В чаще Эрлея

Охота

Минуту где-то мы молча слушали протяжный волчий глас, но тут лесник странно улыбнулся и сказал:
⸺ Ох, проголодались друзья мои. Цветики, ⸺ обратился он к нам, ⸺ Пойдёмте-ка со мною в лес. Познакомлю вас...
Неспешно поднявшись, прогулочным шагом направился старик из комнаты, а меня насквозь вдруг осознанием прошило.

Это такое жуткое чувство. Когда после страшных историй соседских детей идёшь в ночи выпить воды и в каждой швабре тебе чудится кровожадный монстр, вот дошла ты наконец на кухню, берёшь чашку и вот оно. Тяжело контролировать эту внезапную волну ужаса, объявшую твой завопивший в неоправданной истерике разум, взбударажив тело, что так напряглось, готовое в любую секунду броситься наутёк. Ничего не случилось, просто едва заметное шевеление и всё. Ты на грани.
Сейчас было не время испуганно замирать, лесник мог вернуться в любое мгновение. Хотелось сразу вскочить, но это издало бы губительный шум. Я встала осторожно, потянула удивлённо вздохнувшую Кукрэли на себя и повела в коридор, из которого мы шмыгнули на лесницу, что привела нас на второй этаж. По строению он был точной копией первого, только здесь в прямоугольниках тёмных деревянных рам висели картины. Много картин. Все они были разными по площади, но цветовая палитра красовалась одинаковыми цветами: чёрным, красным, серым и коричнемым. Рассматривать их сейчас не было времени, но одна чётко отпечаталась мне в память ⸺ на полотне, которое грубыми мазками покрыли цветом голой земли, стояла женщина. Она была великолепна, словно анхвел, но сзади не было распахнутых крыльев, так что скорее всего это был человек. Тёмные, чернее самой глубокой ночи, волосы струились по её нагому телу до самых сведённых стыдливо бёдер. Бледная и худая, рёбра выпирали из-под кожи, казавшейся мне такой нежной и манящей. Знакомой. Одухотворённое лицо с невероятно живыми глазами, глазами, чей нежный взгляд сочился любовью и счастьем. К своей груди она прижимала бережно младенца. Но смотрела женщина не на него, нет. Она смотрела куда-то в сторону. Глаза не были направлены и на меня тоже и что-то внутри подсказывало, что как мне ни встать, всё равно их на себя не обратить. Хотя если бы у нас было время, я бы всё равно попробовала.
Я посмотрела на этого ребёнка ещё раз. Дитя было в крови.

Мы спрятались в тесной комнатушке, квадратное помещение встретило нас холодом и грудой мусора. Снизу нас звал лесник. Кукрэли ничего не понимала, её брала лёгкая дрожь, я гладила её руку, пока второй рылась в этой свалке. От нервов пальцы с трудом слушались, во рту забушевала засуха, а голову чуть кружило от вина. Керамические разбитые тарелки, засохшие куски хлеба, нарастившего мерзкую плесень на своё маленькое съедобное тело. Тут я нашла горшок. Он был хороший, чугунный и тяжёлый. Подняв его, я встала у открытой двери с одной стороны, а Кукрэли указала на такое же место с другой.
Мы ждали. Лестница жалобно скрипнула под шагами лесника, подозрительно замолчавшего. Он медленно шагал по дому, хотя точно знал, где мы ⸺ наш путь сюда не был бесшумным, просто ощущал себя истинным хозяином не только дома, но и положения. Злость придала мне духу сдерживать страх, я заставила колени перестать так жалко трястись, покрепче вцепившись в импровизированное оружие. Шаги охотника - словно эхо моему громогласно бьющемуся сердцу.

Урод уже был у порога, вот его последний шаг вперёд, в комнату, и Кукрыли влетает в него со всей силы, как бешеная кошка, издав при этом такой дикий крик, что я чуть не зажала уши. От неожиданности лесник пошатнулся ⸺ роковая его слабость, тогда и я нанесла свой удар со спины, сначала со всей силы пнув тварь ногой в спину, а затем, когда он грохнулся набок, его безумная голова узнала боль от обрушевшегося на неё горшка. Старик лежал, потеряв сознание, но мне было мало. Сколько ещё путников убьёт этот ублюдок? Сколько уже убил? В каком-то наваждении я стала избивать это безвольное тело мерзавца. От моих сапог оставались синяки и раны, сломались кости где-то в руках, пальцы уродливо изагнулись и он подскочил, взвыв, словно его же любимые волки, от боли. Тогда подняв выпавшее из рук старика ружьё, я выстрелила.
Всё происходящее тяжело воспринималось моим запутавшимся мозгом, чей-то дикий смех долетал до меня глухо, словно я была заперта в подвале, а кто-то сверху... Хохотал и плакал. Подвал... Матушка иногда запирала меня в подвале, там было темно и сыро, на стене я нарисовала поле подсолнухов, на каждом цветке солнца сидел анхвел... Но выстрел отрезвил моментаьно, прогнав туман и восстановив мою связь с реальностью. Пуля рассекла эту неясную муть в голове и стала смертью человека, который думал, что ей повеливает.

Я усадила Кукрэли внизу за стол, дала ей всю бутылку вина, обняла. Немного она пришла в себя, но слёзы всё ещё текли из её прекрасных глаз, остекленевших от потрясения. Оставив её заливать лекарственным сейчас алкоголем свой шок, я снова пришла на второй этаж. Покрутилась перед картиной с женщиной, отходила и подходила со всех сторон. Она и вправду никак не желала смотреть на меня.
В желании изучить весь дом в поисках чего-нибудь ценного и интересного, развернулась от картин и сделала шаг, но почувствовала что-то под ногой. Мёртвого дрозда.

Это снова оказалалось птичьей дорогой. Медленно я двинулась по ней и так дошла до конца коридора. Таинственный путь вёл к двери слева, которую раньше я не видела. С интересом я открыла её и вошла в комнату, что оказалась почти пустой, за исключением одинокой зелёной коробочки в её центре, и по размеру была средней, совсем как моя комната. На белых обоях рисунок в виде вереницы подсолнухов, идущей вдоль всех стен. Я села на пол рядом с коробкой и сняла крышку. Внутри лежало завёрнутое в белую тряпицу алое перо и спичка.

Я помолчала. Покрутила перо в руках, погладила нежно а потом запрокинула голову ⸺ из меня рвался смех, но на этот раз хороший. Смех облегчения и радости.
Я прижала перо к губам, тихонько только прошептав:
⸺ Эрлег...