Выходит, они тоже забрались на гору Тунлу!
— Если Гуцзы здесь, неужели и Ци Жун тоже? — спросил Се Лянь.
— Судя по зелёному огоньку над её головой, вне всяких сомнений.
— …
Кажется, Гуцзы побаивался Сюань Цзи — сидел на её руках, не смея делать лишних движений. Однако мальчику, наверное, было трудно стерпеть ледяной холод, исходящий от демоницы, и он тихонько заёрзал.
— Не вертись! — тут же велела Сюань Цзи.
Стоило ей заговорить, и черты лица, озарённые светом ярко-зелёного огонька, искривились ещё сильнее. Призрачный огонёк тоже можно считать одним из отличительных знаков. Пристрастие безобразное до крайности, и Се Лянь считал, что ни одна демоница с нормальными вкусами, заботящаяся о своём облике, не согласится водрузить себе на голову такое украшение. И говорить нечего, наверняка это требование Ци Жуна. Зелёное свечение в сочетании с красным платьем стало настоящим ударом для зрения, подобное повергало в ужас даже сильнее, чем когда наставник какого-нибудь учения заставлял своих адептов носить страшно уродливые ученические одеяния.
Гуцзы плаксиво пожаловался:
— Сестрица, после той воды мне что-то нехорошо.
Воды? Се Лянь невольно облился потом. В подземных водах плавали стаями крысы-падальщики, и хотя смертельно отравиться такой водой нельзя, всё-таки у ребёнка довольно низкая сопротивляемость организма ко всякой заразе, и его может даже схватить понос. Сюань Цзи явно не любила маленьких детей, никакого терпения к мальчику она проявлять не собиралась:
— Потерпи. Мы уже идём обратно.
Их силуэты растворились в темноте. Без лишних слов Се Лянь и Хуа Чэн бесшумно направились следом. Очень скоро они, не отставая от Сюань Цзи, прошли несколько поворотов и оказались на другой широкой улице. В самом её конце показалось строение, которое отличалось некоторым великолепием от остальных. Изнутри доносились голоса — наверняка это здание и было конечной целью демоницы. Под покровом темноты Се Лянь и Хуа Чэн обогнали её, забрались на крышу и заглянули внутрь сквозь щели. Их ожидания оправдались — Ци Жун вальяжно устроился прямо в центре большого зала усадьбы.
Он притащил сюда около двадцати окаменевших статуй и расположил их на земле так, чтобы казалось, будто они падают ниц перед ним. А сам Ци Жун тем временем, наслаждаясь «поклонением», самодовольно обгладывал окровавленную руку. В углу зала находились пять-шесть крестьян, а среди них был один, казалось, вовсе неприметный, который сидел, уронив голову на грудь. Это был Инь Юй!
