Bad drugs

10

Пикание больничных приборов раздражающе давит на тяжёлую голову. Веки точно свинцом залиты, и открыть их оказалось труднее, чем рассчитывалось. Но к сожалению, это сделать у Чимина получилось — значит, он жив. Эта мысль показалась такой обидной и несправедливой, что у гибрида грудную клетку сжимает, охватив его желанием закрыть глаза и никогда больше не просыпаться. Но взгляд фокусируется на белых стенах частной палаты и каком-то копошении сбоку.  — Я и моя медицинская команда не виноваты будем, если гибрид не придёт в себя — так ещё нас и убьют, видите ли, из-за этого...! — возмущается главный врач, как вдруг осекается, заметив, что глаза у пациента открыты.

Он тут же принимается проверять его капельницу и все датчики, а когда хочет дотронуться до руки, в вену которой игла вводит в тело инъекцию, мальчишка опасливо дёргается, начиная шипеть. От слабости получается не убедительно, и тело всё ломит, мышцы точно атрофированы. Врач на это никак не реагирует, просто заканчивает проверку и кивает кому-то смутно знакомому Чимину, покидая палату. Тот мужчина с тёмно-рыжими волосами и беличьими ушами на голове опускается на стул рядом с койкой, поджимая губы в тонкую полоску. И гибрид понимает, что это тот самый его знакомый врач-психиатр.  — Чимин, как ты себя чувствуешь? — с опаской, немного настороженно, задаёт вопрос. — Никак, — после некоторого молчания, хрипит гибрид. — Я себя просто не чувствую. — Мне так жаль... — шепчет тот, сглатывая. А вот мальчишке жаль, что он очнулся, что он, когда-то, доверился альфе, считал его своей защитой и надеждой на долгожданную свободу, на которую теперь было плевать. Внутри нет того прежнего боевого огня, заставляющего сжимать зубы и каждый раз вставать с колен, глядя в лицо этому жестокому миру, пытаясь ему сопротивляться. До этого момента, что бы с ним не происходило — он держался. Всегда держался. Но теперь... просто не может. Ведь Чимин сломлен, разбит, потерян.   — Он не хотел этого, — вдруг тише произносит врач, сводя в жалости брови к переносице. — Правда не хотел, потому что был не в себе. Я взял анализ, который показал, что в его крови было большое количество алкоголя и наркотиков. С его диагнозом и таблетками, что он принимает — это категорически противопоказано... — Я не хочу слышать никакие жалкие оправдания, — сквозь стиснутые зубы шепчет мальчишка. — Их просто нет, ничто не оправдает это. — Мистер Чон безумно волновался за тебя — он действительно не осознавал тогда, что делает. — Осознавал, — с противной болью на сердце говорит Чимин, прикрывая защипавшие глаза, добавляя с дрожью, пробившей тело: — И хотел... Так гадко на душе от этого: от принятия произошедшего. Да будь альфа хоть под наркотиками, хоть во вспышке агрессии — он мог бы сдержать себя, не делать именно этого. Да пускай бы он избил его: мальчишка бы понял и простил. Только вот Чон повёлся на поводу своих желаний, природных инстинктов и показал своё слабоволие. А Чимин не хочет, но, черт возьми, помнит чёрные глаза с горящим возбуждением, его лицо, мерзкие руки на себе и дикую, острую боль. И больше всего на свете желает никогда не видеть снова этого альфу, ненависть к которому обволакивает всё нутро.   Как неожиданно и точно назло, дверь больничной комнаты открывается с другой стороны.  Израненное сердце гибрида на это краткое мгновение останавливается, его глаза резко распахиваются, а животный страх сковывает и ужас подбирается к горлу. Чимин подскакивает на койке, подбирает к себе судорожно ноги, начиная быстро дышать. Гибрид-альфа рядом пытается успокоить его, обездвижить, но мальчишка срывает с себя в порыве капельницу, раня руку, и ещё некоторые приборы, громко запищавшие. В ушах же отдаётся лишь сердцебиение и собственное повторяющее, словно в бреду: — Н-нет, не надо... не надо, прошу, не надо...  Чонгук не шевелится совсем, не дышит почти и не моргает. Просто стоит и смотрит, как мальчишку утихомиривают и, незаметно для него, вкалывают ему снотворное. У альфы внутри беспорядок и буря эмоций впервые за несколько лет. Так... странно. Раньше он не чувствовал ничего, а сейчас его разрывает водоворот чувств, где преобладает отвращение к самому себе и яростная злость к тому, кто послужил причиной его омерзительного поступка.  Чон сжимает кулаки, тут же разворачиваясь, и игнорирует напрочь то, что в нём проскользнула печаль и резкая боль именно из-за такой реакции мальчишки на него. 
***
  Альфа раз за разом наносит новые удары, но кровавое месиво из лица мужчины не уменьшает его гнева. И даже переломанные кости и бессмысленные крики о помощи не помогают утолить злость.  — Мразь ты редкостная, Сыен, — рычит Чонгук, хватая еле дышащего альфу за волосы и хорошенько прикладывая его о пол. — Ты, блять, не знал, что нельзя подсыпать психически нездоровому человеку долбанную наркоту?! И он в очередной раз бьет его носком ботинка в бок, выбивая болезненный стон и сгусток крови изо рта. Следующим таким ударом разворачивает его на спину, и Пак Сыен, скорчившийся от боли, взвывает снова. Его сломанные руки выкручены неестественно, ноги прострелены ещё изначально, и жизнь давно бы покинула его, если бы не Чонгук, что вколол ему адреналин, позволяя ещё дольше мучиться в жгучей агонии, умирая медленно в луже собственной крови.  — Ты подохнешь, этот долбанный клуб сгорит дотла и, поверь, я заберу весь твой бизнес — единственное, чем ты так дорожишь и наживаешь тридцать лет, — с обжигающим хладнокровием процеживает альфа. — Только вот ничего не исправить, ублюдочная ты тварь. Не исправить того, что я, блять, сделал... Его руку, за которую он тут же хватается, нездорово начинает трясти. Он сводит челюсти, ощущая, как затмевается сознание пеленой безумия, нашёптывая его рассудку множество вещей одновременно. Чонгук трясёт головой и выхватывает пистолет, все оставшиеся пули выпуская в мертвое уже тело, дёрнувшееся в конвульсии. На курок нажимает ещё несколько раз без громких выстрелов, и мужчина выкидывает оружие из руки, шумно хватая ртом воздух.  — Сожгите это место, — властно указывает Чонгук своей охране, на ходу доставая таблетки, и залпом глотает их. — Чтобы от него и стены не осталось. 
***
  Мужчина стопорится перед дверью палаты, взявшись за ручку, и, собрав мысли в кучу, тянет её вниз. В ноздри вбивается характерный больничный запах медикаментов, бинтов и чего-то ещё специфического, такого резкого. Скорее всего, дезинфицирующего средства. На кровати лежит хрупкий мальчишка, которого Чон умудрился сломить таким гнусным, самым худшим образом. И сам отводит взгляд, успевая заметить сжавшееся тельце вместе с опустившимися кошачьими ушками. Он не знает, что сказать, как вести себя и вообще понятия не имеет, зачем пришёл к нему: понимает ведь, что видеть его не хотят и боятся до заметной дрожи.  — Я больше не трону тебя, Чимин, — только и выдавливает из себя альфа. — Вы говорили так раньше, — тихо отзывается гибрид, не поднимая взгляда. — Говорили, что не позволите никому ко мне притронуться, а с-сами... — он судорожно всхлипывает и отворачивает голову, болезненно жмурясь: — Лучше бы вы оставили меня умирать... Чонгук цепенеет от этих слов, в полной мере осознавая то, что действительно сломил стойкую личность гибрида, который так цеплялся за свою жизнь, готовый бороться за возможность быть вольным. Он ведь сам хотел подарить ему столь желанную свободу, но только всё испортил. И теперь не узнаёт совсем ни его, ни себя же.  Чон срывается с места и размашистым шагом покидает больничную палату, в коридоре врезаясь в обеспокоенную Солу, приехавшую сразу же по звонку личного врача альфы. Она округляет глаза, задерживая тяжело дышащего мужчину за руку, спрашивая принял ли он лекарства.