Лисёнок не умер. Промозглым утром, лёжа возле камина, в который не помешало бы в срочном порядке подбросить дров, он лежал, показываясь из-под пледа одной лишь рыжей макушкой. Как ему хватило сил на то, чтобы перекинуться, Юнги был понять не в силах. С удивлением волк смотрел на него, свесив ноги в шерстяных носках с печи. В конце-концов он фыркнул и, не заботясь о чужом сне, с грохотом спрыгнул вниз. Подбавив поленьев проголодавшемуся в камине огню, он поставил чайник и котелок с кашей в печь. Затем начал напевать себе под нос, бросая в керамическую чашку мелиссу, зверобой, пару засушенных ягодок барбариса и стебель цикория. Чайник в печи начал громко свистеть, пробуждая лисёнка - тот зашевелился под пледом, немного выглядывая из-под него самой макушкой. Встретившись с Юнги взглядом, мальчишка вздрогнул и посмотрел на волка ошалело, затравленно. Юнги довольно хмыкнул под нос, наливая в чашку воду.
- Удивлён, что ты выкарабкался, малыш, - сказал он, делая глоток горячего чая. Довольно кивнув, Юнги протянул чашку мальчишке. Тот поджал свои пухлые, бледные и невероятно сухие губы и упрямо, на манер капризного ребёнка, кем он, впрочем, и являлся, дёрнул подбородком. - Ты прекрати эти игры. Это я пока добрый, а могу, знаешь ли, злым стать.
Лисёнок косо посмотрел на Юнги из-под отросшей челки морковных волос. Глазёнки у него были мутными из-за болезни, щёки и нос краснющими из-за неё же. Он был невероятно худым, и у Юнги было звериное желание откормить его жирной дичью.
- Пей, - приказал волк, и мальчишка послушно разомкнул губы, позволив поить себя душистым чаем.
Юнги так и лечил его: травами да бульоном, пока через пару дней у лисёнка не хватило сил на то, чтобы держать деревянную ложку и чашку самостоятельно. Юнги дал ему свой шерстяной свитер, такие же носки и большие штаны на затяжках. Вскоре лисёнок соорудил себе укрытие возле камина - он спал и сидел в нём по полдня, зарывшись в кучу сваленных одеял и шкур. Его выманивал из импровизированной норы лишь запах еды, а особенно мяса, аппетитно жирного и запеченного.
- Так, почему ты был один? - спросил Юнги, переворачивая лист книги, хотя не прочёл ни единой строки.
В ответ послышалось недовольное рокотание. Груда сваленных в кучу пледов и шкур зашевелилась, рыжая макушка показалась наружу.
Это был первый раз, когда Юнги решил пойти с лисёнком на контакт. Тот был диким и сам за неделю пребывания в доме у Юнги волку и слова не сказал. Думалось, что он и вовсе не умел разговаривать.
- Выгнали, - сказал спустя долгое молчание мальчишка своим тихим, тонким голоском.
Юнги свёл брови к переносице и захлопнул книгу, переводя взгляд на лисёнка. Как можно было выгнать такого малыша?
- За что?
- За то, что я от человека.
- От человека, - прожевал Юнги по слогам, пока лисёнок кивал.
- Слабый. Грязная кровь, - добавил мальчишка, надувая губы и смотря на Юнги взглядом печальным, грустным до невозможности. Таким одиноким, что выть охота. - А ты почему один?
- Потому что захотел, - шикнул Юнги.
Что, конечно же, было не совсем правдой. Он покинул стаю волков, когда сразился с альфой и поранил ногу, оставшись хромым на всю жизнь. Среди своих он был недостаточно быстрым, слабым самцом, не в силах поймать несчастного зайца, что уж говорить об общих набегах на оленя. Сейчас Юнги дичь ловил не силой и скоростью, а смекалкой. Его ловушки были раскиданы по всему лесу, в которые часто попадались глупые зайцы. Волки по природе животные стайные. Таких одиночек, как он, звали дикими и ненормальными, и держаться старались подальше, даже не смея ступать на чужую территорию.
- Имя-то у тебя есть? - спросил Юнги, вздыхая.
- Мама звала меня Чими.
- Я не твоя мама.
Глаза у малыша заслезились, губы задрожали. «И начались крокодильи слёзы», - подумал Юнги, закатывая глаза. Его черствая душа, одинокая, что забыла о ласке, доброте и заботе, дала трещину, когда лисёнок стал всхлипывать. Прихрамывая на ногу, Юнги присел рядом с мальчиком и прижал его к себе, аккуратно приобняв за плечи. Однако дашь палец - откусят руку: лисёнок сразу же взобрался на колени, уткнулся мокрым носом в шею и начал увлажнять чужое плечо соплями и слезами. От малыша пахло цветами, не сгнивающими, а свежими. Теперь не было ни приторности, ни кислости, только слабая сладость. Юнги вздохнул поглубже, подумав, что это не так уж и плохо - обниматься с кем-то.
