Вот какое событие развернулось в одной из ленинградских бань.
Один техник захотел у нас после мытья, конечно, одеться. И вдруг он с ужасом замечает, что весь его гардероб украли. И только вор, добрая душа, оставил ему жилетку, кепку и ремень. Он прямо ахнул, этот техник. И сам без ничего стоит около ящика своего— и прямо не знает, чего ему делать. Он стоит около ящика, в чем его мама родила, и руками разводит. Он ошеломлен.
А он — техник. Не без образования. И он прямо не представляет себе, как он теперь домой пойдет. Он прямо на ногах качается.
Но потом он сгоряча надевает на себя жилетку и кепку, берет в руки ремень и в таком, можно сказать, совершенно отвлеченном виде ходит по предбаннику, мало чего соображая.
Некоторые из публики говорят: — В этой бане каждый день кражи происходят.
Наш техник, имея головокружение, начинает говорить уже на каком-то старорежимном наречии с применением слов «господа». Это он, наверно, от сильного волнения порастерял некоторые свойства своей новой личности.
Он говорит: — Меня, господа, главное интересует, как я теперь домой пойду.
Один из немывшихся еще говорит: — Позовите сюда заведующего. Надо же чего-нибудь ему придумать.
Техник говорит слабым голосом: — Господа, позовите мне заведующего.
Тогда банщик в одних портках бросается к выходу и вскоре является с заведующим. И тут вдруг все присутствующие замечают, что этот заведующий — женщина. Техник, сняв кепку с головы, задумчиво говорит: — Господа, да что же это такое! Еще того чище! Мы все мечтали увидеть сейчас мужчину, но вдруг, представьте себе, приходит женщина. Это,—говорит,— чтоб в мужской бане были такие заведующие, это прямо,— говорит,— какая-то курская аномалия.
И, прикрывшись кепкой, он, от волнения, садится на диван.
Другие мужчины говорят: — Чтоб заведующий — женщина, это, действительно, курская аномалия.
Заведующая говорит: — Для вас, может, я и курская аномалия. А там у меня через площадку — дамское отделение. И там,— говорит,— я далеко никакая не курская аномалия. Попрошу воздержаться от подобных слов.
Наш техник, запахнувшись в свою жилетку, говорит: — Мы, мадам, не хотели вас оскорбить. Что вы волнуетесь? Лучше бы,— говорит,— обдумали, в чем я теперь домой пойду.
