A breath of freedom [JIKOOK]

16

Бокал до краев наполняется алой жидкостью, отчего Чонгук вздрагивает, показательно поморщившись от неприязни. Любой вид крови вызывает неприятные чувства, словно является корнем всех его проблем. Слова Чимина во время утренней ссоры отголоском отдаются в голове, ударяя по оголенным нервам. Каждая эмоция, до боли колючие взгляды, каждый вздох и обрывки фраз — все это въелось в память, вцепилось клешнями, заставляя Чонгука раз за разом прокручивать в голове весь момент, выискивать в действиях младшего подвох и предательство. Но ничего, кроме оглушающей правды он найти не мог.
Чуть хрипловатый, словно прокуренный голос Юнги играет на фоне тихой мелодией, не отвлекая от напрягающих мыслей. В слабо освещенном и проветренном кабинете можно расслабиться, позволить себе высказаться и найти поддержку, но Чонгуку не хочется. Не хочется сидеть в этом кресле, не хочется видеть Намджуна и обдумывать заранее провальный план. Все равно все закончится так, как сказал Чимин — чьей-нибудь смертью. И хорошо, если смерть будет одна.
Несмотря на успокаивающую атмосферу, ощущается напряжение и нервозность. Чонгук с самого утра чувствует себя не в своей тарелке, наблюдая за высшими вампирами и пытаясь выглядеть достойно, быть, как все. И это давит больше всего. Ему приходится играть и лукавить, чтобы другие даже не заподозрили, что в душе творится хаос. Прямо на глазах рушатся все ценности и жизненные устои, которые Гук с таким трудом создавал и оберегал. И Чимин в этом помогал ему, когда был рядом.
Находясь с Чимином, Чон не чувствовал себя зверем и убийцей. Ему совсем была чужда жажда крови, если не брать в пример моменты их страсти, когда возбуждение долбит в голову, а животная сущность вырывается наружу. Чон может находиться рядом с Паком и без укусов, несмотря на то, что кровь именно этого человека такая сладкая и манящая, пускающая разряды тока по всему телу одной каплей на кончике языка. Чимин дал Чону надежду на то, что вампиры с легкостью могут переносить близость людей, что вампиры — не такие уж и дикие звери, какими их пытаются представить. И сегодня, находясь в окружении хладнокровных воинов и убийц, Чонгук начал осознавать все свое заблуждение. Если он рядом с Чимином не чувствует желания убивать, то другие, почувствовав запах крови, вмиг становятся смертоносными машинами.
Изменить сущность вампиров будет сложно, придется ужесточить тренировки и увеличить время обучения для молодых особей. Придется полностью поменять режим дня и создать новые, более усовершенствованные лекарства. Скорее всего, понадобится препарат для перебивания запаха человеческой крови или для поддержания у вампиров привычных для людей цвета кожи и температуры. На это может уйти не год и не два. И самое сложное во всем этом — это убедить людей, доказать свои доброжелательные намерения. Юнги бьется над этой проблемой уже пол столетия, но никаких продвижений нет.
— Хен, — неожиданно громкий голос Чона прерывает беседу Юнги и Намджуна, привлекая к младшему внимание последнего. — Кем тебе приходился брат Чимина и почему он попросил тебя следить за ним?
— Ты ему так и не рассказал? — удивленно вскидывает брови Мин, глядя на Кима. Тот лишь неоднозначно передергивает плечами и хмурит брови, вмиг становясь серьезным.
— Мы с ним… встречались, — тихо выдыхает Нам, потупив задумчивый взгляд в пол. — Я встретил его еще до того, как он стал избранным Юнги, и сразу рассказал всю правду. Сокджин не испугался и не оттолкнул меня.
— Тогда… Как он погиб? — тихо спрашивает Чонгук, прекрасно чувствуя, что это не лучшая тема для разговора. Но молчать уже нет сил.
Чимин, как наивный дурак, верит в лучшее, надеется, что его брат до сих пор жив, но ни Юнги, ни Намджун не спешат рассказывать правду, скрывая ее ото всех. Конечно, они тоже имеют право на чувства и могут испытывать душевную боль, но нельзя все держать в тайне, особенно от того, кому Сокджин был роднее всех.
— К сожалению, я укусил его еще до того, как на его теле проявилась метка, — горько усмехается Юнги, складывая руки на столе и переплетая пальцы в замок. — Как ты знаешь, кусать человека без метки избранного запрещено. Правительство людей заинтересовалось этим, поэтому Сокджина держали взаперти и долго пытали. Пришлось действовать по обстоятельствам и, когда Намджун смог спасти его, я прошел обряд. Но после этого оставлять Джина человеком было опасно и мне пришлось… Обратить его.
— Но зачем? После обряда у него ведь появилась метка! — непонимающе смотрит Гук, сжимая пальцы в кулаки и переводя непонимающий взгляд с одного вампира на другого.
— До моего обряда был установлен факт того, что я укусил его еще до появления метки, хоть и по его желанию. Как меня, так и его ждала кара, поэтому мы решили обратить его в вампира, чтобы у людей не было оснований для наказания. Ведь они не догадались проверить, человек он или вампир, когда задержали для допроса, — пожимает плечами Мин, откидываясь на спинку стула и тупя взгляд в потолок с тяжелым вздохом.
— И что дальше? — нерешительно спрашивает Гук, поджимая губы.
— Во время обращения на нас напали оборотни во главе с людьми, требовали вернуть Сокджина, который в этот момент боролся за свою жизнь, — морщится Намджун, продолжая рассказ. — Нам пришлось оставить его одного, но, к счастью, он сбежал быстрее, чем люди принялись обыскивать все здание. Однако после этого найти его мы так и не смогли…
— Значит, он жив? — вскидывает брови Гук, воодушевляясь.
Слова старших дают надежду, наверное, очень похожую на ту, что теплится в душе Чимина. Может, он чувствует, что брат еще жив, поэтому не дает себе поверить в плохое? Может, это что-то на подсознательном уровне, как у близнецов или вампира с избранным человеком? И если Чим правда верит, значит, еще не все потеряно.
— Даже если ему удалось сбежать, он не смог бы долго протянуть без крови того, кто укусил его. Наши поиски так и не увенчались успехом. Мы до сих пор надеемся на лучшее и ищем его, но нет никаких следов, — вздыхает Мин, нервно растрепав свои волосы пальцами. — Как рассказать об этом Чимину я не знаю. Самому больно вспоминать все это. Ненавижу себя за глупость, что не смог сберечь и защитить. Я не перенесу, если еще и младший брат Джина будет меня презирать.
— Подобное чувствую и я, — усмехается Ким, заглядывая в глаза Чонгука. — Когда я в первый раз пошел к Чимину, я собирался все рассказать, но… Увидев, как он убивается, как страдает… Я не смог. А потом его жизнь начала обретать новый смысл, у него появились друзья. И я понял, что лучше оставить все так, как есть.
— Чимин должен об этом знать, но я переживаю за него теперь. Мне кажется, он вас возненавидит, а из-за вас — меня, — вздыхает Чонгук, поморщившись и отведя взгляд. — Лучше бы я не спрашивал ничего.
— Сокджин был нам семьей, поэтому я понимаю все чувства Чимина, — мягко улыбается Юнги, поддавшись воспоминаниям. — Он так поддерживал меня, тоже мечтал о совместной жизни вампиров и людей.
— Потому что он был влюблен не в чистокровного, а в простого вампира? — издает смешок Чон, косо взглянув на притихшего Намджуна. — Ну, теперь я хоть понимаю, что эта смерть оправдана его чувствами.
— Я не хотел, чтобы так получилось. Но эти два идиота так верили в правильность своих действий, — злится Нам, подскакивая со стула и роняя его на пол.
— Ты помогаешь моему отцу только из-за того, что так хотел бы Сокджин? — интересуется Чон, наблюдая за нервными действиями старшего.
— Когда Сокджин пропал, — тихо начинает Мин, прочищая горло. — Я решил забросить все свои мечты о прекрасном будущем вместе с людьми и оборотнями. Но потом я увидел Чимина и просто прочитал его мысли. Раньше он даже поверить не мог, что вампиры и правда существуют, что я — один из них, а теперь… Он с такой любовью относится к тебе и мечтает о том, чтобы все расы были счастливы и жили в мире между собой. Ты просто вдумайся — парень, которого никогда не волновали подобные вещи, стал мечтать о том же, о чем всю жизнь мечтаю я.
— А если ничего не получится? — наконец выдыхает Чон, взволнованно глядя на старшего. — Что будет с тобой? С нами?
— Знаешь, я ведь вернулся к своему делу только из-за тебя. Твоя надежда дала мне новый толчок. И мне будет больно, так же, как и тебе, если все падет крахом. И пугает меня вовсе не то, что ничего не выйдет. Больше всего я боюсь потерять еще кого-нибудь в этой бессмысленной войне за справедливость, — вздыхает Юнги, не сводя с сына глаз. — Иногда я думаю, что лучше вампирам жить отдельно от людей и оборотней, но не терять с ними связь. Если даже и случится так, что человек полюбит вампира или оборотень захочет быть рядом с одним из нас, то мы будем стоять горой за эту пару. Так ведь намного проще выиграть, чем пытаться сломать все наши жизненные устои и провести революцию.
— Чимин считает так же, — тихо усмехается Гук, опуская взгляд и задумчиво хмыкая. — А я с ним еще поссорился, как дурак.
— Поссорился? — хмыкает молчавший до этого Намджун, прижимаясь лбом к холодной стенке деревянного и массивного шкафа.
— Ты оставил его одного? — вмиг хмурится Мин, напрягаясь и выпрямляясь. — На весь день?
— Я на идиота похож? — хмыкает Чонгук, ловя на себе два укоризненных взгляда. — Я попросил Хосока понаблюдать за ним.
— Ты оставил своего парня наедине с влюбленным в него оборотнем? — переспрашивает Намджун, смотря на младшего, как на идиота.
— Насколько мне известно, он теперь обручен с Тэхеном и давно относится к Чимину, как к другу. Иначе я бы не подпустил его близко, — недовольно морщится Чонгук, отворачиваясь от старших. — Но Чимин за весь день даже сообщения не написал, что на него совсем не похоже.
— Видимо, ты его сильно обидел, — тихо смеется Юнги, стараясь разрядить обстановку.
— Это он меня обидел, — бубнит Чонгук, проверяя телефон и на секунду задумываясь над сказанными ранее словами Юнги. — Кстати, пап, а если… Если я не захочу ничего менять и оставлю все так, как есть… Ты поддержишь меня?
Мин ловит на себе взгляд младшего и слабо пожимает плечами, улыбаясь.
— Конечно. Сейчас все зависит от твоего решения, — Юнги внимательно наблюдает за действами младшего и едва сдерживает смешок, замечая его волнение. — И позвони первым, хватит переживать на пустом месте.
— Я думал, Хосок должен был оповещать тебя обо всем весь день, — тихо поддевает Намджун, тут же напрягая слух и притихая.
Юнги следует его примеру, замирая в ожидании и лишь Чонгук даже ухом не ведет, взволнованно кусая ногти и не решаясь набрать знакомый номер.
— Г-господин, я пытался его остановить, — оправдывается влетевший в кабинет невысокий парень, кланяясь чуть ли не до пола. — Но он…
— Мне нужно поговорить с Чонгуком, пусти! — вопит за дверью Хосок, вырываясь из хватки охраны.
— Пустите его, — облегченно выдыхает Мин, махнув прислуге рукой и дожидаясь, когда оборотень, спокойно поправив одежду, войдет в кабинет.
Дверь тихо закрывается за гостем, и Чонгук непонимающе и напряженно смотрит на друга, понимая все буквально с полу взгляда. Сердце ухает вниз, а живот сводит от нахлынувших переживаний, заставляя парня подскочить.
— Ч-что произошло? — выдыхает Чон, до треска сжимая телефон в руке.
— Чимин… Пропал, — хрипло выдыхает Хосок, протягивая сложенную записку Чонгуку. — Я весь день просидел около его двери, пытаясь войти в квартиру, но вечером пришел странный парень и передал это.
Юнги перехватывает небольшую сложенную вдвое бумажку и мрачно читает послание, отчего Чонгука всего передергивает.
— Кто передал тебе это? — рычит Чонгук, вцепившись удлинившимися ногтями в ладони, чтобы хоть как-то сдержать порыв эмоций.
Внутри все пылает огнем, выжигая все на своем пути. Лишь от одной мысли, что Чимину могут сделать больно, Чонгук становится безумным и диким, а желание убивать увеличивается в геометрической прогрессии. В голове слишком много мыслей: Кто? Зачем? Что им от него нужно? Где он? И нет ни одного ответа. Лишь растерянный Хосок и непонятная записка.
— Чонгук, — тихо зовет Юнги, пытаясь утихомирить сына, но младший не слушает, хватая Хо за грудки и сильно встряхивая. Мин начинает закипать, не желая видеть мордобой, и вскрикивает громче, приводя парня в сознание. — Чонгук!
Гук переводит бешеный взгляд на отца и медленно разжимает пальцы, тихо переводя дыхание и поправляя одежду друга, игнорируя его кривую усмешку. Чон никогда в жизни не позволял себе так открыто показывать свои чувства, открывать душу перед другими. И Хосоку самую малость завидно, что Чимин вызывает у этого сильного и властного парня такие жалкие, убивающие эмоции.
— Почерк, — неуверенно хмыкает Мин, всматриваясь в листок. — Я его уже видел.
Намджун непонимающе смотрит на старшего и подходит к нему, заглядывая через плечо. Через мгновение его лицо меняется, пугая выражением Чонгука, отчего парень напрягается еще больше, хмурясь сильнее и прикусывая нижнюю губу.
— Сокджин, — рвано выдыхает Нам, поражая Чона одним словом.
К такому его жизнь не готовила.
* * *
Глаза режет яркий свет, отчего Чимин зажмуривается обратно, не в силах даже нормально вдохнуть. Сбоку что-то противно пикает, давя на расшатанные нервы и отдавая в висках ужасным и раздражающим писком. Все плывет и кружится, а желудок неприятно сжимается, норовя вот-вот вернуть обратно недавно съеденное. Только вот Чимин ничего не ел, оттого и тупая слабость в теле, которая не дает пошевелить даже пальцами.
В голове непривычно пусто. Ни единой мысли. Это немного успокаивает, но страх никуда не девается. Он продолжает сжирать изнутри, тревожить и напоминать о себе. Чимин тихо всхлипывает, не ощущая влаги на щеках, и готовится к новой порции боли, когда дверь в помещение резко открывается. Но ни через секунду, ни через несколько минут ничего не следует. Пак даже пугается, что он уже умер и сейчас просто наблюдает за происходящим со стороны. Перед глазами вновь все темнеет, заставляя парня судорожно выдохнуть и отдаться во власть этой непроглядной и уже нисколько не пугающей тьме.
На задворках разума, будучи еще в сознании, Чимин слышит чьи-то голоса, пытаясь разобрать, что говорят люди.
— Как давно он проснулся? — хмыкает мягкий баритон, пуская по телу Пака неприятные мурашки. Чимину хочется вскочить, открыть тяжелые веки и убедиться в своих догадках, но тело окончательно слабеет и больше не подчиняется, а сознание потихоньку туманится.
— Н-не знаю, но он…
— Снотворное еще действует, — вздыхает молодой парень, проверяя капельницу и касаясь впалой щеки Чимина холодными пальцами. — Следите за ним.
После этого Пак больше ничего не слышит и не чувствует. И одно единственное слово, так и не слетевшее с пересохших губ, остается в памяти, тревожа крепкий сон