«Ты, Ляксандра, чайку-то наливай! Самой, что ни на есть, важной крепости он. А историю-то послушай... Вот ты, давеча, говорил об гоноре. Да, что без него то не проживешь, а как оно с гонором помирать? Вот я и расскажу. В Куналее, говорят, было дело».
***
Солнце светило ярко, в погожий июльский день звенел воздух от вездесущей мошкары, парило над дорогами марево, в нашем забайкальском приволье, иной раз, и в октябре может разжарить так, что не обрадуешься, как и высыпать снежок в июне, что насмерть замерзнешь. В поле косили траву, пели литовки, красивым протяжным эхом отдаваясь от далеких сопок. Пели и сами косари, протяжно, ласково. Заплетались полевые цветы в косы дневного света и искрились улыбки на лицах деревенских девушек, споро сметавших траву в копны.
«А вот ить правильно, когда им исчо красоваться-то? После Петрова дня как зарядили всем обчеством, так и к августу можно шагать до края небесного!» - старик Федосыч улыбался, сидя под березкой, на стане. Вокруг гомонили, бегали малыши, догоняя бабочек, а молодежь да взрослые все уходили к гряде, где кончалось поле.
«А ты, старый дурак, то не гляди на девак-та, а то не погляжу, что седой, двину вот, полешком?» - подбоченилась бабка Фролиха, раскрасневшаяся на жаре, бегая, да доглядывая за детьми.
«Да я то че, ты моя зазнобушка от века и до веку, как говорится, уже и до гробовой доски!» - лукаво хохотнул Федосыч.
«Сплюнь-ка ты, старый черт!»
Солнце стояло к полудню, а песня все лилась и лилась над дальними лугами, над бескрайним полем. Пели девушки, а парни все украдкой поглядывали на них. Как настанет вечер, поведут они хороводы, запоют по-другому, будут приглядываться друг к другу, а глядишь и в ручеек сыграют.
Варвара Гуслякова отличалась и от золотаревских и от родионовских нравом, в отца, горделивым, да шебутным. А вот, как с утра поспорила она с Петром Житихиным, что до леса дойдет с литовкой быстрее, так и упрямилась, шла вровень с парнями. Сам-то Петр больше в шутку с ней спорил, уж очень она ему нравилась, а вот, зная ее гонор, невзначай и сам увлекся. Спешил он до обеда, а, уморившись, крикнул на край поля, где Варвара работала.
«Пойдем уж, пообедаем, или каво ли, Варька!
С края поля донеслось, звонко, да с эхом:
