Парень из квартиры напротив

𝙿𝚊𝚛𝚝 10

   Антону крайне тяжело проснуться утром. Он выпадает из дрёмы и лежит, не меняя позы, пока снова не вырубается, но долго это длиться не может. У соседа сверху начинает хреначить на всю многоэтажку «Утренняя гимнастика» Высоцкого, и Шаст даже тихонько скулит в подушку, надеясь, что ему это лишь снится. — Я умру, и в аду будет играть его плейлист, — комментирует Арсений, в этот момент заходя в зал с балкона, где до этого курил айкос и думал о том, каким образом ему теперь строить отношения с этим мальчишкой. С каждым его необдуманным поступком всё становилось лишь сложнее и хуже, и вот теперь пришло время вспомнить, что он взрослый мужчина и должен думать головой, а не тем, чем думал ранее. Антон — несовершеннолетний парень, погрязший в проблемах, и его задача сейчас — окружить его комфортом, и даже если юноша по-прежнему будет ненавидеть его, Арс хотя бы будет знать, что старался это исправить. — Может, ты уже в аду? — вопрошает подросток, приподняв свою русую макушку и уставившись на учителя слипающимися от недосыпа зелёными глазами. Арсений хмыкнул, прошёл в комнату, присел на край дивана. Антон инстинктивно отодвинулся к спинке, то ли освобождая больше пространства, то ли избегая контакта. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мужчина, протянув руку к его лицу, и, не увидев сопротивления, нежно коснулся щеки замявшегося от этого жеста подростка. Он повернул его лицо на себя, внимательно рассматривая запёкшуюся полоску крови на губе от сильного укуса, и, сместив большой палец на нижнюю, слегка оттянул её вниз, рассматривая, как далеко уходит рассечение. Антон скривился от боли и ушёл от касания, отпрянув назад. — Я живой, — только и произносит он. Арсений удивлённо приоткрывает рот и тут же закрывает. Ему нечего ответить на это. Антон чертовски прав — он живой. Это определённо хорошо. Попов вряд ли бы смог смириться с обратным исходом. Он не хочет об этом думать. — Дать тебе обезболку? — интересуется учитель, переводя взгляд на перебинтованное запястье. Он старается не думать о том, что Шаст мог соврать про Славу. Старается не думать, что такой порез подросток мог бы и сам оставить на своём запястье. Старается не думать, что Антон действительно мог умышленно причинить себе боль. Ведь у него разбиты коленки и губа, а глаза были полны страха… Но Арсений не может не думать об этой теории. Шаст заперся в ванной, лежал в ней в крови, не пытался позвать на помощь, а до этого завёл разговор о суициде… Арсений крепко сжал зубы, отчего желваки заходили на скулах, и отвернулся, чтоб не видеть этот бинт, служивший ему упрёком — не уследил, не уберёг. — Вряд ли она поможет, так что не надо, — со скептицизмом отозвался младший, садясь на диване и опуская ноги на пол. Он морщится и шипит от боли, но всё равно отказывается от помощи, когда поднимается на ноги и бредёт в ванную комнату, чтоб умыться и почистить зубы. Арсений молча следует за ним, только сворачивает в противоположную сторону — на кухню.       Антон видит так и не убранный никуда со вчера ремень и берёт его в руки. Проводит по крепкому материалу подушечками пальцев, рассматривает следы от зубов и ёжится от воспоминаний о пережитой вечером боли, которую он боится, не любит, не хочет испытывать больше никогда. Шаст ведь реально даже думал когда-то порезать себе руку, именно так делали девчонки в школе, чтоб как-то справляться со стрессом, да вот только рука не поднялась.       Невзначай девятиклассник вспоминает, как один из маминых дружков пытался выпороть его ремнём — только другим, более крепким, совковским, кожаным. Она тогда совсем не выбирала мужчин, приводила всю компанию, которую могла собрать за вечер, в дом и не вмешивалась, когда кому-то что-то не нравилось в поведении Антона, позволяла как-то наказать его, приговаривая, что в воспитании сына не хватает крепкой мужской руки. Благо, он был достаточно смышлёным в свои пятнадцать, чтоб дать дёру и не появляться в квартире до рассвета.       На парне сейчас обычные чёрные пижамные штаны Арсения, которые слегка велики, но держатся на резинке, но так как возвращаться в зал лень, Антон опоясывает бёдра ремнём и туго затягивает его, чтоб не падал, так как шлёвок на этих штанах, конечно же, не было. Ремень особенно сильно подчёркивает общую худобу, но Шаст с ней давно свыкся.       Освежившись и приведя себя в порядок, он заходит на кухню, так как больше идти ему особо некуда. Здесь Арсений заваривает себе кофе. Антону приятно смотреть на его сосредоточенное лицо, и он понимает, что пялится, стоя в проходе, но не может заставить себя отвернуться.       И вот его ты любишь? — с отвращением спрашивает внутренний голос.       И вот его я люблю, — вежливо отвечает его подсознание. — Саша написал, чтобы я прямо сейчас поменял тебе повязку, — произносит мужчина, не поднимая головы. Антон дёргается. Старший всё это время знал, что он на него пялит? Что он в комнате? Вот дерьмо. — Я сам справлюсь, — неловко отвёл глаза Антон и поспешил выйти в коридор, смутившись того, что спалился. Он не должен смотреть на Попова. Не должен думать о нём и любить тоже не должен. Это глупо и странно. Это неправильно. — Антон! — строго одёргивает его учитель, выходя следом. Когда парень совсем не реагирует на него, продолжая свой путь в одному ему известном направлении, Арсений ловит в воздухе его здоровую руку и тянет на себя, а в следующую секунду прижимает к стене ойкнувшего от неожиданности подростка, нависая сверху и поставив руки по обе стороны от его головы. Антон замер, как загнанная в угол мышка. Он уставился на мужчину своими большими зелёными глазами и вздрогнул всем телом. Запах учителя ударил по обонянию, и Шаст стыдливо втянул в себя воздух носом, опустив голову, стараясь сделать это незаметно, ощущая мятный гель для душа, дезодорант и аромат кофе. — Посмотри на меня, Тош, — сердце пропустило удар от этого нежного «Тош». — Арс, отвали, — противореча собственным мыслям, прорычал Антон, беря себя в руки. Он сощурил глаза и уставился на учителя с прежней холодностью, которая давалась ему тяжело.       Ятебяненавижу, — пытался убедить себя мальчишка, но его уверенность разбивалась о скалы ледяных айсбергов в глазах напротив. — Слушай, ну хочешь, я не знаю, ударь меня? Только хватит так смотреть, — видимо, влюбленный взгляд Антона мужчина трактовал по-своему и отнюдь не столь радужно. — Что ты несёшь? — поморщился парень, спрятав руки в карманах пижамных штанов, подпирая лопатками стену. Руки Арсения по обе стороны всё ещё не давали сконцентрироваться на чём-либо другом, как и его пытливые глаза напротив. Они стоят так близко, так непозволительно близко друг к другу. Антон может рассмотреть волокна в голубых радужках.