Стылым ветром заметало косматые пихты по обеим сторонам тракта. Иногда ледяное крошево сыпало мне в лицо, и я зябко кутался, прячась в самую глубину своей хлипкой кибитки. Февраль, что уж тут поделать, батенька. Ямщик-бурят погонял лошаденку, припевая что-то время от времени и покряхтывая, прятал нос в мохнатый воротник дохи. Зима отступала, крещенские морозы давно прошли чередом, но где-то там, за склонами увалов, за раскидистыми кедрами и зябкими березками, гонял снежные вихри по глади Байкала Култук или Верховик. Все здесь, право, было, словно в волшебном сне. Величественные горы Комарского хребта, непроглядные до слепоты дали байкальских просторов. Вот только холода было не занимать. А дальше, судьба вела меня через Мысовск прямо в сердце тайги, куда-то за перевалы к Троицко-Савску, городу на самой границе государства Российского. Я робко вынул руки из безразмерных варежек, поморщился от некоторой боли в пальцах, и подул внутрь горячим дыханием. Надев варежки снова, с удивлением заметил, что теплее не стало, и я начал зябнуть. А солнце неумолимо катилось за горы, и я, невольно, погружался в сон, спасительно пришедший на смену лютому холоду дороги.
«Просыпайтесь, барин, приехали!» - ямщик тормошил меня, ласково, но крепко тряся за рукав.
«А, что уже, Мысовск, голубчик?» - подслеповато вглядывался я в сумерки, силясь увидеть очертания портового байкальского городка.
«Эх, до Мысовска еще далеко, лошадь уморилась, мы в Мишихе, на почтовой станции. Да и метет сильно, жалко будет, коли застрянем, поморозимся», - ямщик говорил виновато, но, вместе с тем и радостно, - «Пойдемте, барин, в дом, погреемся, да чаю попьем».
Я неприязненно поморщился, неуклюже вылез из кибитки, невольно покачнувшись, похлопал в ладоши и встряхнулся.
«Что ж, весьма печально, ведите, уж, голубчик, чаю и вправду хотелось бы».
В избе было натоплено, в углу, на лавке, дремали два ямщика, встрепенувшихся, поздоровались кивками кудлатых голов. А ко мне уже спешил писарь, седовласый сгорбленный мужчина с неприятными усишками, семеня в потемках, приветствовал меня.
«Я, Виталий Федорович, наслышан, что вы едете. Говорят, в Троицко-Савск, инспектировать тамошнее училище и гимназию? Как же угораздило отправить вас в столь суровые погоды. Студенец бьет льдом, зябко и маятно. А я, признаюсь, ждал вас, у меня есть для вас письмецо. Кстати, моя фамилия Ковригин, вы располагайтесь пока вот там, на лавке, а я справлю чаек, если позволите, самый натуральный, да и сахар найдется. Груня, голубушка, ты уж помогла бы хоть с самоваром, что ли!»
