— Прости меня, — шептал Чимин, роняя на чёрную шерсть горячие слёзы. Его судорожно дрожавшие, охваченные тремором пальцы гладили волка по шее. — Я не должен был идти туда. Мне так жаль, Юнги. Пожалуйста, не умирай, — горестно взвыл он, раскачиваясь в разные стороны и обнимая при этом волка. — Я люблю тебя, пожалуйста, не уходи. Я буду самым послушным. Всё-всё буду делать, — нашёптывал Чимин, но волк на его мольбы не отзывался. Лишь сердцебиение было спасательной ниточкой, доказательством того, что у волка ещё был шанс.
Чимин остановил кровь. Перебинтовал рану лоскутами ткани, продезинфицировал, наложил кашицу из лечебных трав, расцеловал, подул. Всё, что было в его силах, сделал. Не могло же быть так, что зазря.
— Пожалуйста, Юнги, проснись.
Волк не просыпался. Он лежал, точно мертвец, на медвежьей шкуре, а Чимин не смел отходить от него ни на шаг. Поил супом, менял повязки, омывал слезами. Они точно поменялись местами — сначала волк вырывал одного из лап смерти, и вот теперь настала очередь лиса расплачиваться.
Чимин спал, прислонившись к стене спиной, когда глаза волка приоткрылись. Он поморщился от собственного запаха, отдающего солью, немного гнилью и резкостью крапивы и медуницы, и повёл недовольно носом. Скатившись с чужих коленей, он припал к полу и с рыком перекинулся. От этих звуков Чимин проснулся и тут же начал кричать, зажигая свет в керосиновой лампе.
— Нет, нет, нет! Ты не должен…
Было поздно. Затянувшаяся коркой рана разошлась, полилась кровь. Быстро выжимая смоченную в воде тряпку, Чимин начал вытирать кожу Юнги, недовольно качая головой. Он всхлипывал, беспорядочно то нажимая на кожу, то нет, бесполезно размазывая кровь вокруг ранения.
— Никогда больше не смей ловить за меня стрелы, — плакал он, вздрагивая всем телом. Юнги, поморщившись, слабо сжал его руку своей и отвёл её в сторону. — Ты чуть не умер.
— Ну, может хоть это заставит тебя быть внимательнее, — Юнги хрипло посмеивался, хотя вскоре перешёл на стоны боли — пульсирующее покалывание расходилось, подобно корням дерева, по всему его телу.
С завыванием Чимин обнял Юнги, начав тереться щекой о щеку. Его пальцы зарывались в волосы и гладили, не отпуская Юнги, хотя тот, впрочем, вырываться и не спешил — куда ему, едва державшему глаза приоткрытыми.
— Ненавижу тебя за твои шуточки, — ревел лис, растирая свои слёзы по чужому лицу. Юнги понял, откуда на нём был солёный запах.
— Помнится, пока я был без сознания, ты утверждал другое, — шептал волк еле слышно. Его тело иногда вздрагивало от пульсации боли, но он лишь морщился, не позволяя Чимину слышать его болезненные стоны.
Лис замер, замолк, перестал дышать. Юнги слышал, как его сердцебиение резко участилось. Фраза «Я люблю тебя, пожалуйста, не уходи» таилась у обоих в подсознании, щекоча нервишки. Волк не успел сообразить, что случилось, как внезапно горячие губы, мягкие, как нагретый на солнышке персик, накрыли его, бледные и холодные.
— Никогда не бросай меня, — прошептал Чимин Юнги в приоткрытый рот, вновь коротко целуя. Касание его губ казалось Юнги чем-то неведомым. Когда в последний раз он делал это? Он не был в силах вспомнить. Но Юнги не мог сказать, что ему не нравилось. Наоборот, очень даже.
Волк был не в состоянии ответить, что никогда не сможет уйти по доброй воле от своего лисёнка, особенно когда тот так целует его, ведь сил у него не хватило уже даже на то, чтобы держать глаза едва приоткрытыми. Вскоре, ощущая беспорядочные поцелуи на щеках, закрытых веках и даже носу, Юнги потерял сознание.
