damiano, torna a casa

marlena, portami a casa

Luke Hemmings — Starting line;
Måneskin — Le parole lontane;
The Weeknd — Call out my name

Не моргая, Дамиано смотрел в окно на дождливый Рим, пока такси везло его в студию, а на шипящей радиостанции, выбранной водителем, крутили песни семидесятых. В последнее время он всё реже сам садился за руль: было ощущение, что в любой момент он может отключиться, замереть, потерять контроль и над собой, и над управлением автомобиля. И хотя мысли «такой конец был бы даже лучше» мелькали в его голове с завидной регулярностью, он не рисковал.

Когда он заходил внутрь студии, ноги были будто слеплены из ваты и не сгибались. Он не был тут так давно: сначала тур, потом поездка в Сицилию, и почти сразу после — больница... Он совершенно отвык от написания песен, от коммуникации с людьми, от получения удовольствия от жизни в принципе. Безусловно, он выжил — но всё, что было после того, как он очнулся, казалось адом наяву, и Дамиано успел тысячу раз пожалеть, что вернулся. Однако теперь он был под пристальным наблюдением врача и своих друзей, принимал таблетки по будильникам, не пил алкоголь и почти бросил курить: от вкуса сигарет тошнило, а дым делал мир вокруг ещё более чёрно-белым, чем тот казался. Из-за этого вечного наблюдения создавалось ощущение, что он живёт в коробке со стеклянными стенами, и Дам понимал, что у него, собственно, нет выхода, кроме как смириться и попытаться жить дальше, но даже на это не было сил.

Было ощущение, что он что-то упускает, что жизнь, как песок, ускользает сквозь пальцы. Воспоминания сильно притупились, покрылись туманом, поэтому порой Дамиано, откопав тот или иной момент в памяти, сомневался — принадлежит ли это воспоминание ему? Казалось, что это было в прошлой жизни, и, конечно, по рассказам друзей, он действительно будто родился заново из-за всего случившегося, но сам Дамиано не был готов начать жизнь с чистого листа. Совершив множество ошибок в прошлом, он так и не сделал для себя верных выводов и теперь не знал, как жить.

Ребята уже сидели в студии, — правда, не увлечённые работой, а с телефонами в руках. Когда Дам зашёл внутрь, они лишь помахали ему, и только Вик слабо улыбнулась. Дамиано ничего им не рассказывал, не делился переживаниями — знал, что не поймут и просто передадут в руки психиатров, — и поэтому отношения между ними становились всё прохладнее, под стать погоде на улице. Друзья боялись, что одно их неправильное действие может повлечь за собой необратимые последствия, не были готовы взваливать на свои плечи такую ответственность, потому обращались с Дами, как с хрустальной фигуркой, и эта осторожность, смешанная с жалостью, вызывала в нём только отвращение.