Холодная Завеса Красного

Глава 8. Переезд

8.

Виктор внизу.

Я быстро хватаю папин старый чемодан и начинаю собирать свои вещи. Если бы я часто ездила куда-то, то смогла бы сразу сообразить, в чем буду нуждаться, а в чем нет. Но это первая дорога прочь из дома. И скорее всего последняя и навсегда, и я совсем не знаю, чем его набить... Наконец, сумка утрамбована моей одеждой, расческой, зубной щеткой, сверху лег пластиковый паспорт. Я спускаюсь вниз, и все мои пожитки помещаются в одной руке. Не уверена даже, что почистила зубы, потому что после звонка коммутатора я делала все впопыхах, почти не понимая, что зачем.

И вот я стою на улице, на первой ступеньке подъезда. Виктор выходит из машины и берет у меня из рук багаж.

- Здравствуй, Виктор.

- Здравствуй, Нинель.

Знаю, что он сейчас может ответить, но все же делаю попытку:

- Мне бы не хотелось, чтобы ты звал меня Нинель. Мне нравится просто Нина.

- Твои родители сделали правильный выбор, когда назвали тебя Нинель. Нинель – это Ленин, основатель нашей страны, основоположник великой философии, которая на практике вылилась вот во что, - и он показывает рукой на утопающие в тумане стеклянные блоки нашей зоны.

Вот и он повторяет то, что я слышала тысячу раз.

Он не стеклянные блоки имел в виду, конечно, а бескрайние просторы социалистического учения, которое переросло в еще более высший уровень, называемый ими сейчас «режим Равенства». Официальное название из Большой Библиотеки. Высшая ступень социализма. Красивое название того, что прячет под собой культ личности и тиранию. Эти три слова и вовсе запретны. Если бы меня кто-то слышал, я бы сгинула в никуда уже завтра с утра.

- Поэтому зря ты пытаешься отказаться от имени настолько мощного и звучного. Он ведь был первым... Он создал то, что мы сейчас имеем.

Это ирония судьбы, наверное, думаю я, что мне приходится носить имя того, кто придумал абсурдный политический строй, в котором мне сейчас приходится жить, ненавидя того, кто его придумал. И не только мне. Миллионам. Миллионам, которые молчат, боясь наказания и репрессий. Мы это уже проходили... в двадцатом, в начале двадцать первого, после покушения на Вождя. И сейчас утихли, превратившись в серых, забитых в углу мышей. Никто не говорит об этом вслух, но все боятся и знают, что действовать нужно согласно предписаниям и директивам. Иначе ждет беда. Уже никто не пытается сказать слова против. А если и пытается, то подавляется на корню. Но мы, основная масса, об этом не знаем. Мы отрезаны информационно друг от друга – в этом весь их секрет. И если где-то и происходят мятежи, то мы о них не имеем ни малейшего представления.