damiano, torna a casa

un morto

Тихий стук о холодную плитку. Крышка пузырька выпала из дрожащих пальцев и покатилась по полу. Несколько таблеток упали рядом, и он тут же бросился их собирать.

В другой руке Дамиано сжимал телефон. На экране мобильника был длинный текст, который он продолжал редактировать — прощальная записка его друзьям.

Марлена сидела на краю ванны, нетерпеливо постукивая ногой об пол, он — на ледяном полу, опираясь на стену спиной так, словно устал. Всё тело дрожало, мысли носились со скоростью реактивных самолётов, и он не успевал остановиться на одной, постоянно переключаясь. Сомнений уже не осталось, но всё же волнение и, в какой-то степени, страх не давали покоя.

Дамиано ещё раз перепроверил расчёты Марлены — она подсчитала, сколько именно и каких таблеток ему необходимо, чтобы прийти к нужному исходу. Он предлагал ей лезвия и даже самый простой пистолет, но она, почему-то, отвергла эти варианты. Вопросов он задавать не стал: не привык с ней спорить, потому что подсознательно знал, что она всегда окажется права.

— Ты волнуешься? — её мягкий голос эхом отразился от стен комнаты.

— Да, — Дамиано облизал губы, нервно взлохматил волосы и уставился в стену напротив усталым взглядом.

Объяснение этому волнению было довольно простым — не каждый человек сможет хладнокровно совершить самоубийство, даже не задумавшись хоть на секунду о смысле своей жизни — уже прошедшей её части и той, что ожидает в будущем.

Дамиано провёл за рассуждениями, пожалуй, слишком много времени. Он почти не спал: вернувшись домой, в Рим, сидел возле окна ночами, затуманенным взглядом смотрел на звёзды и тонкий, светящийся серебром месяц и думал, думал, думал.

Размышления привели его к однозначным выводам: причин «уйти в вечность» с Марленой было гораздо больше, чем остаться здесь, на этой планете, пропитанной выхлопными газами и людским лицемерием. Однако...

Группа — долгое время была его стимулом творить, вдохновлять других, создавать новое, своё, неповторимое, но он выдохся, перегорел, как дешёвая лампочка. Больше не было желания творить для кого-то, он писал музыку ради собственного наслаждения, и отклик фанатов больше не мотивировал его — скорее раздражал. Эти самые фанаты, с тех пор, как их стало значительно больше, теперь могли караулить его возле дома, ресторанов, в которые он ходил, концертных площадок и клубов, папарацци напрочь убивали любое личное пространство. Все просили фотографии, автограф, объятия, порой не замечая, что он не в состоянии, и приходилось через силу улыбаться. Это сказывалась депрессия — она и стала главной причиной, почему Дамиано хотел покончить с этим всем. Она не отпускала, лишь крепче, абсолютно не жалея заложника, сжимала свои стальные тиски на его худом теле. Сначала он пытался бежать от неё, вырваться из её цепких лап, теперь — бежал от самого себя, но был окован страхом, сомнениями и непониманием настоящего, и не мог сдвинуться с места, как бывает в ночных кошмарах. И эти кошмары стали для него явью, в которую он больше не хотел верить. Таблетки лишь создавали иллюзию помощи и улучшения, убирали внешние симптомы и, конечно, были не в силах разобраться с внутренними причинами, глубоко зарытыми где-то внутри. Более того, с ними Дамиано видел мир будто обтянутым чёрной полупрозрачной плёнкой, которая мешала разглядеть реальные цвета и получить удовольствие. Это было худшим испытанием: он понял, что предпочтёт не видеть вообще ничего, чем эти чёрно-белые искажённые картины.