Парень из квартиры напротив

𝙿𝙰𝚁𝚃 8.

Месяц назад. Арсений открывает дверь, услышав звонок, и за ней обнаруживает подростка, который смотрит хмуро, исподлобья, недружелюбно, словно это не он пришёл, а к нему. Попов едва заметно улыбается уголком губ, приваливается плечом к дверному косяку в вальяжной манере, чуть вздёргивает бровь. - Привет, ты что-то хотел? - спрашивает первым, перебивая мальчишку, который уже рот открыл, чтоб начать. Антон вздыхает, борется с желанием закатить глаза, потому что это как-то, ну, не очень красиво будет, особенно учитывая, что он пришёл с просьбой. Пидор прожигает его взглядом, обводит с ног до головы, прикусывает нижнюю губу, скрещивает руки на груди и терпеливо ждёт продолжения диалога. - Можно немного соли одолжить? - с трудом выуживает из себя слова юноша, явно отправленный сюда не по своей воле. В одной руке он сжимает пустую стеклянную банку из-под кофе с остатками соли, вторую прячет в кармане мешковатой чёрной кофты. - Конечно, - тут же отзывается Попов, забирая у него банку и возвращая её уже полной до горлышка. - Спасибо, - говорит из приличия, хоть и не привык пользоваться этим словом. Поднимает робкий взгляд, смотрит в голубые глаза. Арсений ему улыбается спокойно и как-то по-домашнему. Антон неловко улыбается тоже, думает на задворках о том, что Попов, наверное, не такой уж и плохой человек, каким его рисуют сплетни, основанные на ориентации. Арсений смотрит вслед удаляющемуся от него худому силуэту и слегка щурит голубые глаза. Он думает, что ему жаль, что этот мальчишка не улыбается чаще, потому что ему идёт. Арсений вообще нередко думает о нём, потому что видятся часто. Антон думает, что устал. От всего. От всех. От мамы, которая расстраивает его своим отношением. В детстве казалось, что её увлечение алкоголем - это временное, что ей просто нужно время, чтобы прийти в себя, но вот ему уже почти семнадцать, а мать осталась всё той же, что и пять, шесть, семь лет назад... От Славы, мысль о котором заставляет его почувствовать себя загнанным в угол зверьком. Он стал реже выходить на улицу, старается не задерживаться допоздна, не ходить в свою квартиру, сидеть в своем островке безопасности - квартире напротив. И он устал от Арсения. Если поначалу тот постарался включить режим «ничего не произошло» и вёл с ним какие-то отвлечённые разговоры, то сейчас, видимо, наконец осознав всю глубину своего поступка, выглядел виноватым и старался лишний раз не докучать своим присутствием. Антон вроде и радоваться должен, что от него отстали, да только он теперь слишком часто оставался один - совсем один - и отсюда вытекало следующее: Антон устал от себя. От своей вечной привычки думать о последствиях, от размышлений, от самоанализа, от попыток оправдать поступки других людей в своих глазах. Ему особо больше и делать нечего, кроме как по полочкам раскладывать опилки в своей голове. Он думает, что Арсений сначала действует, а потом думает. У него желания застилают рациональность. Сначала эмоции - потом последствия. Антон от него отличается кардинально, хотя тоже думает, что и он тот ещё дурачок. Он мог бы надавить на жалость, объяснить кратко ситуацию, мог бы с силой оттолкнуть учителя от двери и зайти в квартиру, мог бы... Но он хотел тогда сказать ему про «отсосать». Он его хотел. Хотел как в том самом злосчастном видео, которое зачем-то смотрел в своей комнате. Ему Арсений нравился, как по-другому показать это гею - он понятия не имел. И то, как ему на это ответил Попов - вот это было больно, а не ранки в уголках рта, которые уже зажили. Шастун хочет его ненавидеть, всеми фибрами души реально хочет, но видит перед собой виноватые голубые глаза - и злость резко спадает, будто её и не было. И поэтому Антон для себя - дурак. А Арсений всё ещё пидор. Об этом Антон думает почему-то в четыре утра вместо того, чтобы спать. Он вообще стал мало спать по ночам. Видимо, такой период бессонницы. Всё-таки он пережил большой стресс, который не мог пройти бесследно. Парень, не выдержав молчаливого ёрзания по дивану на протяжении нескольких часов подряд, всё же нехотя встаёт, в полутьме нашаривает джинсы и кофту, натягивает их на себя и выходит на балкон покурить. Арсений хоть и говорил, что ему нельзя делать этого здесь, уже несколько раз палил его с сигаретой, но особо не ездил по мозгам, видимо, не желая лишний раз доёбываться. Холодно. Мёрзнет нос. Мёрзнут пальцы. Парень сжимает сигарету и переминается с ноги на ногу в тапочках, желая поскорее выкурить её и уйти обратно. За спиной вдруг открывается дверь, Антон крупно вздрагивает всем телом, не ожидая появления кого-то другого, и роняет сигарету вниз с высоты пяти этажей. - Ты громче, чем слон в посудной лавке, - недовольным голосом заявляет заспанный Арсений, стоя в проходе. Он кивком головы указывает себе за спину. - Минус два на улице, в дом зайди, - говорит негромко, отходит на шаг назад, ожидая исполнения приказа. - Может, я тут пытаюсь прыгнуть, - выпускает наружу колкие иголки, хмурится недовольно, мнётся в метре от учителя, мёрзнет, но упорно игнорирует просьбу. Арсений уже ёжится от холода, проникающего в квартиру. - Тогда тем более вернись в постель, - закатил глаза старший, сбросив всё на юношеский максимализм и отсутствие здорового юмора у девятиклассника. - Что, даже самоубийство мне запрещаешь? - скалится Шастун из вредности, но, выдохнув в сторону, выпуская остатки дыма из лёгких, как обычно делают перед тем, как опрокинуть в себя стопку залпом, всё же заходит внутрь. - Ты сейчас серьёзно? - наконец реагирует учитель, глядя более осознанно и менее заспанно. Щурит свои голубые глаза, хмурится, напрягается от этих слов. Антон усмехнулся, оценив реакцию. - Антон, я очень надеюсь, что в тебе говорит желание разозлить меня, - Шаст фыркает, но не может не согласиться, что все его фразы вызывают рациональную злость у Попова. Он вообще не помнит, когда был с ним искренним. - Забудь, - ответил юноша, стаскивая с себя кофту и бросая её на кресло. Арсений уже разворачивается, возвращается в спальню, но оборачивается в дверях, прожигая взглядом худую спину школьника, обтянутую белой футболкой. - Антон, - говорит негромко, хрипловато, привлекая к себе внимание парня. Тот оборачивается, уже взявшись за пояс джинс, чтоб стянуть их и вернуться в кровать, и ведёт бровью, ожидая продолжения. - Я знаю, что ты даже видеть меня не хочешь, что тебе приходится перебарывать себя каждый день, и что ты даже уйти не можешь, но поверь, я ужасно расстроюсь, если с тобой что-то случится, слышишь? Я... я ужасно сожалею о той ночи. Если кто-то и должен понести наказание - то это я. И если я могу чем-то тебе помочь - скажи мне об этом, - говорит, глядя прямо в глаза, не громко, но и не тихо. Антон слушает, не моргая. Ему эти слова были нужны, если честно, очень нужны. Не очередные извинения, а именно признание того, что Арсений боится, что он что-то сделает с собой, что он ему... небезразличен, что ли.- Хорошо, - только и находит одно-единственное слово в своём словарном запасе, чтоб ответить. - Спокойной ночи, - желает ему Арс перед тем, как закрыть дверь в свою комнату. - Да, тебе тоже, - отвечает на выдохе парень. Антон садится на край дивана и тупо смотрит в пол. Перематывает слова Попова в голове. Анализирует. Бесится с самого себя, что уже не может без этого анализа, но всё равно поддаётся ему. Антон думает, что он та-а-акой дурак, каких свет не видывал, потому что Арсения он видеть хочет. Хочет. Хочет. Хочет. Его голубые глаза, его тёмные волосы, его родинки на шее, его губы. Хочет его слышать и слушать. Хочет вдыхать его запах. Хочет пить какао, которое он ему сварил. Хочет есть еду, которую он в него пичкает, лишь бы в обморок не свалился. Хочет жить рядом с ним. Хочет. Хочет. Хочет быть рядом. А Арсений думает, что ему противен. Наивный. А если говорить обобщённо - то жизнь как-то стала... возвращаться в норму, что ли. Антона понемногу отпускало чувство тревоги, с которым он провёл не один день. Димка с Серёгой всё ещё были милой парой, о которой никто в школе не знал, кроме одного-единственного очевидца. Мама шла на поправку, хоть парень с ней и не разговаривает, потому что не видит смысла и тупо злится от любого свежего воспоминания о ней. В школу пришло распоряжение о нескольких городских олимпиадах, а 9 «А» и «Б» снова сцепились. Все шло своим чередом, только все внутренние органы Антона как будто перемололи на мясорубке и попытались засунуть этот фарш обратно. Но, нацепив на лицо едкую усмешку, он продолжал гордо смотреть этому миру в лицо и с упреком говорить: «Не ожидал, сука? А я всё ещё на ногах». Мысль о будущем переезде поддерживала его, и он старался не думать ни о чём другом. Но не всегда получалось.