В чаще Эрлея

Град Обречённый

   Среди тесно стоящих друг к другу домов, этих мрачных каменных коробок, что высятся, утыкаясь в грозное небо треугольными крышами, черепичными, наспех сколоченными, среди этих уродливых построек беснуются озверевшие крестьяне. Лица их посеревшие, дикие растянуты в жутких оскалах, из раздувающихся ноздрей стекает тёмная кровь. Они походят на восставших мертвецов, на проклятых душ. Они не на секунду не остановятся, ноги, как заколдаванные, носят их по улицам в жутких танцах. Горожане отплясывают, хватаясь друг за друга, под истоптанными ногами их, под тяжёлыми грязными башмаками земля трясётся, разлетаются каменные дорожки. Камни окращиваются красным, трава и песок окрашиваются красным, кровь брызжет во все стороны. Танцоры безмолвствуют, за них говорят движения ⸺ рваные, быстрые и резкие, словно заводные. В них мало человеческого, хоть конечности и не выгибаются под невозможными углами, но-. А нет, вон у одного похоже сломалась нога. Но прекращать он не собирался, пугающе дрыгая изувеченной конечностью.
   Горели костры, а в них, предаваясь разыгравшемуся пламени извивались в страшной агонии люди. Я чувствовала запах горелой плоти и меня тошнило. Шла мимо этих тел, с которых слезала кожа и спотыкалась о трупы. Прямо передо мной из огня вывалился знакомый кучер Михель. Я громко зарыдала.

Милый, милый мой Харвейл, маленький городок нищих подчинённых душ, не уютное прибежище, но для меня родной дом. Мы расстаёмся с тобою, ведь ты тяжко болен, но ничего, не бойся, всё ненадолго. Так сказал мне Эрлег, а ему не верить причин нет. Конечно, некоторые странности напрягают меня: зачем он просил надеть именно это платье? Красивое, из чёрного бархата, с чудными широкими рукавами, будто вздутыми, но это только до локтей, а после они становятся белыми, плотно прилегают к рукам. И на них милые пуговички. А внизу подол тоже изменяется, превращается в белый и пышный, он скрывает мои битые коленки. Это моё самое нарядное и любимое платье, неудобно в нём будет скрываться в лесу, я ведь так боюсь его испачкать! Как думаешь, Харвейл, дорогой мой Харвейл, что же у Эрлега всё-таки на уме? В любом случае. Он объяснит мне позже, а сейчас нужно скорее покидать тебя, родной, тебя и бедную мать. Береги её, Боже, молю тебя я, Святой Отец наш, в Небесных палатах сущий... О том прошу тебя я, раба твоя смертная, покорная воле твоей, Хельгос Видсмирт, Амхай Оли.

   Кто-то хватает меня за руку, закружив, будто принцессу на балу. Рука была тёплая и липкая от крови, противно держаться, противно... Мир сильно закачался, накренился, пошёл радужными пятнами. Я поняла, что меня стошнило прямо на незнакомого танцора и в желании искреннем извиниться я обнаружила его уже свалившемся на землю в вечном забытье. Я села рядом, обнимая грязное тело под грохот плясок рядом так, чтобы не запачкать платье. Мы не были знакомы, но ведь он так мило и по-джинтоленски закружил меня и он такой красивый...
   Сейчас я могла видеть это. Русые короткие волосы, неровная чёлка прилипла ко лбу... Бледный овал лица с чётко очерчёнными скулами... Голубые застывшие в пустом выражении глаза... Симпатичная горбинка на остром носу, который наверняка мужественно и превлекательно смотрелся в профиль... Милые морщинки вокруг розовых раскрытых в гримасе боли губ... Я не сдержалась и поцеловала его, но мужчина не ответил. Достаточно грубо с его стороны. Я встала, вовремя уклоняясь от бегущей девушки, отряхнулась, проверяя, нет ли кровавых или другого происхождения пятен на ткани и завернула в удачно пустой переулок, перепрыгивая залежи недельных, а то и месячных отходов.

   До ворот я добралась уже затемно, вечер мягко опустился на обезумевший город, где всё ещё вился густой серый дым и горели ярко костры. Впереди только тёмный густой лес, старый, как сама Земля. Эрлег. Эрлег сказал подождать там несколько дней, а потом он найдёт меня и вернёт домой, там уже всё успокоится. Всё будет по-прежнему. Да. Я сделала шаг, глубоко вдохнула затхлый воздух и потеряла сознание, глубоко провалившись в клокочущую тьму.