят?

Чонгук опускает глаза, крепко-крепко закусывая щёку изнутри.

— Я не знаю.

— Если бы они пришли за мной, то наверняка бы уже были тут.

Чонгук не говорит о том, что едва не бежал всю дорогу до дома, опасающийся, что дрозды разделаются со своей миссией и захотят зайти по пути, пока не отошли далеко… Его до ужаса пугала мысль, что он может потерять Тэхёна сразу после того, как свыкся с мыслью, что больше не одинок. Вслух этого он не высказывает.